— Не унывайте, сэр. Им не удалось наложить свои лапы на Имульсию.

— Скоро на электростанциях кончатся запасы топлива. Тогда они зашевелятся. — Сандер опустил бинокль и взглянул на Хоффмана. — Из Лакара есть новости?

— Бульдозер еще не отправлен. Карлайл говорит, что они вынуждены были послать его в Шавад. Как и «Воронов».

— Черт! Мы у них не на первом месте, верно? — Сандер вытащил блокнот и принялся за набросок. — Я успею нарисовать здесь целую фреску, прежде чем они пошевелят своими тупыми мозгами и вспомнят о нас.

Был вечер, на земле лежали длинные тени, горы скрывала голубая дымка; только с приближением темноты среди машин СНР, окружавших завод, началось какое-то движение. Хоффман наблюдал, отмечал все и делал расчеты.

Эван шлепнул по стволу пушки, как будто это была холка скаковой лошади.

— Говорят, один сторожевой пост инди и пост КОГ десять лет смотрели друг на друга через границу и не обменялись ни единым выстрелом, — рассеянно заметил он. — Я забыл, где это было. Думаю, они тоже.

Сандер, который все это время стоял прислонившись к стене, оттолкнулся от нее и потянулся.

— Я сейчас свяжусь со штабом бригады насчет «Бегемота», — сказал он. — Если мы потеряем Шавад, им рано или поздно понадобится эта дорога.

Он повернулся к стальной двери, за которой находилась лестница, ведущая вниз. Когда он преодолел полпути до нее, Хоффман услышал какой-то крик с бастиона.

— Это еще что там такое? — небрежно произнес Сандер, оглядываясь. — О черт!..

Внезапно каземат осветила ослепительная желтая вспышка. Хоффман услышал свист снаряда, два громких хлопка, как будто столкнулись автомобили, затем раздался взрыв. Что-то ударило его по затылку; рот наполнился кровью, а в следующее мгновение он почувствовал, что лежит ничком на холодном каменном полу. Он ничего не слышал. Он не мог пошевелиться. Он был уверен, что машет руками, пытаясь подняться, но тело не повиновалось ему. Затем слух внезапно вернулся к нему, и он услышал вой гарнизонной сирены, хриплые крики и какой-то странный звук, похожий на гонг. Все остальные звуки были приглушенны, как под водой.

Но видеть Хоффман мог. Он смотрел на лицо Эвана — маску, залитую кровью и покрытую серой пылью. Артиллерист склонился над ним:

— Сэр, давайте вставайте! Они у нас в тылу! Они у нас в тылу, чтоб им провалиться!

Кто-то поставил его на ноги. Ему казалось, что он крутится как волчок и сейчас снова упадет. Он привалился к Эвану. Оглядываясь, пытаясь сообразить, что произошло, Хоффман заметил разрушения: отметины от осколков, кровь, пластину брони, куски черной ткани. Кого-то ранило.

— Он погиб, — сказал Эван. — Капитан мертв, сэр. Пойдемте, пойдемте отсюда.

Хоффман понял, что он контужен, потому что все время размышлял о том, почему никто не выстрелил из орудий. Эван вытолкнул его за дверь, и на лестнице Хоффман едва не споткнулся о Джаррольда. В конце концов он сел на ступеньку, прислушиваясь к далеким крикам и шуму, доносившемуся из города.

— У меня с головой непорядок, — произнес он. «Сандер мертв. Черт, он мертв. Он погиб». — Какого черта, что это было?

— Инди засели в горах, — объяснил Джаррольд. — Какая-то сволочь обстреляла нас из гранатомета. Черт, сэр, это просто чудо, что мы остались живы.

Хоффман с удивлением обнаружил, что может говорить.

«Реактивная граната в замкнутом пространстве. Точно. А почему я еще жив?»

— Мы еще под обстрелом?

— Не знаю, сэр.

Хоффман попытался нажать на кнопку на своем наушнике, но промахнулся. Для того чтобы включить рацию, ему понадобилось несколько раз ткнуть пальцем.

