– Ради всего святого! – прервал он ее. – Неужели вы надеетесь, что в нынешней ситуации Сесилия согласится принять мое приглашение?
– Я уверена в этом, – холодно ответила она. – Более того, вы пригласите и Огастеса.
– Ни за что! – воскликнул он.
– И выставите себя полным простофилей. Вы должны понять, что Сесилия была вынуждена заявить, будто намеревается выйти замуж за Огастеса! Вас не было рядом, чтобы завоевать ее расположение, а Огастес сочинял стихи в честь ее левой брови; и в довершение всего мой кузен Чарльз повел себя как типичный тиран, запретив ей даже думать об Огастесе и буквально приказав выйти замуж за вас! Поверьте, было бы странно, если бы она не приняла решения этого не делать!
Некоторое время он в полном молчании ехал рядом с ней, хмуро глядя вдаль перед собой.
– Понимаю, – сказал он наконец. – По крайней мере… Что ж, как бы там ни было, вы советуете мне не впадать в отчаяние!
– Не думаю, – убежденно заявила Софи, – что когда-либо посоветую кому-нибудь нечто подобное, поскольку не выношу столь малодушного поведения!
– И как же вы предлагаете мне поступить? – спросил он. – Похоже, я полностью в вашей власти!
– Откажитесь от своего предложения руки и сердца! – сказала Софи.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Нет! Я намерен удвоить усилия…
– Вы сегодня же заедете на Беркли-сквер, – нетерпеливо прервала его Софи, – и попросите Сесилию уделить вам несколько минут. Когда она выйдет к вам…
– Я не добьюсь свидания. Она откажется со мной встретиться!
– Она выйдет к вам, потому что я скажу ей, что она перед вами в долгу. И я была бы очень благодарна, если бы вы меня не перебивали! – Он смиренно попросил прощения, и она продолжила: – Когда вы с ней увидитесь, то заверите ее, что не имеете ни малейшего желания утомлять ее и причинять страдания и что впредь никогда не заговорите с ней о своих чувствах. Вы должны вести себя преувеличенно благородно, и она поймет, что вы сочувствуете ей, а если при этом еще и сумеете показать, что ваше сердце разбито, как бы вы ни старались это скрыть, то будет вообще замечательно!
– Сдается мне, майор Квинтон вас сильно недооценил! – с чувством заявил его светлость.
– Очень может быть. Джентльмены никогда не знают, когда следует прибегнуть к невинному обману. Я нисколько не сомневаюсь, что, имей вы возможность действовать по своему усмотрению, то дали бы волю своему гневу и разразились бы напыщенной речью, что привело бы к ссоре, после чего двери этого дома закрылись бы перед вами навсегда! А вот если она будет знать, что вы не станете разыгрывать трагедию, то будет рада видеть вас в любой день, когда вы сочтете нужным нанести визит на Беркли-сквер.
– Как же я могу бывать на Беркли-сквер, если она помолвлена с другим мужчиной? Если вы воображаете, что я примусь изображать безнадежно влюбленного в надежде пробудить в Сесилии жалость, то вы ошибаетесь! Я никогда не буду комнатной собачонкой!
– Тем лучше, – невозмутимо ответила Софи. – Вы станете бывать на Беркли-сквер, чтобы повидаться со мной. Разумеется, вы не сможете чересчур быстро перенести все внимание на меня, но было бы просто замечательно, если бы сегодня вы сообщили Сесилии, что я показалась вам веселой и забавной.
– Да будет вам известно, – совершенно серьезно заявил он, – что вы самая необычная и поразительная девушка из всех, с кем сводил меня случай. Обратите внимание: я не говорю, какой именно случай – счастливый или вовсе даже наоборот, поскольку сам не имею об этом ни малейшего понятия!
Она рассмеялась:
– Но вы сделаете так, как я говорю?
– Да, – ответил он. – Насколько это будет в моих силах. Но мне хотелось бы знать всю глубину таинственных замыслов, которые крутятся в вашей очаровательной головке.
Она повернулась и посмотрела на него своими выразительными темно-серыми глазами, в которых сквозил вопрос и одновременно признание его правоты.
– Но я ведь только что сказала вам!
– Подозреваю, что еще больше вы мне не сказали.
Она лукаво улыбнулась, но в ответ лишь покачала головой. Они вновь добрались до ворот Стэнхоуп, и она натянула поводья, останавливая Саламанку, после чего протянула ему руку.
