— Беник, — сказал Леня, — из твоего окна открывается кинопанорама в мир!

— Да, уж! Здесь, с верхней точки, отличные снимки Москвы можно сделать, — согласился Расул.

Усевшись за столом, мы наперебой стали вспоминать молодые годы, проведенные в Ашхабаде.

— Беник, помнишь художественный салон, где ты работал директором? — Спросил я.

— Еще бы! Счастливое было время! Ты же знаешь, у меня там собирались интересные люди. В конце рабочего дня я, как обычно закрывал дверь салона для посетителей, распахивая ее для друзей.

— Да, у тебя собирались художники, архитекторы, режиссеры и актеры, — вспоминал я.

— И красавицы балерины — Кандюкова, Самосват, — многозначительно напомнил Леня.

— Теперь этого здания в Ашхабаде, — продолжил я, — на бывшей улице Карла Маркса, уже нет, его снесли, как и несколько других капитальных зданий. На их месте воздвигли огромный президентский дворец с золотым куполом, посадили пальмы, соорудили фонтаны, бассейны. Улицу переименовали. Центр города не узнать. Средневековую крепость, знаменитую горку, сравняли с землей.

— Как сравняли? — изумился Леня, — и летнего ресторана «Горка», откуда был шикарный вид на город, тоже не существует? А какие там подавали шашлыки, холодное пиво! Ашхабадское «жигулевское» славилось на всю страну. Разве только ленинградское могло сравниться с нашим.

— Нет, уж! Не пил я ленинградского, но лучше нашего ашхабадского пива нет и быть не может, — со знанием дела возразил Расул.

— Не возражаю, ты у нас специалист по пиву, поэтому спорить с тобой не буду, — примирительно согласился Леня.

— Неужели горку снесли? — удивился Беник, — это же историческая достопримечательность города! Когда-то там была глинобитная крепость, она не раз спасала людей от вражеских набегов. Постепенно вокруг этой цитадели разросся город, зашумели арыки с холодной водой, зацвели сады. Ашхабад, в переводе на русский — «город любви».

— Как говорит бывший главный архитектор города Абдула Ахмедов, для новой власти горка не вписывалась в новый генплан, да и исторический музей — бывший дом генерал-губернатора Куропаткина, тоже не вписался и снесен, — с горечью сказал я.

— Жаль, — грустно произнес Беник, — Ашхабад мой родной город, там прошло детство, юность и молодость, там, в 1948 году, я пострадал во время землетрясения. Нам с вами повезло, что выжили. В то время я был уже студентом, а вы с Леней еще школьниками. Сразу после этой трагедии Ашхабадское художественное училище, где я учился, эвакуировали в Баку, на твою родину, Леня. Жаль, что тогда мы еще не были знакомы.

У меня были переломаны кости. Меня самолетом доставили в Баку вместе с другими такими же искалеченными в этой страшной стихии. Поправившись, я окончил училище, получил диплом художника-декоратора, после чего загремел в армию.

Меня определили в ленинградское военно-картографическое училище, которое находилось в Михайловском замке, расположенном прямо напротив знаменитого Летнего сада. В свое время там учился Федор Михайлович Достоевский. Вышел я из училища с погонами младшего лейтенанта, и для прохождения дальнейшей службы был направлен в Кутаиси.

Вскоре меня комиссовали по состоянию здоровья. Я вернулся в родной Ашхабад, где стал работать декоратором в Туркменском театре оперы и балета, а позже перешел в Художественный фонд.

За окнами мастерской светило заходящее солнце, освещая ее розовым светом, отчего картины на стенах стали более привлекательными. Я по-новому увидел восточные мотивы Хивы, Самарканда, Баку. Среди пейзажей меня привлекли два натюрморта акварелью, отличавшиеся по письму от остальных.

— Это работы моей дочери Карины, — перехватил мой взгляд Беник, — еще студенческих лет.

Обращаясь к Расулу и Лене, Беник с гордостью стал рассказывать:

— Представьте себе, дипломной работой моей дочери была искусствоведческая монография «Художник Владимир Артыков». За нее Карина получила отличную оценку с рекомендацией опубликовать диплом в печати. Сейчас Карина работает в Музее космонавтики, пишет кандидатскую диссертацию.

— Беник, работы ее красивы, — сказал Леня, — глядя на них, я уверен, что и она хороша собой.

— Да, уж! Карина красивая девушка! — подтвердил Расул.

— Карина, судя по ее акварелям, не отстает от отца, молодец! Беник, ты член Союза художников? — спросил Леня.

— В Ашхабаде мне не удалось вступить в Союз. Председатель правления Иззат Клычев укорял меня за то, что я не даю свои работы на выставки, напоминая, что по уставу надо участвовать как минимум на трех республиканских выставках и одной всесоюзной. Без этих выставок Москва не утвердит. Однако, переехав жить в Москву, я был принять в МОСХ. В этом мне помог мой давний приятель знаменитый живописец Степан Дудник, — ответил Беник.

— Ну, теперь уж в своей новой мастерской ты осуществишь мечту серьезно заняться живописью. Пусть твоя работа на оформительском комбинате станет отныне не главной. Времени у нас осталось не так уж много, надо сосредоточиться на высоком искусстве, — сказал я.

— Предлагаю тост за наших друзей, они, как и мы, были постоянными гостями твоего салона, — предложил Леня. — За архитектора Абдулу Ахмедова, живописцев Степана Дудника, Сашу Саурова, скульптора Эрнста Неизвестного, графика Эдуарда Серопяна, режиссера Рената Исмаилова, актрису Люсьену Овчинникову и тогда еще совсем молодого Леонида Филатова.

— Сегодня только мы с Расулом и Леней у тебя в гостях, Беник, но уверен, что все наши друзья с радостью пришли бы поздравить тебя в эту новую мастерскую, — сказал я.

— Спасибо, Володя, вы с Расулом приходили ко мне и раньше: то на Ухтомку, то в Армянский переулок, где мы иногда встречались, а ты, Мирзоев, у меня впервые, — укоризненно посмотрел он на Леню.

— Не переживай, теперь будем чаще встречаться. Приглашаю тебя к себе в Чвырево, там моя вилла. Познакомлю с женой Юлей, она — большой любитель живописи. Посидим, сразимся в нарды.

— Леня, зачем откладывать до встречи в Чвырево, сейчас и поиграем, — предложил Беник.

— Когда к Бенику приходят гости, он всегда играет с ними в нарды и побеждает, — подтвердил я.