— Говорит лейтенант Хоффман, — начал он. — Бирн, Салтон, двигайтесь туда и найдите того, кто стрелял. Артиллеристы, мне нужна команда, чтобы проверить главные орудия, немедленно. И кто-нибудь, наблюдайте за заводом, потому что у меня двоится в глазах.

Это был не его голос. Это говорили тренировки, десять лет, проведенных под обстрелом, и инстинкт, подсказывавший ему: если он не возьмет ситуацию под контроль, этого не сделает никто. Он знал, что контужен; он знал, что Сандер мертв. И он перешел на автопилот, который должен был помочь ему выполнять свои обязанности до тех пор, пока он не соберет воедино все свои расшатанные и до смерти перепуганные части.

В следующие несколько минут мозг его был занят двумя мыслями, и он знал, что они совершенно не имеют отношения к делу.

Во-первых, стекло его часов треснуло и он не видел минутной стрелки. А во-вторых, он понятия не имел, что сказать беременной вдове Ранальда Сандера.

Нью-Хасинто, Вектес, на следующее утро после уничтожения «Изумрудных Столбов», наши дни, через пятнадцать лет после Прорыва

Берни не могла сказать, что более всего угнетало людей, получивших известие об уничтожении буровой платформы, — гибель рабочих, появление монстров или утрата Имульсии.

Настроение в Нью-Хасинто было похоронным. Даже Мак трусил рядом повесив голову. Она шагала мимо строек, по грунтовым дорогам, протянувшимся уже на несколько километров на север, в сторону ферм, и размышляла. Неужели для жителей Старого Хасинто, в течение пятнадцати лет стоически переносивших лишения и бесконечные атаки червей, наступил момент, когда они наконец должны были сломаться?

Дело было не в топливе. Людям было безразлично отсутствие вещей, которых они все равно никогда не имели. Дело было в том, что их в очередной раз лишили надежды на мир. Нельзя бесконечно отбирать что-то у людей, давать обратно и затем отнимать снова. Это приводит к отчаянию, чувству безысходности.

Кем бы ни были эти Светящиеся, они были хуже червей. И они плавали там, в океане, принимая формы и обличья, которые люди даже представить себе не могли.

«А я действительно думала, что самое плохое позади. Я действительно думала, что худшие монстры, с которыми нам отныне придется воевать, — это люди».

— Эй, леди! — Оклик заставил ее обернуться. Это был гораснийский моряк по имени Яник, который, судя по всему, установил приятельские отношения с Бэрдом. Дружба — это было бы слишком сильно сказано. — Чем дальше, тем хуже, да?

— Очень сожалею насчет ваших товарищей с платформы, — осторожно ответила она. Упоминать о топливе было неуместно. — Бедняги.

— Итак, зачем мы теперь вам нужны? Ни замечательного фрегата, ни Имульсии, а ваша врачиха считает нас кровожадными ублюдками. Старые солдаты из Пелруана при виде нас переходят на другую сторону улицы. Думаю, наша свадьба закончилась.

— Медовый месяц, — механически поправила его Берни. — Нужно говорить «медовый месяц закончился».

Разговор с самого начала принял не слишком приятный оборот. Должно быть, Мак почувствовал изменение ее настроения, потому что глухо зарычал и принял воинственную позу: уши поднял торчком и обнажил клыки, пристально разглядывая потенциальную жертву. Берни опустила руку и щелкнула пальцами, пытаясь его отвлечь.

— Думаешь? — спросил Яник. Казалось, рычание собаки его совершенно не волнует, а может быть, он думал, что Берни полностью контролирует Мака. — У Треску, по-моему, крупные неприятности. А это плохо для всех.

В последнее время Берни несколько потеряла ориентацию. Одну вещь она принимала как данность с детства: инди — вечные и смертельные враги. Маятниковые войны оказали настолько сильное влияние на культуру всех стран, что лишь через два года службы в армии она впервые спросила себя: а почему жители Южных островов — побежденной и колонизированной страны — должны считать солдат КОГ хорошими парнями? Но СНР тоже был кучкой захватчиков, нацеленных на создание империи. Кому теперь доверять? Когда-то она считала, что все бродяги — подонки, но потом появился Диззи Уоллин, и эта уверенность тоже исчезла.