– Мне нужно возвращаться. Прошу, не бойтесь меня! Я никогда не причиняю людям зла, поверьте! До свидания! И не забудьте: я жду вас в четыре пополудни!
Вернувшись на Беркли-сквер, она обнаружила, что в доме витает тревога и отчаяние. Лорд Омберсли, которому супруга рассказала о давешнем заявлении Сесилии, впал в ярость от подобной безответственной глупости, неблагодарности и эгоизма собственных дочерей, а тут еще Хьюберт и Теодор выбрали этот крайне неподходящий момент для того, чтобы позволить Жако удрать из классной комнаты. Итак, вернувшуюся Софи встретили домочадцы, пребывающие в разной степени отчаяния и не замедлившие излить ей свои скорби и горести. Сесилия, потрясенная разговором с отцом, пожелала немедленно остаться с ней наедине в своей спальне; мисс Аддербери спешила уверить, будто неоднократно предупреждала мистера Хьюберта о том, что он не должен дразнить обезьянку, а Теодор твердил всем и каждому, что в случившемся виноват только и исключительно Хьюберт. Тот же требовал, чтобы Софи помогла ему поймать несчастную зверушку прежде, чем слух о ее побеге достигнет ушей Чарльза. А Дассет, неодобрительно отметив энтузиазм, с каким оба лакея приняли участие в охоте, разразился исполненным ледяной вежливости монологом, суть которого сводилась к следующему: он не привык, что дикие животные чувствуют себя как дома в особняке благородного джентльмена, и не намерен этого терпеть. Поскольку его спич содержал угрозу немедленно поставить в известность о случившемся его светлость, Софи решила, что должна первым делом успокоить нервы Дассета, так как уже не меньше полудюжины домочадцев сообщили ей, что лорд Омберсли пребывает в ужасном расположении духа. Поэтому она сказала Сесилии, что вскоре заглянет к ней, и заставила смягчиться дворецкого, заявив, что не нуждается в услугах лакеев. Сесилия, которой помимо унизительной беседы с отцом довелось пережить несколько неприятных минут со своим старшим братом, а потом еще и выдержать полчаса наедине с леди Омберсли, была не в настроении забавляться с обезьянками и с надрывом заявила, что Жако для Софи важнее, чем она. Селина, от всей души наслаждавшаяся драматической атмосферой нависшего над домом рока, прошипела:
– Тише! Чарльз в библиотеке!
Сесилия отрезала, что ей нет дела до того, где он находится, и убежала на второй этаж в свою комнату.
– Подумать только, какой шум поднялся из‑за пустяка! – с изумлением заметила Софи.
Ее голос, проникнув сквозь запертую дверь библиотеки, достиг ушей Тины, которая на время ее отсутствия почтила своей привязанностью мистера Ривенхолла. Левретка немедленно потребовала, чтобы ей дали возможность воссоединиться со своей хозяйкой, и благодаря ее настойчивости на сцене появился сам мистер Ривенхолл, которому пришлось отворить для собачки дверь. Заметив, что почти все его семейство собралось в холле, он холодно пожелал узнать причину этого. Но тут с нижнего этажа донесся встревоженный вскрик Амабель, и оттуда, словно вырвавшийся из ада демон, в холл влетел Жако, при виде Тины разразился жалобными криками и по оконным занавескам вскарабкался на карниз, оказавшись вне пределов досягаемости кого бы то ни было. По лестнице взбежала Амабель, за которой по пятам неслась экономка, обратившаяся к мистеру Ривенхоллу со страстной протестующей речью. По ее словам, треклятая обезьяна уничтожила одно из лучших кухонных полотенец и рассыпала по полу полную миску изюма.
– Если это чертово животное не желает никого слушаться, – заявил мистер Ривенхолл, не делая попытки извиниться за неподобающий лексикон, – то от него следует избавиться!
Теодор, Гертруда и Амабель моментально обрушились с обвинениями на Хьюберта, который, по их словам, злонамеренно дразнил Жако. Хьюберт, почувствовав, что дело запахло жареным, а также опасаясь показывать присутствующим разорванный карман сюртука, спрятался за их спинами, тогда как мистер Ривенхолл, с отвращением оглядев младших братьев и сестер, подошел к окну, вытянул руку и спокойно произнес:
