— Вы можете на кого-нибудь указать?

— Нет! У нас честный служанка, честный дворник! Вор входил в окошко. Сюда. — Он снова вернулся в большую комнату и указал на окошко.

Я выглянул из окна. Оно было аршина на два от земли, но доступ к нему облегчался настилкою ве­ранды, которая подходила под самое окошко. Я перекинул ноги, очутился на веранде и спу­стился в сад, тщательно осматривая его, причем рядом со мною оказались и хозяева, и дворник, и старая немка-служанка. И поиски мои сразу увенчались успехом: у самого забора, под кустами, я нашел брошенную серую солдатскую шинель.

Я жадно схватил ее и тотчас стал обыскивать. За обшлагом рукава почти сразу я нашел бумагу. Это оказался паспорт на имя финляндского уро­женца Израеля Кейтонена. Больше я ничего не нашел, но и этого для меня оказалось вполне достаточным. Я попросил подробно описать мне украденные вещи, потом распрощался с немцами, сказал, что тотчас извещу их, едва найду вещи, и отправился назад, к убитому, которого уже перевезли по моему указанию в Красное Село.

Приехав туда, я, никому ничего не объясняя, зашел поочередно во все кабаки и постоялые дворы, спрашивая, не видал ли кто Кейтонена.

— Третьего дня он у меня работал, — сказал мне наконец один из зажиточных крестьян. — Дрова колол. А тебе на что?

— А вот сейчас узнаешь, — ответил я ему и повел его к трупу.

Крестьянин тотчас признал в убитом Кейто­нена, работавшего у него. Я лично и не сомневался в этом. Первый шаг был сделан — личность убитого вы­яснена. Я поехал домой.

Солдатская шинель, и в ее рукаве паспорт убитого. Несомненно, хозяин этой шинели овладел паспортом убитого, а следовательно, он и совершил это убийство. Как эта шинель очутилась в саду ограблен­ной дачи? Несомненно, тот же человек совершил и кражу. Кем он может быть? Ясно, что солдат, и солдат беглый, которому форменная шинель только обуза.

Исходя из этих соображений, я тотчас начал свои поиски со справок во всех войсковых частях, находившихся в этом районе, и в тюрьмах. На другой же день я получил сообщение о том, что в ночь на 12 июня из этапной тюрьмы бежал арестант — рядовой Вологодского пехотного полка Григорий Иванов.

Я немедленно отправился в Красносельскую тюрьму и взял сведения об этом Иванове. Для меня уже не было сомнений в том, что это он и убийца, и вор.

Оказалось, что до этой тюрьмы он содержался в Петербургском тюремном замке под именем временно отпускного рядового Несвижского полка Силы Федотова и был задержан как вор и дезертир.

В тот же день я уже был в тюремном замке, где меня отлично знали все служащие и многие из арестантов.

— С чем пришли? О ком справляться? — ра­душно спросил меня смотритель.

Я объяснил.

— А! Этот гусь! Весьма возможно, что он. Разбойник чистый. Поймали его за кражу, он сказался Силой Федотовым. Мы его уже хотели в Варшаву гнать, да один арестант признал его за Иванова. Тогда решили гнать в Вологду, а он, оказывается, из тюрьмы бежал. Формальный арестант.

В наш разговор вмешался один из помощников:

— Он, ваше благородие, кажись, вчера сюда приходил. Показалось мне так.

Смотритель даже руками развел:

— Врешь ты. Не может быть такого наглеца.

— Я и сам так подумал, а то бы схватил. И был в штатском весь.

— А с кем виделся? — спросил я.

— С Федькой Коноваловым. Ему через пять дней выпуск.

Я кивнул головой:

— Отлично. А не можешь ли ты, братец, припом­нить, как он был одет?

— В штатском, — отвечал помощник. — Спинжак коричневый и брюки словно голубые и в белых полосках.

— Он! — невольно воскликнул я, вспомнив описание брюк, украденных у немца с дачи. Потом обратился к смотрителю: — Будьте добры теперь показать мне этого Конова­лова, но так, чтобы он этого не видел.

— Ничего не может быть легче, — ответил смотри­тель и обратился к помощнику: — Петрусенко, приведи сюда Коновалова!

— Слушаюсь! — ответил помощник и вышел.

— А вы, Иван Дмитриевич, — обратился ко мне смотритель, — идите сюда и смотрите в окошечко.

Он открыл дверь с маленьким окошком и ввел меня в маленькую комнатку. Находясь в ней, я через окошко свободно видел весь кабинет смотрителя.

— Отлично! — сказал я.

Смотритель закрыл дверь. Я расположился у окошка, а через минуту вошел Петрусенко с арестантом.

Смотритель стал говорить с ним о работе в ма­стерской и о каком-то заказе, а я внимательно изучал лицо и фигуру Коновалова. Невысокого роста, приземистый и плечистый, он производил впечатление простоватого парня, и только голова его, рыжая и огромных размеров, являлась как бы его отличительным признаком.

Смотритель отпустил его, я вышел.

— Ну что? Довольны?

— Не совсем, — отвечал я. — Мне надо будет его посмотреть, когда вы его выпустите уже без арестант­ской куртки.

— Ничего не может быть легче, — любезно ответил смотритель. — Приходите сюда в девять часов утра двадцатого числа и увидите.

Я поблагодарил его и ушел.

План мой заключался в том, чтобы неотступно следить за этим Коноваловым на свободе и через него выйти на Ива­нова. Если Иванов был у него в тюрьме, зная, что ему скоро срок, то, несомненно, с какими-нибудь планами, и поэтому Коновалов, выпущенный на свободу, в первый же день встретится с ним.

Приметы же Иванова, кроме синих брюк с белыми полосками, я узнал от смотрителей обеих тюрем, где он сидел. По их описаниям, это был человек среднего роста, худощавый, с маленькой головой, с чернень­кими усиками и большим носом.

Положим, с такими приметами в течение часа можно встретить полсотни людей, но знакомство с Коноваловым и брюки уже давали прямые указания.

Я был уверен, что Иванов от меня не уйдет, и позвал к себе на помощь только шустрого Ицку Погилевича, о котором я уже упоминал в «Душителях». Объяснив ему все, что он должен делать, я 20-го числа к 9 часам утра уже был в тюремном замке.

Погилевича я оставил на улице у дверей, а сам прошел к смотрителю и опять укрылся в коморке за окошком.

Коновалов вошел свободно и развязно. На нем были серые брюки и серая рабочая блуза с ременным кушаком. В руках он держал темный картуз и узелок, вероятно с бельем.

Смотритель поговорил с ним с минуту, потом выдал ему немного денег (его заработок), паспорт и отпустил. Тот небрежно кивнул ему, надел картуз и вышел.

Я тотчас выскочил из каморки и хотел бежать за ним, но смотритель добродушно сказал мне:

— Можете не спешить. Я велел попридержать его, пока не выйдете вы. А теперь, к вашему сведению, могу сказать, что у них на Садовой, в доме Дероберти, нечто вроде притона. Вчера один арестант рассказал.

Я поблагодарил его, поспешно вышел и подозвал Погилевича. Мы с ним перешли на другую сторону улицы, и я стал прикуривать у него папиросу.

Через минуту вышел Коновалов. Он внимательно поглядел по сторонам, встрях­нулся и быстро пошел по направлению к Николь­скому рынку.

— Не упускай его ни на минуту! — сказал я Ицке, указав на Коновалова, и спокойно пошел по своим делам.

На другой день Ицка явился ко мне сияющим.

— Ну что? — быстро спросил его я.

— Я все сделал. Они вместе и в том доме.

— Дероберти?

— Да, да!

— Сразу и встретились?

— Нет, много работы было. Уф, совсем заморил меня!

И он начал рассказывать:

— Как он пошел, я за ним, а он, с длин­ными ногами, идет так скоро, як конь. Я за ним. Он в самый двор Никольского рынка. Я за ним, но по лестнице идти побоялся. Вдруг догадается! Я и остался ждать. Ждал, ждал, думал уж, что он прочь убежал, а он и идет. Идет с каким-то евреем. Потом я узнал: Соломон Пинкус, старыми вещами торгует... Вышли они, и Пинкус ему что-то говорит и рукой машет. Я совсем близко подошел и хотел послушать, но тут они на улицу вышли, и Пинкус только сказал: «Так смотри же!», а тот: «Знаю!» — и разошлись...

Я нетерпеливо перебил словоохотливого Ицку:

— Ты мне про Иванова говори! Видел его?