«Но это все неправильно! Разве моя миссия состоит в том, чтобы стать светским джентльменом, напыщенным созданием, разодетым в шелка и кружева?» Джем сжал в руке кристалл, хранимый, как прежде, на груди. Что-то было не так, иначе и быть не могло. Но когда он попробовал заговорить об этом с лордом Эмпстером, у него почему-то ничего не вышло. Почему-то он был способен только слепо повиноваться этому человеку. Что же стало с его собственным зрением?

Джем торопливо развернулся и направился к двери. Ему хотелось поскорее оказаться на холодной улице Лунд. Последовавший за ним Пеллем вдруг обернулся на пороге.

— О Император...

— Сэр?

— Я хотел спросить, как ваша дочь?

— Гека здорова. В этом сезоне ее выведут в свет.

— В свет? Теперь?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Думаете, что и здесь торговля, чистой воды торговля?

— Вовсе нет!

Император пожал плечами.

— Мне повезло, сэр. Я поднялся достаточно высоко для того, чтобы иметь возможность порой постучать в потолок, и тогда меня услышат те, для кого мой потолок является полом. Льщу себя надеждой на то, что моей дочери суждено ступать по этому полу.

— Звучит весьма возвышенно, Император. Но разве вы забыли о второй вашей дочери? Ведь у вас есть и другая дочь?

— По-моему, вы ошибаетесь, сэр. О нет, мне вполне хватает Геки.

— Странно, а я был совершенно уверен в том, что у вас две дочери. — Пеллем улыбнулся и, решив, что тема исчерпана, поспешно перешел к другому вопросу. — Костюм для праздника.

Император постучал пальцем по лбу:

— У меня тут все записано.

— Для меня.

— Для вас, сэр?

Джем, стоя на пороге, нетерпеливо озирал многолюдную улицу. Темнело. Храм возвышался над улицей Лунд подобно высокой, зловещей горе. Мальчишки-фонарщики уже готовили факелы. Джем потирал замерзшие руки. В окошке дома напротив появилась девочка и показала ему язык. Какая-то старуха, громко крича и ругаясь, пыталась перейти улицу. В руках она держала за лапы жалобно кудахтающих куриц.

— Пожалуй, вы немного сорите деньгами, господин Пеллигрю, — с нескрываемым уважением пробормотал Император.

— Так и есть, Император. Но я охвачен ожиданиями.

— Все молодые люди чего-то ожидают. Это так типично. Но если ваши ожидания должен оправдать я, прошу только одного: чтобы они были четко и ясно выражены и кое-чем подкреплены.

— Вы непростой человек, Император.

— Но ведь уж точно — щедрый, верно?

— Да-да, я так и хотел сказать — «щедрый»!

— Стало быть, костюм для оперы тоже синего цвета? Но вы должны согласиться со мной, сэр, что за один сезон джентльмен может износить весь свой гардероб.

— Император, я не спорю!

И Пеллем невольно улыбнулся, и глаза его сверкнули.

Теперь вернемся во дворец Короса. Но нет, на сей раз мы не станем заходить в самые роскошные апартаменты. Вы ведь помните, сколько мы всего увидели, пока заглядывали в окна дворца? А теперь давайте спустимся в его мрачные темницы, где появилась новая узница. Ее посадили в одиночку, и это благо для нее, иначе к этому времени ее бы уже неоднократно изнасиловали заключенные самого отвратительного вида. Не дали бы ей покоя и томившиеся в общих темницах дамы. Ее бы били, щипали, издевались, как могли. Ведь Мэдди, грудастая, пухлая Мэдди — настоящая красотка. Как жадно тянутся к ней руки всех, кто прозябает в мрачном подземелье! Падшие тянут к падению других — таков закон природы.

Но Мэдди повезло, по крайней мере, пока. Она опустилась на кучу подгнившей соломы и задумалась, а потом заснула. Однако сон ей приснился такой, что она, очнувшись, горько разрыдалась и застонала. Многие, очень многие стали бы рыдать и стонать, если бы они мечтали об Эджарде Синем. Но Мэдди снится не вечно пьяный старик, который того и гляди обратится в противную ядовитую жабу. Неужели король — этот король! — еще способен внушить кому-то любовь?

Бедняжка Мэдди постарела. В ее рыжих волосах поблескивает седина, на пышной груди проступают темные пятнышки. Последняя роль сыграла с ней злую шутку. Падшая девица? Мэдди Кодв пала давным-давно, если считать падением разрыв некоей телесной завесы. Но она вовсе не шлюха, хотя к ней так относятся мужчины. Мужчины! О, она хорошо знает их. Они пустышки, никчемные пустышки!

Однако в долгих скитаниях по печальному и горькому свету Мэдди встретился один мужчина, которого она не в силах забыть. Нет-нет, ее король — не гадкая жаба, она навсегда запомнила его юным. Он присутствовал на представлении, где она танцевала и пела. Разве тогда она не влюбилась в него с первого взгляда, в этого прекрасного стеснительного юношу — задолго до того, как она поняла, какая его ожидает судьба? О, как ярко она запомнила их первое свидание! В те дни Синичка (так она ласково называла его) был так неловок, он даже комплимента толком сказать не мог. Как он краснел, как опускал глаза... Она была готова посмеяться над ним, но он склонился и поцеловал ее руку, и у нее пересохло в горле. Ей бы надо было порвать с ним, прогнать его, но она не смогла. А он вдруг страстно сорвал с ее руки перчатку... Этим все могло бы и закончиться. Другой мужчина мог бы на этом остановиться, отдав себе отчет в том, на какой ступени стоит женщина, которую он в мыслях назвал своей богиней. Но Эджард Синий, увидев ее обезображенную руку, не оттолкнул Мэдди. Нет, он полил ее бедную руку слезами, а потом... о, как она любила вспоминать это мгновение! — потом он поднял голову, и их глаза встретились, и он показал ей свою руку, на которой точно так же не хватало одного пальца!

О Синичка, Синичка!

И вот теперь, сидя на гнилой соломе в мрачной темнице, Мэдди растирает и нянчит свою несчастную руку. Сколько уже циклов прошло, а ей все еще так больно! Но, может быть, боль сохранилась только в ее памяти? Снова и снова она видит себя маленькой девочкой. Она подносит отцу кувшин с элем, кувшин качается, эль проливается на стол. Как она плачет! Как кричит! Ведь она так старалась услужить! Она готова опуститься на колени и просить у отца прощения, но разозленный пьяница вскакивает, хватает дочь за руку, выхватывает из-за пояса охотничий нож и отрезает ее палец, словно кусок колбасы! «Это только первый! — кричит он. — Еще раз так сделаешь — еще один отрежу!»

Но вышло так, что через несколько дней отец Мэдди погиб. Карета какого-то дворянина наехала на него на улице. Мэдди помнила, как она проталкивалась сквозь толпу. Она увидела отца. В руке тот сжимал бутылку, а его грудь была раздавлена — по ней проехали колеса. Перед смертью отец поцеловал ее в лоб, а потом поцеловал ее забинтованную руку и сказал... Ведь она все понимает, ведь она понимает, что он сделал это только потому, что так хотел, чтобы она была хорошей девочкой.

«Да, папа, я этого никогда не забуду!»

Бедная Мэдди Кодв! Она не знает, что очень скоро ее ожидает смерть.

— Ну!

— Что?!

— Нова, парируй!

— Я пытаюсь!

— Я тебя убью...

— Эй!

— Умри, предатель-красномундирник!

— О-о-ох!

Рапира Джема со звоном упала, сам он тяжело рухнул на пол. Эхо разнесло шум по галерее. Тяжело дыша, он лежал на спине и смотрел на высокие стропила.

Опять он убит!

Из окон струился холодный свет.

— Да я тебя даже не поцарапал! — расхохотался Пеллем и стащил с лица синюю кожаную маску.

Джем сел, взволнованно ощупал защитный жилет. И верно, ни царапины. Однако Пелл легко мог ранить его.

— Я никогда не научусь, Пелл. Не думаю, что из меня получится светский джентльмен.

— Кроме рапир, есть еще пистоли.

— Не думаю, что за них стоит браться.

— На самом деле рапира более благородное оружие. Так что давай продолжим. — Пеллем снова натягивает маску, скрывая за ней свою симпатичную розовую физиономию. На словах он всегда так самоуверен, но самом деле в нем так много мальчишеского... У дам всегда возникает желание оберегать его. По крайней мере, он сам так утверждает.