В самом центре собора между четырьмя столпами была устроена золотая сень. Гроб был выставлен посредине широкого помоста на возвышении, увенчанном императорской короной. К ногам усопшего от имени его супруги императрицы Марии Федоровны был возложен прекрасный венок из ландышей, любимых цветов покойного. Бриллиантовая императорская корона, скипетр, держава и меч, щит и штандарт находились справа от головы императора; слева — шесть корон главных провинций империи. Вокруг на специальных красных подушках лежали императорские регалии и ордена.
Несколько сотен венков находились на помосте и были развешаны по стенам церкви. Среди них были венки от королевы Виктории, королей Дании, Норвегии, Швеции, Бельгии и других европейских стран. Серебряный французский венок был прибит к огромному щиту, обтянутому черным бархатом и стоящему на специальном пюпитре. Среди огромного множества венков можно было увидеть венки от дворянства, купечества, земства, предпринимателей и русских промышленников.
Величественное зрелище представлял почетный караул у гроба императора. По двое в изголовье и по двое в ногах покойного стояли представители генералитета и государственные сановники, за ними — дежурные штабс-офицеры в парадной форме, по краям — шеренга из девяти камер-пажей. С трех сторон у подножия траурного возвышения замерли двенадцать обер-офицеров в парадных траурных мундирах с обнаженным опущенным книзу оружием, которое они держали в левой руке. Они были похожи на каменные статуи.
Восемь суток гроб с телом императора стоял в соборе. Восемь суток длилось прощание с усопшим. Восемь суток днем и ночью воспитанники Пажеского корпуса дежурили возле тела покойного Александра III. Б. А. Энгельгардт, участвовавший в траурной церемонии, вспоминал: «Священники и диаконы торопливо проходили то там, то здесь по церкви, к вечеру это движение замирало. Настала ночь.
Как изваянные, стояли и старые генералы, и молодые офицеры, и юноши-пажи, и монотонно, но явственно раздавался в храме голос чтеца, непрерывно читавшего Евангелие над гробом…
Мы дежурили восемь часов в сутки согласно порядку, установленному для часовых: два часа на часах — четыре часа отдыха. После двух суток работы — сутки свободные. По утрам дежурство снималось, гроб окружали ширмами, и врачи что-то там делали, по-видимому, приводили в порядок тело перед прибытием высочайших особ на панихиду».
Панихиды проводились два раза в день — утром и вечером. И утром и вечером на них присутствовали вдовствующая императрица, государь, все великие князья и княгини. Императрица Мария Федоровна несколько раз по утрам приезжала в собор одна. Она оставалась наедине с телом мужа, и тогда дежурство снимали. Лишь один раз она не смогла приехать, так как у нее случился обморок и был сильный приступ люмбаго. 2 ноября молодой государь сделал в дневнике следующую запись: «…Ужасный гнет и тяжелое сознание свершившегося возвращаются в душу с новою силою. Бедная Мама́ опять чувствовала себя слабою, и днем с ней случился обморок».
В дневные часы в промежутках между панихидами наступало время, отведенное для прощания с государем народа. В течение нескольких часов шла непрерывно неиссякаемая толпа людей различных социальных слоев, классов и национальностей. Здесь были как молодые, так и старики, и дети. Все они в скорбном молчании подходили к гробу государя, крестились и медленно покидали церковные пределы. Среди них были представители разных народов Российской империи.
Шеренга пажей, стоявшая по всему пути от входа в собор до катафалка с гробом усопшего государя, как бы направляла эту нескончаемую людскую вереницу пришедших проститься со своим императором. Б. А. Энгельгардт вспоминал: «Для прохождения этих людей в колонне пажей посредине оставлялся свободный проход. Любопытно, что тот, который стоял лицом к проходившим, перед глазами которого вплотную медленно тянулась цепь людей, не мог выдержать больше часа этого мелькания перед глазами. Мы становились по очереди на это место — дольше часа не устоял никто — у каждого начинала кружиться голова, человек начинал шататься, его подхватывали, новый заменял его».
Торжественное погребение государя состоялось на восьмой день. В одиннадцатом часу три пушечных выстрела возвестили о начале церемонии погребения. Император Николай Александрович, императрицы Александра Федоровна и Мария Федоровна, великие князья и княгини, представители царствующих домов Европы собрались в соборе. Высшее духовенство, сановники, придворные и военные чины, представители дворянства, купечества, свита иностранных принцев, весь дипломатический корпус заполнили зал. Лорд-гофмейстер английской королевы Виктории барон Чарлз Каррингтон, присутствовавший на церемонии, сообщал в Лондон 7 ноября: «Служба началась в 10.40 утра, когда прибыли император и императорская и царствующая фамилия, и продолжалась до часу дня. Давка была ужасная, дипломатический корпус стоял справа. Император, императрица и принцесса Уэльская в центре с королями Греции и Дании и принцем Уэльским; вокруг эрцгерцоги, герцогини и другие монаршие гости… Придворные дамы стояли сзади вместе со свитой прибывших коронованных особ.
Толпа была такая, что князь Долгорукий, руководивший церемонией и державший длинный жезл, задрапированный черным, с трудом мог проложить дорогу императрице. Трем дамам стало дурно…»
Последнюю литургию служил митрополит Палладий. После окончания литургии началось отпевание, длившееся полтора часа.
В горестном молчании стояли у гроба молодой царь, его мать, осунувшаяся и похудевшая и едва державшаяся на ногах; ее дети, члены императорской семьи, придворные и гости. Многие из них опускались на колени и молились. Печальная церковная музыка, изумительный хор наполняли собор и создавали атмосферу душераздирающей скорби и печали. «Были розданы зажженные свечи, но из-за толпы, — пишет Каррингтон, — у дам их не было, и таким образом опасность пожара была предотвращена».
7 ноября в 12.30 состоялась церемония последнего прощания. Великий князь Константин Константинович вспоминал: «Я стоял справа во время всей обедни и отпевания; за моей спиной в нескольких шагах стояла императрица, Государь, все семейство и иностранные гости, но я их не видел, стараясь не шевелиться, только крестился. Боялся, чтобы не сделалось дурно, но обошлось благополучно. Что это была за служба и что за пение! Придворные певчие превзошли себя. Когда настало время последнего целования, я не выдержал и заплакал…
Государь сделал мне знак глазами, должно быть, чтобы я подошел проститься, но я не решился понять его, пока Владимир (великий князь Владимир Александрович. — Ю. К.) не передал мне на словах его позволение сойти со своего места. Тогда я вложил шашку в ножны и подошел к гробу. Положил усопшему маленький фарфоровый образок».
Как отмечали современники, императрица Мария Федоровна держалась с большим мужеством. Когда гроб должны были закрыть, Мария Федоровна медленно подошла к нему в своем длинном черном одеянии, окутанная вуалью, преклонила колена, в последний раз посмотрела на своего мужа, поцеловала сперва образок на его груди, потом в губы. Молодой государь заботливо поддерживал мать, когда она с огромным усилием, сдерживая рыдания, тихо возвращалась назад. Остальные присутствовавшие на панихиде стояли у гроба на коленях.
Очевидец событий С. Ю. Витте свидетельствовал: «Императрица Мария Федоровна все время стояла весьма мужественно. Когда же митрополит говорил длинную речь, то к концу речи нервы императрицы не выдержали, и с нею сделалось нечто вроде истерического припадка, хотя и очень краткого. Она неожиданно закричала: „Довольно, довольно, довольно!“
Под конец церемонии прощания вокруг катафалка с гробом императора образовалась огромная толпа. Позолоченную крышку гроба подняли по ступенькам и положили на похоронные дроги, а затем император и члены царствующей семьи донесли покойного императора к месту его последнего упокоения — склепу вблизи алтаря размером 10 футов длиной, 4 фута шириной и 5 футов глубиной».
