Было очевидно, что подобная манера сообщения столь важных новостей пришлась не по вкусу леди Омберсли, которая поспешно пустилась в объяснения:

– Видишь ли, это еще не решено окончательно, хотя я ничего так не желала бы, как принять у себя дочь моего дорогого брата. Кроме того, Чарльз, присутствие Софии доставило бы несомненное удовольствие Сесилии: они почти одногодки.

– Бразилия? – переспросил мистер Ривенхолл. – Должно быть, это очень интересно. Вы собираетесь долго пробыть там, сэр?

– О нет! – туманно ответил сэр Гораций. – Скорее всего, нет. Все будет зависеть от обстоятельств. Я как раз говорил твоей матери о том, что буду перед ней в долгу, если она сумеет подыскать моей Софи достойного супруга. Ей пора выходить замуж, а твоя мать, судя по тому, что я слышал, – большой знаток в этой области. И тебя, мой мальчик, можно поздравить, насколько я понимаю?

– Благодарю вас, да, – с легким поклоном ответил мистер Ривенхолл.

– Если ты не возражаешь, Чарльз, то я бы с большой радостью приняла Софию, – льстивым голосом проговорила леди Омберсли.

Он метнул на нее нетерпеливый взгляд и ответил:

– Вы можете поступать так, как вам заблагорассудится, сударыня. Не понимаю, причем здесь я.

– Естественно, я объяснила твоему дяде, что мы ведем очень тихий и скромный образ жизни.

– Ее это ни в коей мере не будет тяготить, – успокаивающе заметил сэр Гораций. – Она у меня умница и всегда найдет, чем заняться. Софи была одинаково счастлива как в маленькой испанской деревушке, так в Вене или Брюсселе.

Услышав его слова, леди Омберсли резко села на софе.

– Только не говори мне, что в прошлом году ты потащил ребенка с собой в Брюссель!

– Разумеется, она была в Брюсселе! А где, черт меня побери, ей еще быть? – раздраженно ответил сэр Гораций. – Ведь ты бы не хотела, чтобы я оставил ее в Вене, верно? Кроме того, в Брюсселе ей очень понравилось. Там мы встретили кучу старых друзей.

– Но опасность!

– А, ерунда! О какой опасности может идти речь, когда там распоряжался Веллингтон[9]?

– Когда же мы будем иметь удовольствие лицезреть мою кузину? – вмешался мистер Ривенхолл. – Будем надеяться, что жизнь в Лондоне не покажется ей чересчур унылой и скучной после изрядных треволнений на континенте[10].

– Только не ей! – заверил сэр Гораций. – Не припоминаю, чтобы Софи бездельничала: она непременно найдет себе занятие или развлечение. Предоставьте ей свободу действий, и все будет в порядке. Я всегда так делаю, и еще ни разу не пожалел об этом. Но когда именно она приедет, сказать пока затруднительно. Она непременно захочет проводить меня, но, как только я отплыву в Бразилию, сразу же отправится в Лондон.

– Отправится в Лондон, как только… Гораций, ты должен сам привезти ее ко мне! – возмущенно воскликнула потрясенная леди Омберсли. – Девушка ее возраста не должна путешествовать одна! Это неслыханно!

– Она будет не одна. При ней состоит горничная – дьявол в юбке, а не женщина, она объездила с нами всю Европу! – а также Джон Поттон. – Заметив недоуменно приподнятые брови племянника, он счел своим долгом пояснить: – Грум, посыльный, доверенное лицо и мастер на все руки! Присматривал за Софи с пеленок. – Вынув из маленького кармана часы, он сверился с ними. – А теперь, когда мы обо всем договорились, Лиззи, мне пора. Я всецело доверяю тебе заботы о Софи и выбор для нее достойной пары. Это очень важно, потому что… Но сейчас я не располагаю временем для объяснений. Уверен, она сама тебе все расскажет.

– Но, Гораций, мы ни о чем не договорились! – запротестовала его сестра. – И Омберсли расстроится, что не повидался с тобой. Я надеялась, что ты хотя бы отужинаешь с нами!

