«За что мне радость такая?..»[104] За что мне радость такая? И утро, и грусть, и дыханье, И ветки в саду колыханье, И воздух, дрожа и сияя, Плывет, меня омывая… За что мне радость такая? «Умру до конца, без остатка…»[105] Умру до конца, без остатка, А все-таки это было: Был стол, карандаш, тетрадка И вот — папироса дымила. «Каждый день: проснулся — и обои…»[106] Каждый день: проснулся — и обои. Отчего нельзя, хотя бы раз, Пробудиться в настоящее, большое, Что откуда-то тревожит нас? «Мы спим. Мы спим. И страшные мы видим сны…»[107] Мы спим. Мы спим. И страшные мы видим сны. Нам снятся неба черные провалы, Нам снятся звезды, одиноко и устало Дымящие с отвесной крутизны. Нам снятся мутные ночные океаны. Над ними города из камня и стекла, Ночных витрин молочные экраны, Ночных асфальтов зеркала. Нам снится смерть. Серебряные лица, Неописуемые лица мертвецов, Попоны черные, и перья колесницы, И дым кадил, и гул колоколов. Шагнем назад — усмешка пустоты. Шагнем вперед — покойника белесые черты… О, пробудиться, пробудиться! «Умерла и лежала в гробу…»[108] Умерла и лежала в гробу И кусала свою губу. И шептала из смертного сна: «Я больна, я совсем больна. Эта тяжесть — ни сесть, ни встать. Эта слабость — век не поднять. Деревянная эта рука. Эта странная в сердце тоска. Я чего-то боюсь, мой друг. Отчего так темно вокруг? Отчего этот страх в груди? Разбуди меня, разбуди! Я больна, я во сне, в бреду, Я от страха с ума сойду!» Чуть потрескивала свеча. Чуть поблескивала парча. Я сидел у холодных ног. Я ничем ей помочь не мог. «Мне кто-то подарил окно в весенний сад…»[109] Мне кто-то подарил окно в весенний сад И складки легкие оконной занавески, И сквозь окно в саду отвесных сосен ряд, Их бурые стволы в косом закатном блеске. Взволнованно слежу, как медленный закат Беззвучно клонится, огромен, чист и ярок. О, неужели Бог когда-нибудь назад Свой удивительный потребует подарок. «И Бог открыл мои глаза…»[110] И Бог открыл мои глаза, И я увидел мир: Сияющие небеса, Сияющую ширь. Струилась светлая река, Сияла широка. Сияло солнце свысока, Сияли облака. И мир сиял, и мир светлел, Высок и горделив. И я смотрел, смотрел, смотрел, Дыханье затаив. «Еле заметный, в глаза заглянул…»[111] Еле заметный, в глаза заглянул, Встал на пути. Легкую дверь для меня распахнул, Дал мне войти. В руки мои, наклонясь, положил Ночь и луну, Рой золотых и бессмертных светил И тишину. Легкой походкой прошел, уходя, Неуловим. Чуть поманил, чтобы следовал я Дальше за ним. «Чёрный, чёрный, чёрный сон…»[112] Чёрный, чёрный, чёрный сон. Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон. Вздох. Улыбка. Робко. Зыбко. Ярче, ярче, бурно, нежно. Властно. Разгорается мятежно. Страстно. Где? Зачем? Откуда? Что? — Жизнь и свет. Лампа. Вешалка. Пальто. На гвозде жилет. Руки. Ноги. Двинул бровью. — Это я. Я — живой, налитый кровью. Бьётся пульс, звеня. Не обман, вот здесь, реально. За столом, сейчас. — Стол. Подушка. Умывальный Таз. Стол, подушка, таз, чернила. Синяя тетрадь. Для чего? Какою силой? — Не понять. Не понять. Темнее. Тает. Вечер. Седина. Тише, мягче. Потухает За окном сосна. Для чего всё это было? — Лампа, комната, чернила? Я? Зря? Чей-то плач. Чернее тени. Стынут локти и колени. Всплеск. Блеснуло. Выкрик. Стон. Чёрный, чёрный, чёрный сон. вернуться «За что мне радость такая…» Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 213. вернуться «Умру до конца, без остатка…» Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 213. вернуться «Каждый день: проснулся — и обои…» Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 213. вернуться «Мы спим. Мы спим. И страшные мы видим сны…» Печатается по публикации: RLJ. 1982. С. 215. В хранящемся в архиве К. К. Гершельмана машинописном тексте стихотворения первая строка звучит иначе: Мы спим, мы спим. И странные мы видим сны. вернуться «Умерла и лежала в гробу…» Печатается по тексту первопубликации: Грани. 1953. № 20. С. 59. вернуться «Мне кто-то подарил окно в вечерний сад…» Печатается по тексту первопубликации: Новый журнал. 1952. Кн. XXXI. С. 315. Позднейшая публикация: «Вернуться в Россию — стихами…». С. 154. В SLL другая редакция стихотворения (она совпадает с текстом, сохранившимся в архиве К. К. Гершельмана): Мне кто-то подарил окно в июльский сад. И вечер, и зари прохладные потоки. Мне кто-то подарил, неслыханно богат, Весь этот мир, невиданно широкий. Взволнованно смотрю, как медленный закат Беззвучно клонится, спокоен и неярок. О, неужели Бог когда-нибудь назад Потребует чудесный свой подарок? Дарить, и отбирать, и требовать назад — Ведь это даже, согласитесь, некрасиво… И звезды ранние внимательно глядят. Серьезно и немного боязливо. вернуться «И Бог открыл мои глаза…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 213–214. вернуться «Еле заметный, в глаза заглянул…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 213. В хранящемся в архиве К. К. Гершельмана машинописном тексте стихотворения последняя строфа звучит так: Легкой походкой прошел в глубине. Неуловим. Дал, улыбаясь, последовать мне Дальше за ним. вернуться «Чёрный, чёрный, чёрный сон…» Печатается по тексту публикации: RLJ. 1982. С. 215–216. |
