— Он будет у нас, — заверил Ли. Он подошел к двери, остановился и оглянулся. — Меня беспокоит твое здоровье, Шикай.

Маршал уронил голову, затем вновь поднял ее. Он с шумом дышал.

— Я устал, — проговорил он. — Разве и ты не устал бы, свались на тебя столько забот? Со мной все в порядке.

Юань направился на женскую половину в апартаменты Виктории.

— Итак, в Европе война, — заметила она. — На нас это как-то отразится? — Она была как обычно высокомерна и даже не встала при его появлении, что сделала бы всякая китайская женщина. Она осталась лежать на диване, одетая в очень дорогие шелковые панталоны и шелковую блузку голубого цвета, босиком, волосы свободно распущены. Самое красивое создание, которое он когда-либо видел, и она всецело его.

Внезапно он почувствовал отвращение к ней, но не захотел показать этого... пока. Он сел рядом с ней, погладил волосы; их мягкость, так отличная от волос китайских женщин, всегда удивляла его.

— Нам это на пользу, — ответил он. — Ты слышала известия из Шанхая? Только что пришел доклад. Твой брат связал свою судьбу с гоминьданом. — Виктория села, газета соскользнула с ее колен на пол. — Он бежал от этого идиота Юнь Личжоу и скрылся в глубине территории страны с женой, причем перед бегством сжег свой дом. Мне приходится признать, что он ведет себя экстравагантно.

— Что будет с ним? — прошептала она.

— Я не знал, что ты так его любишь, Вики.

— Он мой брат! Я не одобряю его поступок, разумеется, но мне бы не хотелось... — Она не осмелилась больше ничего произнести.

— Чтобы его обезглавили? Заверяю тебя, если мне захочется казнить его, то скорее всего я не ограничусь отсечением его головы. То же касается и его жены. Но я не желаю ему вреда. Он несчастный заблудший дурак. О, я собираюсь вернуть его и, конечно, проучить за его ошибки. Но казнь... это будет неправильно.

— А как же Сунь?

— Ах, доктор Сунь. У меня, нет причин сохранить ему жизнь. Но извини, Виктория, сомневаюсь, что тебе посчастливится увидеть его казнь. У меня нет желания тащить его в Пекин.

Виктория запустила руки в свои волосы:

— Что заставило Роберта совершить это?

Юань улыбнулся и погладил ее груди:

— Когда его поймают, мы и зададим ему этот вопрос. — Она вскрикнула, когда его руки внезапно сжались, и ее грудь пронзила острая боль.

Роберт стоял на холме и смотрел вниз, на бредущих мимо людей. То были остатки армии.

Но это, по сути, комплимент, поскольку они никогда не были армией. И вот, потрепанные артиллерией и пулеметами прекрасно подготовленных рекрутов Юаня, они отходили в горы южнее Ханькоу. С опущенными плечами, многие ранены... и все равно каждый шел с винтовкой и патронташем. Он услышал движение за спиной, оглянулся и увидел Чан Кайши, слезающего с коня.

— Нерадостное зрелище, — заметил молодой полковник.

— Похоже, я не приношу удачи воюющим армиям, — ответил Роберт. — Или военным флота.

Мрачное лицо полковника осветила полуулыбка:

— Мы переживем этого старого негодяя, Баррингтон.

Повстанцы разбили лагерь, предварительно убедившись, что преследующих правительственных войск поблизости нет. Сунь вел свой обычный прием посетителей, издавал декреты, выслушивал петиции, как будто он, а не Юань, правил Китаем, как будто его владения распространялись хотя бы на несколько квадратных миль, а не на несколько футов, занимаемых его армией.

Здесь же находилась и Моника, помогавшая китайским женщинам кормить мужчин. Она носила китайскую одежду, ее синие куртка и панталоны промокли от дождя, ботинки облипала грязь. Только золотисто-рыжий локон, выбившийся из-под шляпы, отличал ее от товарок. Этот локон и то, как засияли ее глаза, когда она увидела мужа.

— Я боялась... Но теперь ты здесь.

— Мы уходим через час, — предупредил он ее. — Люди Юаня слишком близко.

Ее плечи на мгновенье опустились:

— Дальше в горы? С такими темпами мы скоро окажемся в Кантоне.

— Ты окажешься там в любом случае. Сунь эвакуирует туда своих раненых, — объяснил Роберт. — Ты отправишься с ними и возьмешь билет до Гонконга. У меня там деньги на депозите, и ты можешь в безопасности ждать, пока я смогу приехать к тебе.

— Когда это случится?

— Сие известно только Богу. Видимо, когда Сунь устанет от борьбы.

Они жили в полевых условиях уже более полутора лет. Преследуемые правительственными войсками, гоминьдановцы всегда старались избегать окончательного катастрофического поражения. Но они не имели перспектив на победу, и среди них не место такой женщине, как Моника. Были моменты, когда Робертом овладевало полное отчаяние. В других условиях он бы и сам отправился на побережье, в Гонконг или даже в Европу за помощью. Но Европа, да и весь мир, были объяты войной. И в течение 1915 года не появилось никаких признаков, что союзники одерживают победу. Они потерпели поражение при Дарданеллах, а их широкомасштабная кампания на западном фронте утонула в грязи и крови; надежды на то, что 1916 год окажется для них более удачным, были весьма призрачны.

— Если ты останешься при армии, — сказала Моника, — тогда я тоже никуда не поеду.

— Это не твоя война, Моника.

— А она твоя?

— Да, она моя. Я однажды подвел Суня. Больше я не могу бросить его в беде.

— Но разве ты можешь помочь ему, воюя как простой солдат? Даже как офицер? Разве ты не сделаешь для него больше, если сам поедешь со мной в Гонконг добывать для Суня деньги?

— Тут вопрос морали, дорогая. Мое присутствие придает людям уверенность, что они не забыты варварами.

— Но мы с тобой знаем, что они-то как раз и забыты всеми, Роберт.

— Я должен остаться, Моника, и покончим с этим.

Она пожала плечами:

— Тогда я останусь тоже, до конца.

Юань Шикай уставился на лист бумаги, лежащий перед ним на столе.

— Что это? — потребовал он ответа. — Что это! — Его голос сорвался на крик.

Все присутствовавшие в комнате затрепетали. Даже Ли Юаньхун.

— Это передал мне японский посол сегодня утром, ваше превосходительство.

— Они имели наглость прислать мне это? — бушевал Юань. — Двадцать одно требование? Требование! Они домогаются права оккупировать Шаньдунский полуостров? Контроля над Маньчжурией? Требуют торговать только с ними и ни с кем больше? За кого они меня держат, за свою марионетку? Они с ума сошли, думая, что принудят нас к этому!

Присутствующих в комнате вновь объял страх,

— Они пользуются ситуацией, разумеется, — предположил Ли. — Тем, что не видно конца войне в Европе, что французы и британцы в ходе летних кампаний не добились успеха, что британцы не смогли пройти Дарданеллы, а теперь германцы устроили бойню при Верденах... Они знают, что варвары не только обессилены, но и неспособны помочь нам и помешать им, да к тому же французы, британцы и русские нуждаются в поддержке японцев.

— Мы еще посмотрим, в ком они больше нуждаются, — проворчал Юань.

— Они также, — продолжил Ли, — страшно сказать, считают тебя самозванцем, который скоро будет сметен силой обстоятельств. Они, без сомнения, осведомлены о восстании на юге. — Юань вперил в него взгляд, однако Ли слишком долгое время был его товарищем по оружию, чтобы смутиться под грозными взорами. — Необходимо давать себе ясный отчет в таких вещах, ваше превосходительство, чтобы знать, как драться с врагом.

Юань встал и начал ходить по комнате.

— Самозванец! Это я, что ли? Мы им еще покажем. Я объявлю себя императором. Это давно у меня на уме. И вот время настало. Я заложу новую династию. Пусть японцы попробуют посмеяться над этим.

Послышалось возбужденное шарканье ног, и Юань по очереди посмотрел каждому присутствующему в лицо, затем опять подошел к Ли.

— Они не примут этого, ваше превосходительство, — предупредил Ли.

— Кто не примет этого? Варвары? А что они смогут сделать? Ты только что сказал мне: японцы попирают наш суверенитет, будучи уверенными, что варвары слишком заняты истреблением друг друга, чтобы возражать. Итак, что сгодится для гусыни, пойдет и для гусака, ну?