«Так я один пойду», — проносится в голове убийцы. Он поспешно встает, выходит из дворниц­кой во двор. Тихо... Все спят. Дом стоит угрю­мый, безмолвный, глядя черными впадинами своих глаз-окон. Тихо, осторожно, крадучись, подходит он к квартире убитых. Сердце бьется тревожно в груди, словно выскочить хочет оттуда. Он берется за ручку двери... Дверь медленно отворяется. Холодный ужас овладевает им. Что он сделал! Ведь он после убийства забыл запереть дверь... А к ним звонили. Он это хорошо знает, так как ему за­являли, что, несмотря на звонки, Костырев и Федо­рова двери не открывают. Ну а вдруг кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась, в квартиру вошли бы, заметили бы преступление, и все, все буквально пропало бы... Не видать бы ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство...

И вдруг радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава Богу! Сундук тут... Все, все спасено!

Эта радость была так велика, что она заглушила последние признаки страха, колебания. Николаев спокойно вошел в квартиру, заперев за собою дверь, зажег свечку и принялся взламывать сундук. Страшное соседство трупов его, по-видимому, теперь мало волно­вало. Он находился как бы в состоянии гипноза, причем в роли гипнотизера являлся железный сундук. Взломав его, он с жадностью начал выгружать его. Целые груды процентных бумаг. Красные, синие, желтые листы, на них — огромные цифры: десять тысяч, пять тысяч... Николаев приступил к сортировке. Все процентные бумаги он отложил в одну сторону, а в другую бросал документы и разные иные бумаги. «Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги были у Костырева», — мелькнуло у него в голове. И он бросил, действительно, все документы и прочие бумаги в печку, зажег их и уничтожил. После этого он схватил груду процентных и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около мусорной ямы зарыл свои желанные сокровища. На другой день он об этом поведал Семенову, обещая поделиться с ним. Но делать этого ему не при­шлось.

Так окончилось это страшное дело о двойном убийстве. За него я получил благодарность, а наши агенты, производившие розыски, — денежные награды.

Это было в апреле 1885 года. Будучи начальником сыскной полиции, на одном из утренних докладов господину градоначальнику я вдруг услышал следующее:

— Однако хороша-таки ваша полиция... На улице, на самом людном и видном месте, две дамы на­падают на двух почтенных и уважаемых дам, возникает большой скандал, и я ничего об этом не знаю... Да, вероятно, и вы ничего не знаете?

— Нет, ровным счетом ничего не знаю! — ответил я несколь­ко озадаченный.

— Вот то-то и есть. А ведь история случилась уже два дня тому назад... Вчера знакомый мне почтенный профессор Ф. с возмущением и негодованием жаловался, что его жену и ее знакомую, моло­дую девушку из очень порядочного семейства, у Гостиного двора задержали две купчихи, обвинив их чуть ли не в воровстве и мошенничестве... Вышла неприятная история. Вы ничего об этом не знаете от ваших агентов?

— Первый раз слышу. Но известны ли фамилии лиц, нанесших неприятности госпоже Ф.?

— Да, да... Фамилии записаны... Это жена купца-фабриканта А. Н. Б. и ее дочь, жена почетного граж­данина К. Ф. Я.

— Лица эти мне известны. Немедленно расследую дело и результаты дознания доложу вашему превосходительству.

— Да, непременно! Необходимо раз и на­всегда научить этих дам, что нельзя устраивать неприличные сцены на улице.

— Слушаюсь!..

Результаты моего расследования дали довольно характерную жанровую картинку.

8 апреля около двенадцати часов дня в дом по Николаевской улице, где жил фабрикант А. Н. Б., вошли две дамы. Одна — высокого роста, средних лет брюнетка, а другая — очень красивая, молодая, лет 18—19 блондинка. Обе дамы были весьма прилично и даже шикарно одеты.

— Господин Б. дома? — спросили они у швейцара.

— Никак нет. Они уехали, — ответил тот.

— Ну, все равно... зайдем к его жене, — сказали дамы и поднялись по лестнице.

Позвонив у двери господина Б., они велели доложить о себе хозяйке. Та их приняла, и здесь разыгра­лась следующая сцена.

— Что вам угодно? — спросила хозяйка.

Обе дамы изумленно переглянулись между собой.

— Но мы желали бы видеть А. Н. Б., — сказали они.

— Его нет дома, — сказала хозяйка.

— Ах, какая досада, право!.. У нас к нему есть очень важное дело...

— Может быть, передадите мне...

— Нет, нет... Это будет бесполезно. Дело лич­ное и требует разговора именно с А. Н. Но ведь мы можем заехать и позже. Когда он будет дома?

— Между тремя и четырьмя.

— Ну, вот тогда мы и зайдем, а теперь извините, ради Бога... Мы вас побеспокоили совершенно на­прасно...

— Ничего, какое там беспокойство... — сказала добро­душная госпожа Б.

— Нет, нет, как же... Все же... — говорили не­знакомки, направляясь в переднюю.

Госпожа Б. вышла их провожать.

— Ах, Боже мой! — проговорила вдруг старшая, солидная дама. — Катя, есть у тебя мелочь? — спросила она свою молоденькую спутницу.

— Нет! — ответила та.

— Извините, мне так совестно, но, право... вы так любезны и добры, что я решаюсь вас просить... — сказала солидная дама, обращаясь к хозяйке.

Та недоумевающе смотрела на нее.

— Будьте добры, разменяйте мне на мелочь рубль... — сказала солидная дама.

— С удовольствием!..

Госпожа Б. принесла рубль серебряной мелочью.

— Благодарю, благодарю вас! — сказала дама, взяв деньги, и обе посетительницы живо юркнули за дверь.

Госпожа Б. стояла в недоумении...

— Ах, какая я рассеянная, — вдруг послышался голос дамы уже с лестницы. — Ведь я не отдала вам рубль бумажкой... Сейчас пришлю со швейцаром...

Горничная осталась в передней ждать деньги. Хлопнула внизу выходная дверь. Прошла минута, другая, третья... А швейцар так и не нес рубля.

Барыня начала несколько недоумевать: пришли какие-то незнакомые дамы, взяли рубль, ушли... Она послала прислугу вниз справиться у швейцара.

— Степан, что же ты не несешь рубль?

— Какой такой рубль?

— Да тот, что тебе передали две приходившие барыни.

— Никакого рубля они мне не передавали...

— Вот те и на...

Изумлению и негодованию почтеннейшей госпожи Б. не было предела...

Полчаса спустя к дому на углу Кабинетской и Ивановской улиц подошли также две дамы. В этом доме жил зять упомянутого выше Б., почетный гражданин К. Ф. Я.

— Дома К. Ф.? — спросили они у швейцара, молодого, высочайшего роста парня с широким добродушным лицом.

— Никак нет.

— А когда он будет дома?

— Не могу знать.

Обе дамы огорченно взглянули друг на друга.

— Что ж, спросим об этом у его жены... — ска­зала младшая.

— Ну да, ну да, — сказала старшая и обратилась к швейцару: — А жена его дома?

— Дома! — ответил тот.

— Ну и прекрасно. Подымемся узнаем! — сказала более солидная дама средних лет. — Мы старинные знакомые и даже родственницы К. Ф., — пояснила благо­склонно швейцару почтенная дама. — Вот приехали и зашли его проведать. Жаль, что нет его. Ну, все равно, зайдем, когда будет, сегодня же.

Швейцар почтительно слушал пояснения.

Дамы поднялись наверх. Но здесь навели справки только в передней квартиры К. Ф., не преминув, однако, попросить у вышедшей молодой госпожи Я. разменять им два рубля. Та сказала, что у нее нет мелочи, и дамы спусти­лись вниз.

— Послушай, голубчик, — сказала старшая швей­цару, — разменяйка мне два рубля.

Тот с величайшей готовностью отсчитал ей два рубля мелочью, которую она опустила в карман.