Антонина Романова на визите к Урицкому не остановилась. Как явствует из ее воспоминаний, сразу после ареста Гавриила Константиновича ей удалось через великого князя Константина Константиновича войти в контакт с преподавателем русской литературы великих князей (его инициалы А. Романова обозначала как «Н. К. К.»), который хорошо знал члена ЧК, большевика «Б.». По свидетельству той же Антонины Романовой, в свое время благодаря связям с Константиновичами «Н. К. К.» очень помог большевику «Б.» в его скитаниях и сидении по тюрьмам до революции.
Гавриил Константинович, говоря о тюремном комиссаре, который в ноябре 1918 года конфиденциально сообщил ему о переводе его в клинику Герзони, называет фамилию — Богданов. Сопоставляя факты, можно предположить, что комиссар «Б.» (у Антонины Романовой) и комиссар Богданов (у Гавриила Константиновича) это одно и то же лицо.
Энергичной Антонине Романовой удалось установить дружеские отношения с сестрой большевика «Б.» и через нее в течение всего периода пребывания великого князя Гавриила Константиновича в тюрьме напрямую поддерживать связь с комиссаром «Б.». Описывая встречу с ним, она давала ему следующую характеристику: «Удивительно симпатичное болезненное лицо с прекрасными глазами. Он был высокого роста и страшно худой. Одет он был в русскую рубашку черного цвета и мягкие широкие большие сапоги».
В течение всего лета Антонина Романова постоянно появлялась в тюрьме то у Урицкого, то у Богданова, прося за мужа. Она обратилась и к Горькому, чья позиция в отношении ареста в тот период многих лиц — представителей культуры и науки — ей была хорошо известна. «Большая чудная квартира в богатом доме. В квартире с утра до ночи толпится народ, — писала она в своих воспоминаниях, — меня просили подождать и, видимо, забыли обо мне. Наконец вышла жена Горького, артистка М. Ф. Андреева, красивая, видная женщина, лет сорока пяти. Я стала ее умолять помочь освободить мужа. Она сказала, что не имеет ничего общего с большевиками, но что ей теперь как раз предлагают занять пост комиссара театров, и если она согласится, то думает, что по ее просьбе будут освобождать заключенных. Во время этого разговора вошел Горький. Он поздоровался со мною молча. Ушла я от них, окрыленная надеждой. Меня приглашали заходить и обещали уведомить о дальнейшем…»
Между тем тюремная жизнь великих князей шла своим чередом. Поднимали арестованных в 7 часов утра. До обеда, то есть до 12 часов дня, выводили на прогулку. Некоторых арестованных выводили партиями, «нас же в одиночку и позволяли гулять только вдоль восточной стены тюремного двора, — вспоминал Гавриил Константинович. — В 12 часов дня давали обед, состоявший из супа и куска хлеба. В 6 часов вечера разносили ужин и между обедом и ужином узникам разрешали пить чай. В 7 часов тюрьма переходила на ночное положение и опять, как и утром, начиналась ходьба, лязганье ключей, щелканье замков. Затем становилось тихо, гасили большинство огней, и наступала жуткая тишина».
После переговоров, которые провел с руководством тюрьмы великий князь Дмитрий Константинович, Романовым были разрешены совместные прогулки и увеличена их продолжительность. Гавриил Константинович вспоминал: «Началась новая эра в нашей тюремной жизни. Мы гуляли в большой компании и вместо четверти часа — час, что было для всех большой радостью. Вместе с нами гуляли генерал-адъютант Хан-Нахичеванский, под начальством которого я был на войне, князь Д., два брата А. и многие другие. Многие незнакомые арестованные нас приветствовали, а сторожа иногда даже титуловали. Они нам соорудили из длинной доски большую скамейку во дворе тюрьмы, и мы часто сидели, греясь на солнце…»
Стража относилась к великим князьям вполне дружелюбно. Узники и их сторожа часто через дверь вели задушевные беседы. Среди тюремщиков были уроженцы балтийских провинций и солдаты лейб-гвардии Гренадерского полка, некоторые из них даже иногда помогали арестованным одеваться. Самое благоприятное впечатление производил начальник тюрьмы, который относился к великим князьям корректно и часто даже продлевал заключенным свидания с родственниками. Он же приносил Романовым пришедшие на их имя почтовые открытки и просил ни в коем случае не пользоваться нелегальными способами переписки, которые, естественно, существовали в тюрьме.
Самой жуткой фигурой в тюрьме был тюремный комиссар, который, как правило, всегда присутствовал во время тюремных свиданий. Князь Гавриил Константинович вспоминал: «Говорить свободно было нельзя: тут же сидел комиссар тюрьмы, отвратительный тип, всегда невероятно грязный; он хотел все слышать и требовал, чтобы мы говорили громко. Свидание продолжалось четверть часа, обстановка была тягостной…»
Наиболее страшными были ранние утренние часы, когда в тюрьме поднимались шум, ходьба, а затем все опять стихало. «Это выводили на расстрел, может быть, тех, с которыми только вчера еще гулял и говорил на тюремном дворе…» — писал князь Гавриил Константинович.
В начале августа 1918 года жена великого князя Георгия Михайловича великая княгиня Мария Георгиевна, находившаяся в Лондоне вместе с дочерьми — княжнами Ниной и Ксенией Георгиевнами, направила датской королеве Александрине, приходившейся племянницей великим князьям Николаю и Георгию Михайловичам, письмо, в котором просила ее помочь мужу и другим великим князьям, сидевшим в Петропавловской крепости. Великая княгиня направила также письма в английский королевский дом и Ватикан.
Настойчивая просьба оказать помощь членам царской семьи поступила к королеве Александрине также и от ее матери, великой княгини Анастасии Михайловны, проживавшей в Германии. Датская королева, близко к сердцу приняв сообщение о бедственном положении своих дядей в Петрограде и пытаясь поддержать их морально, послала им ободряющее письмо. «Чудное письмо, которое я получил от Ее Величества, — писал великий князь Николай Михайлович X. Скавениусу в октябре 1918 года, — наполнило меня радостью. Узнаю дочь моей сестры и внучку».
Король Дании Кристиан X от своего имени и от имени королевы просил министра иностранных дел Эрика Скавениуса сделать все возможное для освобождения заключенных. Эрик Скавениус направил своему двоюродному брату Харальду депешу, в которой содержалась просьба короля посетить великих князей в Петропавловской крепости и известить министерство иностранных дел Дании обо всем, что там происходило. С просьбой помочь другому Романову — великому князю Дмитрию Константиновичу — обращался к Скавениусу и британский посол в Петрограде.
Энергичный Скавениус не единожды посещал в Петропавловской крепости всех четырех великих князей, которые со своей стороны просили его сделать все для их освобождения. В своих донесениях, регулярно направляемых в адрес МИДа Дании (они сохранились в Государственном архиве страны), датский посланник, сообщая о положении дел в России, выступал с резкой критикой большевиков и проводимой ими политики.
Цинизм большевиков, однако, был беспределен. Моисей Урицкий во время «визита» к заключенным в Петропавловской крепости на вопрос великого князя Дмитрия Константиновича, почему они арестованы и содержатся в тюрьме, ответил, что советские власти заботятся прежде всего о безопасности великих князей, так как народ хочет с ними расправиться. При этом он, однако, добавил, что, если немецкое правительство освободит социалиста Либкнехта, большевики готовы освободить и великих князей.
Тем временем в Лондоне великая княгиня Мария Георгиевна продолжала прилагать настойчивые усилия, чтобы оказать воздействие на папский престол и через него на немецкое правительство с целью добиться от большевиков освобождения великих князей и направления их в Крым, где тогда находились другие члены царской семьи во главе с вдовствующей императрицей. Обращение об оказании помощи великим князьям было сделано и находившемуся в то время в Лондоне американскому президенту — «миротворцу» Вудро Вильсону, автору знаменитых 14 пунктов о мире. Но Вильсон не сделал ничего. Он даже не соизволил ответить на эти крики о помощи.