– Нет, не могу, – ответил он. – Я ужинаю в Карлтон-хаусе[11]. А Омберсли передавай привет и наилучшие пожелания; надеюсь, мы с ним скоро увидимся!

Он небрежно поцеловал ее в щеку, еще раз сердечно потрепал по плечу и вышел из гостиной. Племянник отправился проводить его.

– Только этого мне не хватало! – в сердцах воскликнула леди Омберсли, когда Чарльз вернулся в комнату. – Я понятия не имею, когда это дитя сюда приедет!

– Это не имеет значения, – заметил Чарльз с равнодушием, которое так часто выводило ее из себя. – Полагаю, вам достаточно распорядиться, чтобы для нее подготовили комнату, и она может приехать, когда ей вздумается. Будем надеяться, что она понравится Сесилии, поскольку я уверен, что они много времени будут проводить вместе.

– Бедняжка! – вздохнула леди Омберсли. – Мне уже не терпится поскорее обнять ее, Чарльз! Ей наверняка было очень одиноко! Что за странный образ жизни!

– Странный – несомненно, но вряд ли одинокий, поскольку если она вела хозяйство в доме моего дяди, то, полагаю, при ней была какая-нибудь пожилая леди – гувернантка или кто-нибудь в этом роде.

– Разумеется, так и должно быть, но твой дядя сообщил мне, что ее гувернантка умерла, когда они жили в Вене! Не хочу дурно отзываться о своем единственном брате, но, похоже, Гораций не в состоянии позаботиться о собственной дочери!

– Совершенно с вами согласен, – сухо заметил сын. – Надеюсь, вам не придется сожалеть о своей доброте, матушка.

– О нет, что ты! Я уверена в этом! – воскликнула она. – Твой дядя так ее описал, что мне не терпится поскорее с ней увидеться! Бедное дитя! Наверное, никто не принимал в расчет ее желания или удобства! Я чуть было не рассердилась на Горация, когда он без конца повторял мне, что она славная малышка и никогда не доставляла ему ни малейшего беспокойства! Смею заметить, что он никому не позволит доставить себе хотя бы намек на беспокойство, ибо на всем свете не отыскать второго такого эгоиста! София наверняка унаследовала мягкий характер своей бедной матери, и я не сомневаюсь, что она станет хорошей подругой для Сесилии.

– Надеюсь, – ответил Чарльз. – Вот, кстати, матушка! Я только что перехватил очередной букет цветов, который этот молокосос прислал моей сестре. К нему прилагалось послание.

Леди Омберсли взяла это письмо и в смятении уставилась на него.

– И что мне с ним делать? – спросила она.

– Бросьте его в огонь, – посоветовал сын.

– О нет, я не могу, Чарльз! Оно может быть вполне невинным! Кроме того… Может быть, это письмо от его матери, адресованное мне!

– Крайне маловероятно, но если вы так полагаете, то вам лучше его прочесть.

– Разумеется, ведь это мой долг, – без особого энтузиазма согласилась она.

Он окинул ее презрительным взглядом, но ничего не сказал, и после секундного замешательства она все же сломала печать и развернула лист бумаги.

– О боже, это стихи! – воскликнула она. – Должна сказать, очень милые! Послушай, Чарльз!

– Покорно благодарю и прошу избавить меня от этого! – резко прервал ее мистер Ривенхолл. – Бросьте его в огонь, матушка, а Сесилии скажите, что она не должна получать письма без вашего позволения!

– Да, но стоит ли сжигать его, Чарльз? Подумай, ведь это может быть единственный экземпляр стихотворения! Возможно, он захочет напечатать его!

– Он не посмеет печатать подобный вздор о моей сестре! – угрюмо заявил мистер Ривенхолл, властным жестом протягивая к матери руку.

Леди Омберсли, всегда покорявшаяся сильной воле, уже собиралась отдать ему послание, когда дрожащий голосок, донесшийся со стороны двери, заставил ее остановиться.

– Мама! Нет!

Рука леди Омберсли упала; мистер Ривенхолл резко повернулся, и на его лицо легла тень. Сестра, метнув на него исполненный жгучего презрения взгляд, подбежала к матери и воскликнула: