— Ну, разумеется,— улыбнулся Арилан и снова повел Кардиеля в центр комнаты, к немного выступавшему участку пола.— Нам пора возвращаться в нашу часовню, а то стража начнет беспокоиться.

Кардиель встревоженно оглядел пол.

— Это что, и есть Переносящий Ход, о котором вы говорили?

— Он самый,— отозвался Арилан, приблизившись к Кардиелю и снова обхватив его за плечи.— Теперь расслабьтесь, я все сделаю сам. Не бойтесь. Успокойтесь, ни о чем не думайте.

— Постараюсь,—прошептал Кардиель.

Пол опять ушел у них из-под ног, и открылась темная бездна.

Часом позже Моргану и Дункану сообщили решение епископов. Нельзя сказать, что встреча была радушной: для этого обе стороны были слишком осторожны, слишком сдержанны. Беглецы так долго уже пребывали вне церкви, находясь под отлучением, что для них было вполне естественным некоторое недоверие к обоим весьма могущественным прелатам. Нужно ли добавлять, что это чувство было взаимным.

Но епископы отнеслись к ним достаточно дружелюбно — создавалось впечатление, что если они и хотят исповедовать их перед тем, как принять решение, то лишь потому, что пекутся о душевном благополучии этих заблудших детей церкви.

Кардиель был необычно молчалив и произнес всего несколько слов. Моргана это удивило, так как он помнил блестящий стиль писем, адресованных Келсону, что вышли из-под пера этого священнослужителя за последние три месяца. Епископ Дхасский лишь поглядывал на Арилана с какой-то странной мольбой во взгляде, и Морган ничего не мог понять: от этого зрелища у него почему-то волосы на затылке вставали дыбом.

Арилан, напротив, был спокоен и остроумен. Серьезность положения его, казалось, не угнетала. Сказать им он почти ничего не успел, так как вскоре все четверо уже подошли к залу, где их ожидал весь Собор, лишь бросил на ходу, что настоящие неприятности только начинаются. За дверью собрались шестеро епископов, которых предстояло убедить в невиновности и чистосердечном раскаянии обоих лордов Дерини. А позднее предстояло убедить в этом одиннадцать непреклонных епископов из Корота. И все это необходимо было сделать до начала схватки с Венцитом Торентским.

Как только все четверо вошли в комнату, раздался слабый ропот, Сивард вскрикнул, Гилберт украдкой перекрестился, ища своими бегающими свиными глазками поддержки у собратьев, и даже старый вспыльчивый Вольфрам де Бланнет, самый стойкий противник отлучения, немного побледнел. Никто из них прежде не видел настоящего, не скрывающего своего происхождения Дерини, а сразу двоих — и подавно.

Но как бы то ни было, епископы Гвиннеда были людьми благоразумными. И хотя они никогда не испытывали особо теплых чувств к Дерини вообще, сейчас они допускали, что эти двое Дерини не столько согрешили сами, сколько стали жертвой оговора. И раз они раскаялись, нужно отменить отлучение и дать им отпущение грехов.

Конечно, их решение — это еще не все, какими бы ни были епископы Дхассы просвещенными и здравомыслящими людьми, как бы ни были они не подвержены суевериям и приступам истерии. Другое дело — простонародье, и об этом нельзя забывать. Человек из народа искренне верил, что Дерини — проклятое племя, что само их существование несет с собой только разрушение и смерть. И еще до этого злосчастного дня в гробнице святого Торина, когда о Моргане говорили только как о верном слуге Бри-она и Келсона, а репутация Дункана была безупречной, на них уже лежала тень: в их родне были Дерини, об этом всегда помнили.

Нужно было представить веские доказательства, что оба они отрекаются от своего могущества. Простое отпущение грехов ни в чем не убедит народ: горожан, солдат, ремесленников и мастеровых, которые снаряжали армию и сами вступали в ее ряды. Их простодушное благочестие требовало более суровых условий примирения, более веского доказательства смирения и покаяния обоих лордов Дерини. Поэтому решили устроить публичную церемонию, которая бы наглядно продемонстрировала народу полное согласие между епископами и этими двумя Дерини.

Через два дня, в соответствии с военными планами, войско епископов должно было выступить, поскольку Морган и Дункан сказали, что Келсон прибудет на условленное место встречи не раньше чем через четыре дня. Но дорога до этого места как раз займет не меньше двух суток.

Посему для публичного покаяния был избран вечер второго дня, накануне отъезда на место встречи с Келсоном. А в оставшееся время лорды Дерини будут обсуждать с епископами и их военачальниками стратегические планы предстоящей войны. Тем временем монахи епископа Кардиеля будут распространять по городу слухи о том, что Морган и Дункан сдались и готовы принести покаяние.

Церемония же возвращения в лоно Церкви состоится перед лицом жителей Дхассы, армии и всех, кого только сможет вместить Дхасский кафедральный собор. Там во время торжественной мессы Моргана и Дункана примут в ряды благочестивых христиан со всеми подобающими церемониями. Людей это убедит.

Двумя днями позже в Линдрутской долине — недалеко от Карлосы — Шон лорд Дерри снял шлем и вытер лоб загорелой рукой. В Линдрутских лугах стояла жара — воздух прогрелся, предвещая зной приближающегося лета. Влажные волосы Дерри были спутаны под шлемом, и спина взмокла под кольчугой и кожаной курткой.

Подавив вздох, Дерри передернул плечами, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, и, сняв шлем, повесил его на сгиб левой руки. Он зашагал к лесу, где оставил на привязи коня, ступая так осторожно и бесшумно, как только мог, по свежей весенней траве. Он решил возвращаться прямо по лугу, потому что в лесу легко было выдать себя хрустом сухих веток и сучьев, остававшихся после долгой зимы. Если его схватят — ему грозит медленная мучительная смерть от рук тех, кто расположился сейчас лагерем в долине.

Посмотрев налево, Дерри окинул взглядом заросли: это место он и искал. На востоке, в миле отсюда, редели зубчатые вершины Рильской горной цепи, заслоняющие стены Кард осы в конце Кардосскош ущелья. Говорят, там Венцит Торентский. А на западе, справа от Дерри, на многие мили простиралась Линдрутская долина. И у самых гор, за спиной Дерри, расположилась лагерем огромная армия Брэна Кориса, графа Марли, предателя.

Теперь он союзник Венцита Торентского, чье присутствие в Карлосе угрожает самому существованию Гвиннеда.

Картина, которую вообразил Дерри, была не из приятных; попасть в руки изменников совсем не входило в его планы. Два дня назад, покинув Моргана и Дункана, он повернул на северо-восток и с тех пор скакал среди зеленеющих гор северного Корвина по галечным россыпям, держа путь на Ренгарт, где, как он полагал, стоял герцог Яред Маклайн со своим войском.

Но в Реп гарте армии герцога не оказалось; он нашел там лишь горстку крестьян, которые и рассказали ему, что войско ушло на север дней пять назад. Дерри пустился вдогонку, и вскоре мягкая зелень корвинских холмов сменилась спокойными пустынными равнинами Восточной Марки.

А там вместо герцогского войска он нашел лишь следы ужасной битвы, закончившейся совсем недавно. Напуганные деревенские жители толпились на пепелище разграбленного и сожженного села; изрубленные тела всадников лежали вперемешку с конскими трупами, не преданные земле, разлагаясь на солнце. С седел мертвых лошадей свисали клетчатые пледы Маклайнов, потемневшие от запекшейся крови. Брошенные знамена красного, голубого и серебристого цветов были втоптаны в кровавое месиво.

Он расспросил тех крестьян, которых ему удалось выманить из укрытий. Да, герцогово войско здесь проходило. Здесь оно встретилось с другой армией, которая поначалу казалась дружественной. При встрече оба лорда, не спешиваясь, пожали друг другу руки.

Но потом вдруг началась битва. Один из очевидцев припомнил, что он видел желто-зеленое знамя лорда Макантера с северной границы (раньше он часто сопровождал Яна Хоувелла, предыдущего хозяина Восточной Марки). По словам другого, знамена были голубого и белого цветов — это были цвета графа Марли.