- Точно, это зеки-людоеды,- вздрагивает Алик.- Сейчас бы автомат!- он в бессилии закусывает губу и сдёргивает с головы панаму, утирает мокрое лицо.

- Надо его спасти,- всхлипывает девушка.

- Как?- чернеет лицом Алик.

Неожиданно старец встрепенулся, повёл головой, с трудом встаёт и идёт в сторону зеков.

- Что он делает? Бежать надо!- всхлипывает Маша.

Людоеды выбираются из зарослей, гнусно посмеиваясь, останавливаются.

- Ты кто, человече?- хохотнул Витёк, увидев бредущего навстречу старика.

- Дед явно не в себе,- Вагиз с жадным любопытством оглядывает его с ног до головы.

- Откуда это он?- удивляется Бурый.

- Какая разница,- тихо произносит Репа, глотая слюну,- жаль тощий, но печень и сердце должны быть большие, в углях запечём … вот и костерок так кстати.

Странно, но старик с такого расстояния услышал, что говорит Репа, но не пугается, а лишь устало улыбается и говорит, словно каркает простуженный ворон:- Людей нельзя есть, дети мои. Он смотрит на них как на малых детей, а его мутные, в красных прожилках глаза, не мигают и неожиданно зеки чувствуют вялость в ногах, руки безвольно свешиваются и ужас захлёстывает все их сущности.

- Валим отсюда!- пытается крикнуть Вагиз, но язык разбухает, и гортань выдаёт нечто нечленораздельное.

- Я чувствую, вы голодны и злы. Злыми быть плохо, человек должен любить друг друга. А голод – явление проходящее. Слышите? Это стая собак, они тоже голодные, им нравятся ваш запах, скоро они будут здесь.

Витёк дёргается, но ноги не держат, падает лицом на землю, бьётся в истерике, размазывая кровь и сопли. Нечто ледяное хватает его сердце, мнёт, вызывая дикую боль, затем отпускает, старец мягко улыбается:- Ты не дёргайся, сынок, от моих пут ещё никто не уходил … даже звери. Я вас спасу и накормлю, но вы обязаны принять мою веру.

- Какую веру?- изумляется Вагиз и откровенно заявляет:- Мы людоеды!

- Я вас очищу от этой скверны и вы будете моими учениками.

- Какие, мать твою, ученики, я в законе!- порывисто выкрикивает Вагиз, но на его сердце словно ложится мягкая лапка, твердеет и выпускает стальные когти.

- Хватит!- взвизгивает зек, покрываясь липким потом.- Что мы должны делать?

- Учиться,- старец склоняет голову, в глазах плещется безумие.- Мир погиб, и любая жизнь сейчас принадлежит великому Хримусу!

- Чего?- осторожно выговаривает Вагиз.

- Это тот, кто уничтожил слабых богов и стал Единым.

- Картина Репина - «Приплыли», ещё один секстант,- хмыкает Бурый и мгновенно изгибается в судорогах.

- Нельзя так шутить с Хримусом, за это полагается жуткая смерть, но … я прощаю тебя, дитя неразумное, ибо рассудок твой во тьме, но я открою вам глаза и дам счастье быть под сенью Хримуса.

- В натуре, понял я, понял!- Бурый пытается отползти, но ноги словно скручены канатами.

Стая голодных собак врывается на поляну и несётся на старца. Ещё мгновение и острые клыки будут терзать дряблую плоть.

- Договорился наш дед,- злорадно сплёвывает Репа.

Но старец поднимает мутный взор, на глазах лопаются капилляры, добавляя в красную паутинку ещё кровавых пятен, он вытягивает руки, крючковатые пальцы с обломанными жёлтыми ногтями шевельнулись и … псы останавливаются как вкопанные.

- Не хрена себе!- восклицает Бурый.

- Тише!- цыкает Вагиз, с уважением глядя на старца.

Порыв ветра с наглостью откидывает капюшон, обнажая гладко выбритый череп. Старец морщится, крестит воздух непонятным образом – по диагонали, постанывая, опускается на колени, касается лбом каменистой земли, затем садится на камень и раскачивается, заунывно распевая странную молитву. Глаза его закрыты, веки, вспухшие с чёрными пятнами. Но вот его ресницы дёргаются, словно в конвульсиях и показываются два тусклых глаза в кровавых пятнах, а угольно чёрные зрачки прицельно расстреливают окружающее пространство. Улыбка ползёт по его иссушенному лицу, он видит перед собой застывших в нерешительности одичавших собак. Псы сталкиваются с его взглядом и пятятся, роняя слюни. Старец медленно встаёт, вытягивает руки в сторону стаи, губы шевелятся, изрекая гортанные звуки, они замирают, поджимают хвосты и не могут сдвинуться с места. Страшный старик, шаркая ногами, уверенно двигается к ним. Звери жалобно визжат, словно трусливые домашние шавки мочатся на землю. Старец останавливается у суки с отвисшими сосками, в ладонь из рукава выпадает нож. Собака сотрясается от крупной дрожи, порывается бежать, но заваливается на бок, а старец присаживается, гладит живот между сосками, щупает рёбра, улавливает бешеный стук сердца и, хладнокровно вонзает лезвие. Мгновение, и всеобщее оцепенение исчезает, одичавшие собаки с воем разбегаются, а на земле бьётся в конвульсиях самка.

- Людей нельзя есть,- хрипло каркает он и, с отрешенностью отходит, вытирая окровавленное лезвие о грубую ткань халата.

Вагиз, с лицом цвета грязной простыни, поспешно кивает:- Бурый, тащи сюда суку,- прерывистым голосом приказывает он, с ужасом поглядывая на старца.

- Кушайте, дети мои,- старик вновь крестит воздух по диагонали,- а я скоро приду и поведу вас.

- Поведёт он нас,- чтобы не слышал старец, тихо шепчет Вагиз и пятится к своему укрытию в камнях, но он знает, теперь они никуда не денутся от ужасного старца, что-то внутри, словно обломилось и заставляет безропотно подчиняться.

- Что это было?- трясётся Маша.

- Гипноз … что ли?- Алик не меньше потрясён и отползает, стараясь не попасть под внимание страшного старца.

- Зачем он самочку убил, у неё же щенята,- всхлипнула Маша.

- Тише! Уходим. Здесь оставаться опасно. Надо об этом деде срочно доложить Виктору.

Гл.17.

- Я приветствую тебя, правитель,- старец в поклоне склоняется перед Идаром. За ним стоят непривычно безвольные зеки, глаза у них пусты, губы сжаты и что-то шепчут, словно произносят молитву.

Идар цепким взглядом оглядывает тщедушную фигуру старика, отмечает про себя, что тот старательно прячет взгляд и старается капюшоном полностью прикрыть лицо, затем перекидывается на зеков, долго их изучает. Что-то здесь неправильное, непонятное, а значит – опасное.

- Ты кто, отец?- мягко спрашивает Идар.

- Обычный человек, обиженный судьбой, но обласканный смертью,- старик крестит воздух по диагонали.

- Так ты божий человек?- догадывается Идар.

- Я то? Да … я от него,- ещё ниже кланяется он.

- Что тебе надо?- Идар пытается разглядеть его лицо, но видит лишь кончик носа и старческий подбородок.

- Приюта, мне и моим несчастным ученикам.

- С каких это пор они стали несчастные?- насмешливо произносит Идар, скрещивая локти на груди.

- С тех пор как заблудились в своих душах, но я их выведу из этого лабиринта.

- Берёшь на себя роль Мессии?- Идар хочет говорить язвительно, но голос невольно дрогнул и от этого возникает злость.

- Что ты, я его лишь скромный слуга.

- Ты фанатик?- больше утверждая, говорит Идар.

- Фанатик это тот, кто верит, но не понимает сути своей веры,- смиренно произносит старец,- а я знаю суть Его и служу, без остатка отдав свою душу и жизнь.

- Значит фанатик,- утверждает Идар, но старик не стал спорить и наклоняется в поклоне ещё ниже.- Даже не знаю,- в раздумье говорит Идар,- чем вы можете быть мне полезными?

- Укрепив верой сердца людей своих, ты получишь ещё большую власть над ними,- старик впервые поднимает лицо и Идар встречается с его безумным взглядом и душа холодеет, словно качнулась в сторону открытого гроба.

- Ты странный старик,- он прикрывает глаза, словно в размышлении, но на самом деле невыносимо смотреть в воспалённые, красные глаза, в которых нет и следа от разума, но есть сила и она подавляет.- А если я не дам тебе приют, ты уйдёшь?- стараясь скрыть страх, произносит Идар.

- Я уйду … к твоему врагу.

- Что ж, я тебя не держу,- Идар отступает на шаг.