— Если еще раз кончал — не надо кровь выпускайть. Много кровь, дорого стоит. Надо так: за шей. Х-р-р! — Шей затянул и кончал. Вешаться надо. Тогда кровь в порядке, все тело в порядке, легко воскрешал, дешево стоит.

— Вешаться? На простыне под кроватью? Спасибо, вешайтесь сами.

— Зачем простыня? Шнурок надо вешаться. Плохо комната смотрел. Вот — угол, вентилятор, шнурок. Подушки сложил, шнурок надел — и хорош. Только немножко искайть…

***

Предусмотрительность выше всяких похвал. Шнурок заготовлен!

Психологи неважные? К тому и вели! Все равно случится, удобнее сразу. После прыгнет в окно, утопится, горло вскроет. Повреждения тела, труп не сразу найдешь, разложится; ищи, поправляй, восстанавливай. А так: мягкая комната, шнурок; повесился, через час обнаружили. Легкий массаж, электризация — готово. Дешево, и достигнута цель: пар выпущен. На время обеспечено от новых попыток. А там и привыкнет, можно надеяться.

Если же не привыкнуть? Следует выждать. Освободят — тогда так упрятаться, чтобы даже ногтей не нашли.

IV

Питательная жидкость, Аида, гамак…

— Уже скоро вас выпускают из комната. Колледж…

А сейчас я вам книга принес. Директор Гора прислал, очень любезный. Старый книга, ваш время.

Рыжие, как сухарь, переплеты. Потрескиванье хрупких страниц.

— Война 2003-го года.

Kommunistische Bewegung in Frankreich. Ende des XX Jahrhundrts.4

Бонапартизм как система.5 Москва 2044.

***

— Сестра, как вас зовут? Вы ведь здесь вроде сестры милосердия? Как вас зовут? Вот: Аида. Террай. А вы?

— Э? — Ай-я! Ай-я! — Реа.

— Реа? А как на вашем языке вот это? По-русски рука.

— Рук-ка.

— А по-вашему?

— Э? — Анд.

— Похоже на английский. У вас, кажется, больше всего от английского. А вот такое? Нога?

Одежда у Реи мужская: бледно-серый халат, шарф. Только наряднее сшито, по-женски. Фигура — узкая до смешного: плечи, бедра! Фигура «Синагоги» из Страсбургского собора.6 И — приятно смотреть — хоть одно украшение: узенький обруч вокруг головы, с него — бахрома; по бокам, через уши. Продолговатые кристаллы, почти что до плеч. Сперва показалось — серьги.

Жаль — бритая голова. Хотя привыкаешь и к этому. Лицо — узкое, довольно красивый рот. Растянутые к вискам, косо поставленные глаза.

— Как же нога по-вашему?

***

— Сейчас вам трудно понять. В колледж…

— Хоть приблизительно, маэстро Аида.

— Как мы получаем индивидуальность? Конечно, очень трудно. Иногда даже ошибка; правда, редко. Тело нет, разлагался; нужно какой-нибудь вещь. Вещь, который вы держал, или с которым вы умирал, ваш какой-нибудь вещь. Когда мы воскрешал вас, был довольно много вещей. Несколько фотографий — фотографически карточка, вы знайте? — потом ваш рукопись, стол, где вы работал. В две тысяча пятьдесят, когда ваш философия известен, был ваш музей. Часть от вещей дошел и до нас. Главный — немного ваших волос. Ваша жена после смерти отрезал. Это очень хорошо — немного волос…

Когда есть вещь — в нем ваш ритм. Особый колебаний. Каждый индивидуальность построен по особый колебаний, особый формула. Если поймать формула, можно строить весь человек: нос, рука, мозг. Все по одной формула. Ну, как в половой клетка: только особый химический состав, а весь будущий человек; даже будущий жест, как у мать; голос, как у отца.

Из ваш вещь нужно поймать этот формула. Очень трудно! Каждый вещь — вы держай, другой держал, многий держал. Надо смотреть один вещь, другой, сравняйть. Какой ритм одинаково и в тот вещь и в этот? Понемногу находил — тогда легко. Тело — химически, в лабораторий, только все время по формула, по ваш формула, ваш индивидуальность.

— Это психометрия7? — Нет, психометрия — другое. Ну да, психометрия, только через инструмент. Особый прибор; скажем, как микроскоп. Психометрия без прибор — как без микроскоп на бактерию: нужный очень сильный глаз, и то не увидал ничего. А с инструмент — каждый увидал.

