Каждое утро по два-три человека исчезали, кого на расстрел, кого в ГУЛАГ. Он слушал всех, запоминал, голова разрывалась от огромного количества информации, очень сложно одновременно слышать и слушать всех, страдать от того, что невозможно изменить их судьбу, переделать лживый путь России. А это необходимо, необходимо для всей планеты, а не для какого-то абстрактного понятия — русские. Вещий за свои долгие годы жизни был и рабом, и мальчиком для битья, и игрушкой для детей очень высокопоставленных особ, но такой кошмар Олег увидел первый раз. Как и за что можно уничтожать элиту общества из-за чудовищной сверхидеи коммунизма: от каждого по возможности, каждому по потребности. Он купался от радости и от гордости за человечество, в таком блеске и богатстве знаний, силы духа. А слабости — предательства — так поневоле. Но даже он не выдержал, обратился к Перуну:

— Можно, хотя бы кого-то вытащить ко мне?

В голове пророкотало: «Только Вавилова, он создаст для будущей нации хлеб, к тому же его вот-вот уничтожат, а остальных… нет, нельзя».

И бесконечные споры: почему творится такой кошмар в России, за что и почему. И все талдычат: «Зверь, зверь, зверь».

Так проскакали чёрные, в серебряных яблоках четыре месяца-коня и ещё шесть дней. Олег после каждого допроса приходил полумёртвым, а его уже даже не били, его сердце разрывалось от душевной боли из-за тех, кто его допрашивал, из-за тех, кого допрашивали. Его полумёртвость увеличивалась после каждого исчезновения несостоявшихся друзей.

— Да пошлём его на Беломорканал, — буркнул бритоголовый, с двумя шпалами в петлицах. — Как мне докладывают, он умеет лечить руками, а лекарств там не хватает, людской материал нам необходим, да и наших товарищей там подлечит. Вам, гражданин, десять лет, без права переписки.

Олег слабоумно захихикал, довольно потер руки.

— Есть, товарищ гражданин начальник, а чем там меня кормить будут?

— Кашей из лебеды, вперемешку с навозом! — взревел усатый орденоносец.

Рыжий, наообщавшись в камере с бывшими царскими генералами и другими военными спецами, вскочил по стойке смирно и доложил:

— Так точно.

— Что так точно? — прошелестела девушка в красной косынке. — Вы же дворянин, вы продали своих предков, все ваши предки уничижали нас, трудящихся! И мы вас всех должны уничтожить, как класс!.. — дальнейший абсурд Олег не слушал, он ею любовался.

«Полная копия Ярославны, личико одно к одному, фигурка такая же, и так же лжива, выживает… в новом мире», — он горько вздохнул.

Крепкие, коренастые люди с хорошо развитыми надбровными дугами, узким лбом и тяжёлым подбородком, все в наколках, с сиплым, наглым дыханием окружили Олега и десять его товарищей.

— Поговорить надо с тобой, тварь.

У вожака лоб, в отличие от других, был развит чуть поболе. Тварь сгорбилась и, шаркая ногами, на ходу вытирая сопливый нос и жалобно похрюкивая еле-еле потащилась к мордастому хаму.

— Ты, сука, начиная с сегодняшнего дня, будешь лечить только меня, потом моих хмырей, потом… — его морщины напряглись и в них отразились все его умнейшие извилины. — Потом видно будет. Вообще, ты нас будешь пользовать, а потом мы тобой попользуемся, у тебя очень красивая жопа, за твою жопу мы тебе пайку будем подкидывать.

«Какой прекрасный генотип, удивительный пример направления генеральной линии генетических мутаций, определенной Чернобогом для аборигенов планеты Земля», — Олег выпрямился, плечи устрашающе медленно начали разбухать тяжёлой, смертельной силой, лопнул бушлат. Потом ухмыльнулся, скорчился и плюхнулся на нары. Но уголовники ничего не поняли, ведь в зоне они и власть и закон. Достав заточки, они начали быстро окружать товарищей Олега плотным, угрожающим кольцом. Лихачёв дернулся, будущий академик, состоявшийся стукач. Но остальные ни единым мускулом не выдали, что их хоть как-то занимает происходящее вокруг, ещё не хватало показывать перед этой мерзостью свои эмоции. Наконец, окружение завершилось. Вокруг их нар тут же образовалось пустое пространство. Впрочем, не очень большое. А количество людей, толкающихся поблизости, увеличилось. Люди всегда падки на зрелище мордобоя, а уж в чёрной скукотище барака, где кроме смерти, голода и беспредельной тоски по прошлому ничего не видно, такое представление вообще воспринималось на «ура». Повисла напряжённая тишина. Воры были удивлены, что те, на кого собираются напасть, никак не реагируют на угрозу. Но надолго ожидание не затянулось. Если не хотят замечать — тем хуже для них. Главарь сделал шаг вперёд и, замахнувшись ногой, дал пинка развалившейся на нарах твари. Вернее, попытался дать. Когда нога главаря приблизилась к нарам, твари там уже не было…

В общем-то никто так и не понял, что же всё-таки произошло. Просто внутри плотного кольца стаи будто прогремел беззвучный взрыв. И этот взрыв прямо-таки разметал воров по сторонам. Спустя несколько секунд на полу валялись только воющие и причитающие фигуры, а троих перебросило аж метров на пять-шесть; у двоих оказались разбиты головы, они лопнули, как перезревшие арбузы, случайно натолкнувшиеся на полутораметровые брёвна, из которых был слеплен барак. Главарь лежал на том же месте, где и стоял, но уже в луже кровавой слюны и с неестественно вывернутой головой. А тварь, под именем Олег, кого собирались сегодня хорошенько избить, чтобы восстановить воровскую справедливость, как-то неторопливо вернулся и лёг на своё место. В этот момент вдруг откуда ни возьмись появились равнодушные ко всему вертухаи; трупы и покалеченных убрали, Олега, для порядка, немножко побили, допросили о случившимся непорядке и отправили бумагу о необычном зеке в Москву.

Итог налёта для стаи оказался плачевным — главарю и трём самым самоуверенным хамам свернули шеи, у двоих лопнули головы, а остальные отделались переломами и кровоподтеками.

Прошло полгода, воры в барак Олега больше не заходили. Живые скелеты долбят промёрзшую землю кайлом, валят лес; лопатами, а когда нет лопат, так и руками нагружают тачки, и все бегом, бегом, бегом. Для создания светлого будущего, во имя построения коммунизма во всём мире, а не в отдельно взятой стране. Так каждый день, по восемнадцать часов, утром — баланда из свеклы, вечером — баланда из гнилой картошки, а в обед — двести граммов хлеба и куски рыбы, остатки того, чего не доела охрана (рыбу ловили те же зеки, но уголовники). Ночами, используя свои знания, своё колдовство, Рыжий лечит от туберкулёза, от воспаления лёгких, от тифа. Думать, философствовать, даже разговаривать не с кем. Нет, неправда, есть с кем, но усталость, свинцовая усталость, даже нет сил хоронить, трупы сбрасывают в реку, а их с каждым днем всё больше и больше. Каждое утро, несмотря на свой семипудовый вес, главный строитель Беломорканала Раппопорт взлетает через две ступеньки на смотровые башни и орет на качающихся от бессилия зэков:

— Товарищ Сталин и наша родная коммунистическая партия приказали нам построить канал! Для этого надо сделать плотины! Мы их построим! Вы все здесь издохните, но мы и без вас построим!

«Великий князь хренов, — мысли ползают как вши, неторопливо и аккуратно. — Я же сам был за рабство когда-то, но не в таком же извращённом виде. Буду бегать с тачкой, рубить лес как все».

Сглатывая солёный пот, на плечах таскает брёвна, как и все, строит, во имя великой цели товарища Сталина — крепит оборону страны, хотя этот Беломорканал никому не нужен. Обычный, псевдонормальный геноцид. А по ночам, когда бродят только вездесущие и вечно живые, как товарищ Ленин, тараканы, лечит тела и души, знает, что стоит ему только попросить, он вернется в свой родной десятый век, а всё равно в голове стучит одна фраза: «Терпи, казак, атаманом будешь».

Как-то раз на его глазах прорвало плотину. А плотина была хилой, брёвна да глина, техники нет никакой, вместо машин — зеки, а сроки-то поджимают, ведь скоро у товарища Сталина день рождения, а самый лучший подарок для вождя народов — исполнение его повелений. Вот Раппопорт и расстарался. Всхрапнув от ненависти к реке и к беззащитным зекам, его Высочество, Главный Архитектор Беломорканала (почему эта сучка-речка и эти суки-зеки ничего не хотят делать; ладно, речушка хоть жрать не просит, а этих врагов народа ещё и кормить надо) хрюкнул и тут же вспомнил, что на завтрак они, то есть он остался голодным (подумаешь, всего-то соизволил откушать стерлядь с укропчиком, политую лимоном, и кружочками порезанный лучок, пельмешки из медвежатины с телятиной, квас брусничный, пирожки, нашпигованные гусиным паштетом, куриные яйца и чуть-чуть лосятины с черемшой, ну и, как положено, 250 грамм водки, настоянной на кедровых орешках), а эти, гады, враги народа, смотрят голодными глазами, они, небось, так не страдали за народ, за товарища Сталина, за товарища Ленина, и вообще — хамло, быдло! Нагнетая в себе ненависть к врагам трудового народа и заодно к социально близким элементам, раздув щеки, рявкнул: