Какое-то время они изучающе смотрели друг на друга. Кэдок видел перед собой крупного мужчину, одетого в простую галльскую рубашку и бриджи. У него были каштановые волосы, тронутые сединой, и короткая, по римской моде, борода. Загорелое лицо, лучики морщин возле серых глаз, нос с горбинкой, возле рта — глубокие складки. Перед Грациллонием сидел молодой человек, тоже загорелый, с выцветшими на солнце светлыми волосами, чисто выбритыми гладкими щеками. Под бедной одеждой угадывалось юное, гибкое тело.

— Ну, — сказал он наконец по-латыни, — за твое здоровье. Оно тебе понадобится.

— Благодарю, сэр. — Ответ почтительный, но без тени подобострастия.

— В целом я доволен, — сказал Грациллоний. — Ты из хорошей семьи. Отец твой был прекрасный человек, мой друг.

— Постараюсь быть достойным вашего рода, сэр.

Грациллоний глянул на Кэдока поверх бокала.

— Вот об этом-то я и хочу поговорить. Для тебя это, видимо, не сюрприз.

Гость улыбнулся:

— Юлия говорила мне, что вы многое замечаете, но предпочитаете не говорить об этом.

— Я держу свои мысли при себе, пока в них не появляется нужда. Как ты собираешься содержать семью?

Кэдок растерялся:

— У м-меня есть работа, сэр.

— А, да, ты плотник. Не ахти какой. К тому же на них и спрос скоро упадет: все отстроились. Что ты еще умеешь делать?

Кэдок закусил губу:

— Поверьте, сэр, я об этом уже думал. Я образован. Умею читать, писать, считать, начитан, знаю историю, философию. В Исе обучился верховой езде. В Озисмии охотился…

— Аристократы Иса все это умели, — прервал его Грациллоний. — А к тому, что заботит Рим, все это отношения не имеет. В умениях твоих нет ничего необычного. В Конфлюэнте полно людей, которые могут работать и писцами, и учителями. Самые лучшие из них могли бы стать плохонькими личными секретарями, но у Апулея и Корентина уже есть секретари, остальным же гражданам они ни к чему.

Кэдок вспыхнул:

— Я сумею заработать на семью.

— У Эвириона Балтизи дела идут хорошо. Может, к нему попросишься?

— Нет! — гневно воскликнул Кэдок. — Прошу прощения, сэр. В-вы не думайте, что тут вражда, нет. Это, скорее, неприязнь. Я готов его простить, н-но он вряд ли пойдет навстречу.

— Думаю, он сам ждет извинений от тебя, — сухо заметил Грациллоний. — Мне это известно. Я лишь испытывал тебя. Я тут кое-что для тебя придумал, но дело это требует ума, силы и смелости.

Лицо Кэдока просветлело:

— Что это, сэр? Ну пожалуйста, скажите!

Грациллоний поднялся, поставил бокал на стол и, заложив руки за спину, стал расхаживать взад и вперед.

— Это разведка и изучение обстановки. Вот послушай. Если не считать нескольких римских городов, да галльских поселений, небольшого количества пахотных земель и пастбищ, да дорог между ними, Арморика — дикая местность. Охотники, угольщики и прочие знают свои земли, но никто не знает целого. Да и как узнать, если земля по большей части непроходима. Если бы ты задумал, скажем, пройти от Венеторума до Коседии, тебе пришлось бы идти в обход, через Воргий или Редонум, а на это уйдет несколько дней. Когда Рим охранял береговую линию, можно было добраться до места морем, но это уже в прошлом. Пока солдаты доберутся до места, где бесчинствуют варвары, они уже, глядишь, грабят другую территорию. У Иса был флот, охранявший наши воды, но теперь и это в прошлом. К тому же германцы наступают сейчас на восточные провинции Рима. Прорываются снова и снова. Еще несколько лет, и они дойдут до запада.

Нам нужна защита, и отряды эти должны обладать мобильностью. Для этого необходимы внутренние коммуникационные линии и транспорт, иначе ничего не получится. Что я имею в виду? Дороги через лес и пустоши. Конечно же, не настоящие дороги: для этого нас слишком мало. Просто тропы, но достаточной ширины, так, чтобы по ним прошли люди, лошади и, возможно, легкие повозки. Для того надо изучить местность и продумать наилучшие маршруты, по которым проложим тропы. Затем займемся расчисткой, построим мосты, где нет брода… Понимаешь?