Конечно, один прибор мало. Много колебаний, какой ваш? Надо уметь. Надо сравняйть, думать, надо талант. Вот, ваш тело строил маэстро Террай. Очень талантливый — маэстро Террай. Шесть месяцев работал на анализ, четыре месяца строил. Быстро! У вас хорошо — много вещей был.

— Лучше всего, значит, мумия?

— Мумий? Что такой мумий? А, мумий! — Немножечко трупа! Да, мумий — идеал. Но это редко. Чаще — какой-нибудь вещь: памятник на могила, кусочек от гроб.

— А если ничего не осталось?

— Тогда только через другой человек, который знал. Ну — ваша жена. Вы теперь живет; вы взял и вспоминал, воображал ваша жена. Маэстро Террай на ваш мозг через труба. Какой колебаний? — Такой и такой. Потом вы жена не вспоминал, какой колебаний? — Такой. Вот, значит, другой — ваша жена. Очень трудный способ…

— Скажите, к чему вы все это делаете? Ну, проживу я еще четыреста лет, напишу еще несколько книжек. Потом снова смерть. Я умру, вы умрете, все умрут. Какой толк тогда воскрешать. Одна жизнь или две — не все ли равно?

— О, программа от наш воскресительный общество очень обширный. Всеобщий воскресенье! Всеобщий бессмертие!

Через четыреста лет умирайте. Вы думаете: не можно дальше? Ха-ха! Можно воскрешайть, можно и продолжайть, сколько хотел. Но — не хотел. Четыреста лет — минимум, меньше не успел, не использовал. А работал четыреста лет — продуктивность достаточный. Умирал, дал место, другой работает. Иначе нельзя другой, нельзя дети, все тот же самый, нет разнообразие, гибкость. Вы умирал — мы другой талант воскрешал, он умирал — мы ваша жена воскрешал. Всех надо использовать!

А дальше? Общий цель? Общий цель — сделать конец. Все работают, все думают. Все вместе придумывают конец. Уже часть придумывали, все придумаем. Как будет? Может так, может иначе. Много работа еще. Но рано или поздно: вот, готово! Нашел место, возможность, все учитывал — раз! Всех опять воскрешал! Маэстро Террай, вы, ваш жена. Общий воскресенье, общий бессмертие. Навсегда!

— Все это хорошо, но знаете… Вот, я умирал уже. Два раза — неправда ли, опыт богатый. И чувство такое… Когда умирал, чувство такое… Будто так и должно быть. Будто умирать совсем и не плохо…

— Всегда так. Жизнь — трудный, хорошо отдыхайть. Мертвый — это ленивый. Лежит, лежит: не хочу работайть. А надо работайть. Смерть — хорошо, но можно и лучше. Смерть — серединка. Плохо? — Нет. Хорошо? — Нет. А жизнь? Плохой жизнь — хуже смерти. Хороший жизнь — лучше смерти. Значит, надо: сделать жизнь. Хороший и вечный.

— Когда же это может случиться?

— О, скоро. Пара тысячелетьев. Пара сотен тысячелетьев.

***

Жизнь — мост в воздухе? Жизнь — минутное пробуждение среди ночи? — Неужели неверно?

А вдруг прежние представления ложны? По мосту добраться до берега, проснуться снова — при дневном свете увидеть и полотенце, и комнату, и себя?

Неужели жизнь — та, первая, казавшаяся единственной, — только начало? Только преддверие, прихожая в целой квартире?

Первая жизнь, вторая, может быть третья, дальше и дальше. Наконец — довольно. Теперь — навсегда.

Проблески из темноты, один за другим. Пока проблески — нереально. Коробка, оклеенная черной бумагой. Но если последняя коробка навеки? Последнее слово — внутренняя сторона, а не внешняя? Если в конце концов — самом конце — все-таки последнее слово за жизнью? Все равно какими путями — воскресеньями или без воскресений, как-то совершенно иначе — все равно, несущественно. Важно только одно: кто смеется последним — жизнь или смерть. И, если жизнь, — тогда изменяется все освещение жизни. Тогда — и только тогда — все, действительно, становится твердым, устойчивым: все эти стены, полы и подушки. Можно ступить, опереться, не боясь, что расплывутся под рукою, как призрак. Тогда жизнь реальна — подлинное всплывание из потемок в сознание; жизнь реальна, все реально, весь поезд коробок. Одна в другую, одна в другую — и последняя, все обнимающая. Навсегда… Можно ли навсегда? Земля состарится, солнце потухнет. Пускай! Придумаем охладители, нагреватели, что потребуется. Или — все на другую планету, на другое созвездие. На Венеру, на Сириус! Построили ракеты, сели, ж-ж-ж! — и пошел!