– Я хочу ее увидеть! Вот только не разволнуется ли она?

– Нет, конечно! Наоборот, твое появление должно ее успокоить. Если она не спит и… если находится в сознании, может быть, пойдем к ней прямо сейчас? И пусть тебя не пугает, что она ужасно изменилась, бедняжка!

Сесилия отвела его к комнате больной, и они осторожно вошли внутрь. Амабель металась по кровати, не находя себе места, у нее был жар, и она капризничала, отказываясь от помощи, которую ей предлагали, но при виде любимого брата глаза ее загорелись и на пересохших губах появилась слабая улыбка. Она протянула ему исхудалую ручонку, он бережно взял ее, заговорив с сестрой нежно и ласково, и его голос оказал на нее поистине благотворное действие. Амабель не хотела отпускать его, но, повинуясь знаку Сесилии, он высвободил свою ладонь из ее тоненьких пальчиков, пообещав скоро вернуться, если она будет хорошо себя вести и выпьет лекарство, которое уже приготовила для нее няня.

Он был совершенно подавлен ее болезненным видом, поэтому Сесилии стоило немалых трудов убедить его в том, что как только жар спадет, девочка быстро наберет утраченный вес. Чарльз смог лично убедиться, что няня слишком стара, чтобы ухаживать за больной. Сесилия вполне с ним согласилась, но успокоила брата, заявив, что командует всем в доме Софи.

– Доктор Бейли говорит, что никто не справился бы с этим лучше, и действительно, Чарльз, ты и сам в этом убедишься, когда увидишь, как слушается ее Амабель! Софи такая решительная и строгая! Бедная нянюшка не может заставить малышку делать то, что той не нравится, и к тому же ее взгляды на лечение слишком старомодны, чем не доволен доктор Бейли. Но, по его словам, наша кузина в точности выполняет все его рекомендации. Ее буквально невозможно оторвать от Амабель! Впрочем, это и к лучшему, потому как Амабель моментально начинает хныкать и капризничать, стоит Софи отлучиться хоть на минуту.

– Мы все очень обязаны Софи, – сказал он. – Но все-таки ей не пристало выполнять всю тяжелую работу! Не говоря уже о риске подхватить инфекцию, она приехала к нам вовсе не для того, чтобы быть сиделкой!

– Нет, конечно, – согласилась Сесилия, – но… но я не понимаю, как это получилось, однако она стала членом нашей семьи, так что никто уже не обращает на это внимания!

Он промолчал, и она оставила его, сказав, что должна идти к маме. Когда же спустя некоторое время он встретил Софи и попытался выразить возражения, она не пожелала его слушать.

– Я очень рада, что вы вернулись домой, дорогой Чарльз, поскольку это пойдет на пользу Амабель. Да и ваша бедная мама нуждается в вашем присутствии и поддержке. Но если вы намерены говорить подобные глупости, то заставите меня пожалеть о том, что не находитесь за тысячу миль отсюда!

– У вас есть собственные дела и планы, – настаивал он. – По-моему, на каминной полке в Желтой гостиной я видел никак не менее дюжины приглашений! Мне кажется неправильным, что вы отказываетесь от развлечений ради того, чтобы ухаживать за моей младшей сестрой!

Софи насмешливо взглянула на него.

– Нет, подумать только! Как ужасно, что мне придется пропустить несколько балов! Интересно, как я это переживу? И как славно было бы с моей стороны требовать, чтобы тетя сопровождала меня на приемы, когда в доме случилось такое несчастье!.. Умоляю, избавьте меня от ваших сентенций по этому поводу и, вместо того чтобы забивать себе голову всякими глупостями, лучше постарайтесь успокоить мою тетю! Вы же знаете, что у нее слабые нервы и ее ужасно расстраивает малейшая неприятность! Обязанность успокаивать и утешать ее легла на бедную Сеси, потому как ваш папа, да не сочтите мои слова оскорбительными, оказался совершенно бесполезен при нынешних обстоятельствах!

– Знаю, – ответил он, – и сделаю все, что смогу: я хорошо представляю, какая обуза свалилась на Сесилию и как нелегко ей приходится. Я ужаснулся, когда увидел, какой измученной она выглядит! – Чарльз заколебался, но все-таки добавил, хотя и неуверенно: – Пожалуй, нам может помочь мисс Рекстон. Я не стану предлагать ей входить в комнату Амабель, но уверен, что моей матери пойдет на пользу, если Евгения хотя бы иногда просто посидит с ней! В ее нынешнем расположении духа… – Он оборвал себя на полуслове, заметив, как изменилось выражение лица кузины, и сурово заявил: – Я знаю, что вы недолюбливаете мисс Рекстон, но даже вы должны признать, что ее здравая рассудительность придется весьма кстати в нынешнем положении!

– Мой дорогой Чарльз, не надо меня убеждать! Я нисколько не сомневаюсь в том, что все обстоит именно так, как вы говорите! – ответила Софи. – Но для начала узнайте, согласится ли она войти в этот дом!

Больше она ничего не добавила, но прошло совсем немного времени, и мистер Ривенхолл выяснил, что его невеста, хотя и выражала искреннее сочувствие его семье по поводу случившегося несчастья, не проявила ни малейшего желания подвергать свою персону риску подцепить инфекцию. Ласково взяв его за руку, она объяснила, что мать недвусмысленно запретила ей появляться у него дома до тех пор, пока опасность не минует. Это оказалось правдой: леди Бринклоу сама сказала об этом Чарльзу. Узнав же, что он проявил неосмотрительность и навестил Амабель, она чрезвычайно встревожилась и стала умолять его более не приближаться к сестре. К увещеваниям матери присоединилась и мисс Рекстон, заявив:

– В самом деле, Чарльз, это крайне неблагоразумно! Тебе нет никакой необходимости подвергать себя такому риску. Присутствие мужчины в комнате больной совершенно неуместно!

– Ты боишься того, что я могу заразиться сам, или того, что я передам инфекцию тебе? – прямо спросил он в свойственной ему откровенной манере. – Покорнейше прошу прощения! Мне не следовало приходить сюда! Я не стану повторять подобной ошибки до тех пор, пока Амабель не выздоровеет окончательно.

Леди Бринклоу восприняла его решение с явным облегчением, но для ее дочери это оказалось чрезмерной суровостью, и она немедленно заявила мистеру Ривенхоллу, что он говорит полную ерунду и ему всегда будут рады на Брук-стрит. Он поблагодарил ее, но поспешил немедленно откланяться.

Его мнение о невесте отнюдь не улучшилось после того, как, вернувшись на Беркли-сквер, он обнаружил в гостях у матери лорда Чарлбери. Как оказалось, его светлость регулярно бывал у них в доме, и, какими бы мотивами он при этом ни руководствовался, мистер Ривенхолл не мог не уважать его за пренебрежение к опасности заразиться.

Еще одним частым гостем был мистер Фэнхоуп, но, поскольку он приходил только ради того, чтобы повидаться с Сесилией, мистер Ривенхолл быстро убедился, что не испытывает благодарности за его бесстрашие. Однако Сесилия выглядела настолько измученной и встревоженной, что он, проявив редкостную выдержку, придержал язык и никак не прокомментировал частое присутствие в особняке ее возлюбленного.

Он и не подозревал о том, что визиты мистера Фэнхоупа не доставляют Сесилии былого удовольствия. Амабель болела уже вторую неделю, и доктор Бейли не стал скрывать от ее сиделок, что состояние девочки внушает ему серьезные опасения. Так что Сесилии было не до романтических ухаживаний, и поэтическая драма ее ничуть не интересовала. Она принесла в комнату больной несколько гроздей восхитительного винограда, негромко сообщив Софи, что их передал для Амабель лорд Чарлбери, велев доставить виноград из своего загородного поместья. Говорили, что он унаследовал одно из лучших имений в Англии, не считая ананасовой теплицы, лучшие плоды которой он пообещал лично привезти Амабель, как только они поспеют.

– Как это мило с его стороны! – заметила Софи, ставя блюдо с ягодами на стол. – А я и не знала, что приходил Чарлбери: я решила, что это Огастес.

– Они оба приходили, – отозвалась Сесилия. – Огастес хотел вручить мне написанную им поэму о больном ребенке.

Тон ее голоса был сдержанным и весьма прохладным. Софи же сказала:

– О Господи! То есть, я хотела сказать, как славно! Она хорошая?

– Может быть. Оказалось, что у меня нет желания читать поэмы на подобные темы, – тихо ответила Сесилия.