Кэдок вскочил:

— О, замечательно! Выходит, я буду прокладывать дорогу?

— Сначала мы тебя испытаем. Заодно проверим саму идею. Я обучу тебя основам разведки и всему, что с этим связано. Сначала тебя будут сопровождать и направлять Руфиний и его люди, но только на первых порах. Вся ответственность ляжет на тебя. Это не то что охота на мелкую дичь, чем, как я знаю, ты здесь в свободное время баловался. Там, в глубинке, тебе встретятся и разбойники, и жители лесов, настроенные враждебно к чужакам, и дикие звери, и тролли, и прочие привидения. Но что уж я знаю наверняка — тебя подстерегают там природные ловушки: болота, бури, болезни. В любой момент ты можешь погибнуть, и тело твое никогда не найдут. И славы ты там не обретешь, потому что все это мы должны делать потихоньку. Империя не любит, когда ею пренебрегают. Я тебе этого никогда бы не сказал, если бы не был уверен, что ты будешь держать рот на замке. С другой стороны, за работу мы тебе из фонда Аквилона щедро заплатим. С Апулеем я договорился. Ты сможешь обеспечить будущее своей семьи. Ну, что скажешь? Ты все еще заинтересован?

— Конечно! — Кэдок на радостях обнял Грациллония. — Благодарю вас!

Грациллоний слегка улыбнулся:

— Хорошо бы твоя благодарность не испарилась после первой же экспедиции.

— Нет, этого не произойдет. А когда я стану встречаться с этими отсталыми лесными племенами, то принесу им Слово.

— Что?

— Благую весть. Расскажу им о Христе. Н-не то чтобы я считал себя апостолом или чем-то в этом роде. Я недостоин, но если Богу будет угодно, то открою путь тем, кто достоин.

— Гм… — Грациллоний нахмурился, пожал плечами и проворчал: — Если ты этим не обозлишь аборигенов и не осложнишь свою работу, то ладно.

— О нет, этого я не допущу. — Кэдок так и сиял. — Ведь мне нужно заботиться о Юлии и о наших детях. Ваших внуках, сэр. — Он заметил, как лицо Грациллония вдруг застыло, и воскликнул: — Прошу прощения. Я н-не хотел причинить вам боль. То, что случилось, — трагедия.

— Не совсем так, — коротко возразил Грациллоний. — Садись. Расскажу тебе подробнее, чего я от тебя ожидаю.

Летний полдень был теплым и ясным. Над полями с созревающей пшеницей плыли лесные ароматы. В высоком небе заливался жаворонок. Другие птицы тоже пели свои песни, но уже поближе к земле. От Аквилона, через восточные ворота, весело переговариваясь, шел народ. Они возвращались из церкви, где состоялись служба и исповедь. Грациллоний, присоединившись к ним, вошел в город. Это был радостный день. Апулей пригласил его на праздничный банкет по случаю свадьбы Юлии и Кэдока. Дочь позаботилась о нем напоследок: выстирала и отбелила трубочной глиной его тунику, починила плащ и привела в порядок лучшие его сандалии: постаралась, чтобы отец выглядел наилучшим образом.

Горожане почтительно его приветствовали и уступали дорогу, однако иногда ненароком толкали его. Проходя мимо церкви, почувствовал, что кто-то его подтолкнул, но не обратил на это внимания, пока его не взяли за руку. Обернувшись, увидел, что это Руна. Она была в темно-зеленом платье, выгодно подчеркивавшем белую кожу и волосы цвета вороньего крыла.

— О, привет, — сказал он.

— Привет, — она улыбнулась. — Вам должно быть стыдно. Вы не присутствовали на венчании.

— Но ведь я не христианин.

— Да ведь и я не христианка. Вы могли бы посмотреть, пока не началось таинство.

Он втайне удивился тому, что она оставалась возле церкви, когда служба уже закончилась. Чувствуя некоторую неловкость, объяснил:

— Я подумал, что лучше не напоминать дочери лишний раз в этот счастливый для нее день, что я не христианин. Она только расстроится.

— И все же на пир вы идете.

— Это уже другое дело. Вы тоже идете?

Она кивнула. Солнечный луч заиграл на черепаховом гребне, скреплявшем затейливую прическу. Он невольно обратил внимание на лебединую шею, пожалуй, лучшую черту в ее облике.