Читатель, вероятно, помнит: ночь я провел тогда в кустах сирени, за монастырской оградой. Как мы уточнили потом по карте, это был Белянский монастырь, расположенный на холме, на левом берегу Вислы, в пяти-шести километрах от Кракова.
Меня разбудило солнце. Много рассветов встречал я потом в дороге, в горах, в лесу, в чистом поле, но такой, как в то утро, редко выпадал на мою долю.
Августовский воздух был чист и прозрачен. Ни выстрелов, ни пожаров. Ничто не напоминало о войне. Необычная, мирная тишина. Город лежал внизу, как на ладони. Красная черепица крыш пылала на солнце. Четко выделялся в зеленом полукольце старых бульваров древний Краков: массив готического Мариацкого костела с высокими башнями, мощная громада Сукенниц, ратуша, устремленная ввысь, стрельчатые крыши Ягеллонского университета, огромная квадратная рыночная площадь, от которой отходили в разные стороны прямые широкие улицы с поперечными переулками и кольцевой магистралью. Кафедральный собор и королевский замок на Вавельском холме казались совсем близкими, поднятыми богатырской рукой над Вислой, над городом.
Все это запечатлелось мгновенно, будто на негативной пленке. Тогда не до красот было. Сообщение друзей, рассказ Валерии, ее тревога подействовали как проявитель. И город — такой, каким я увидел его с Белянского холма, — ожил, вошел в мое сердце.
Как обманчива тишина на войне! Ночь ли, рассвет ли взорвутся от грохота и боли. И с городом повторится то, что уже было с Киевом, Варшавой, со многими городами за эту войну.
Понадобились века, сотни тысяч, миллионы рук, труд и пот народа, гений зодчего, чтобы поднялся над Вислой этот город. И достаточно нескольких дней, часов, даже минут, злой воли бесноватого фюрера и слепого рвения преступных исполнителей, чтобы все превратилось в пепел.
Так может быть…
Так не должно случиться!
Город должен жить.
Возвратился в землянку. При тусклом свете трофейного фонарика стал писать шифрованные письма Алексею и Михалу.
На рассвете Валерия и Метек ушли в город.
СПАСТИ ГОРОД!
Тревожное предупреждение наших польских друзей подтверждалось сообщениями Правдивого, Молнии. С августа планомерно готовилось уничтожение Кракова.
Навязать наступающим частям Красной Армии уличные бои, завлечь в мышеловку, начиненную многими тоннами аммонала, и взорвать город — таков был план гитлеровского командования.
В своих радиограммах Центр просил сообщить характер и систему вражеских укреплений Кракова. Мне тогда, естественно, неизвестны были дальние, стратегические замыслы командования, но чувствовалось: назревают большие события.
Пришел Гроза. Рассказывает, что довольно странно ведет себя генерал-губернатор Польши Ганс Франк.
— Что-то уж очень подозрительно, — делился своими опасениями Алексей, — заигрывание палача со своими жертвами. Старая политика кнута и пряника. Этакое представление «Кот и мыши». С одной стороны, усиливаются репрессии, облавы, на улицах хватают людей, бросают в тюрьму, трудовые лагеря. С другой — приемы в Вавельском королевском замке. На эти приемы впервые демонстративно приглашаются поляки — представители местной администрации и интеллигенции. Франк выступает в роли отца-благодетеля, заступника польского народа, призывает поляков оказывать всемерную помощь «несчастным» беженцам из сожженной Варшавы, запугивает «большевистским нашествием» и обещает отстоять европейский древний город от «диких орд Востока».
В подтверждение Алексей притащил целый ворох газет. «Гонец Краковски» широко освещал приемы в резиденции генерал-губернатора, его речи, призывы, запугивания, заклинания.
Мы с Алексеем пришли к тому же выводу, что и польские товарищи: Франк и его администрация, помимо прочих целей, пытаются усыпить бдительность местного населения, до последней минуты скрывая в строжайшей тайне план уничтожения города.
Что могло спасти Краков? Только стремительность, могучий и точный удар по врагу, исключающий изнурительные, опасные для города уличные бои. Но для этого надо было знать, и знать точно, все уязвимые участки обороны, заполучить детальный план заминирования города.
Алексей возвратился в Краков. Вскоре пришло от него новое тревожное сообщение:
«D. S. Противник сильно укрепляет Краков. Замурованы окна первого этажа главпочтамта. В остальных — амбразуры, оборудован дот… Оборонительные работы ведутся днем и ночью».
Мы радировали в Центр:
«Павлову. Один пьяный немецкий офицер сообщил Зайонцу: Краков, от улицы Смоча до Вислы построен небольшой тайный аэродром, с которого в случае опасности можно будет эвакуировать комсостав.
Голос».
Аэродром готовился, как мы вскоре выяснили, для самого генерал-губернатора и его камарильи.
В середине декабря мы получили из штаба фронта задание особой важности:
«Установите точную численность войск и нумерацию частей в Кракове. Сообщайте о каждой новой части, прибывающей в город.
Точно установите расположение артпозиций, танков, пехоты, все мероприятия немцев по обороне Краковского района.
Данные молнируйте».
«Все мероприятия по обороне…» Вновь и вновь просматривал я последние донесения.
«D. S. В Кракове, на Гердерштрассе, 11, расквартирован личный состав первой эскадрильи 77-й эскадры бомбардировщиков — около двухсот человек. Аэродром эскадрильи — в Раковице. Штаб 8-го летного корпуса — в Витковице».
Алексей подтвердил наши предварительные данные о строительстве дотов в районе электростанции. Отман уточнил:
«Командует обороной Кракова генерал-ортскомендант Китель. Гарнизон — три дивизии».
Отсеять второстепенное, сверить данные из разных источников, проанализировать, сжать донесения в скупые строки радиограмм — я уже находил вкус в этой черновой, несколько однообразной, повторяющейся изо дня в день работе.
Центр не выпускал нас из виду ни на день, чутко реагировал на деятельность группы.
«Ваши данные, — говорилось в одной из радиограмм, — исключительно ценные. Всеми силами сосредоточьте внимание на оборонительных обводах Кракова и инженерных сооружениях вдоль левого берега Вислы».
Все сводилось к одной, теперь главной для нас задаче: нужна цельная картина обороны Кракова. А ее у нас не было.
Тут я получил записку Алексея:
«Инженерная часть укрепрайона дислоцируется в селе Рацеховице. Командует ею генерал-майор».
Генерал-майор… Ему-то наверняка известен если не весь план, то, уж во всяком случае, часть плана укрепрайона. А что, если?..
Я — к Гардому. Ему мой план вначале показался фантастичным. Однако обещал все разведать.
С польским связным Метеком пошел Митя-Цыган. На третий день возвратился, доложил обстановку. В Рацеховице полным-полно немцев. За селом, в лесу, расположилась танковая часть. «Наш» генерал-майор уже с месяц живет в доме одной польской семьи. Точнее, польско-украинской. Хозяйка сама родом из Тернополя, родной язык помнит, германа ненавидит. А хозяйская дочка заигрывает с генералом.
— Красна, пся крев, як та крулевна польова, — коротко охарактеризовал ее Метек.
Родной дядя этой «крулевны», вскружившей голову генералу, оказался связным польских партизан. Люди Гардого установили с ним контакт.
Постепенно начал вырисовываться план операции. Вызвались на опасное дело Евсей Близняков, неразлучные друзья-танкисты Митька-Цыган и Семен Ростопшин. Все они должны были появиться в Рацеховице как земляки хозяйки, беженцы-полицаи. Обжиться, примелькаться. Главная роль отводилась дяде. Ему поручили деликатно объясниться со всеми героями предстоящей «премьеры», за исключением, конечно, «жениха»-генерала. Сошлись на следующем: Евсей Близняков и Семен Ростопшин ночью бесшумно снимают часового. «Жениха» и «невесту» вместе с хозяевами «умыкают», увозят в неизвестном направлении. Таким образом, и овцы останутся целы (семье было обещано надежное убежище в горах), и волк окажется в капкане.
