- Вдумайся в значение слова «сверхъестественный». Приставка «сверх-» означает нечто гораздо более и гораздо большее нежели исходное что-либо. Так что «сверхъестественный» значит гораздо более естественный. Кстати, за две с половиной тысячи лет вполне можно стать очень даже неплохим офис-менеджером или бухгалтером и даже дворником или сторожем. Ты решила сбежать от того, что везде и всюду и естественно, а если хочешь, сверхъестественно, и прямиком попала именно туда, откуда бежала. Понимаешь, Мироздание – оно везде. И естественное, и гораздо более чем естественное. Если какая-то часть существ воспринимает и осознает только часть многообразия Мироздания, это вовсе не значит, что не существует всего остального. Так, перезвонить самой тебе придется только Радному, Владу и Леше. Генку я беру на себя, а все остальные уже в курсе, что у тебя все в порядке.

Необходимость звонить Радному и Владу Иру ну совсем не обрадовала. Женечка протянул ей телефон:

- Позвони сыну.

Ира набрала номер.

- Мамуль, это ты?!

- Да Лешенька, это я. Просто телефон сдох, я его на зарядку поставила, а включить забыла.

- Фух!!! А впрочем, вполне в твоем репертуаре.

- Ладно, пока, потом созвонимся.

- Мам! У тебя все в порядке?

- Да. Просто я устала сильно.

- Ладно, хорошо, пока.

- Я вижу, средства производства на исходе, – констатировал факт Женечка, появляясь из комнаты. – Сегодня поспи, а завтра с утра я завезу тебе все необходимое.

- Да наверное, не надо, Жень. Хватит, поигралась – нужно и делом заняться.

- Ира, устрой себе живописный отпуск эдак еще недельки на две, на три. Поверь, на пользу будет. Только перерывы на сон и еду организовывать не забывай, а впрочем – сам прослежу. Все, замкни за мной дверь и ложись спать.

Ира протянула Женечке запасной ключ.

- Закрой сам.

Женечка усмехнулся, постелил ей постель, уложил, поцеловал, попрощался и ушел. Ира немного поворочалась и встала. Часы показывали только половину восьмого. Ей не давал покоя Радный. Она взглянула на листочек с Женечкиными статистическими выкладками. По его подсчетам телефонный номер Станислава Андреевича значился 27 раз.

- Да, я Вас слушаю, – прозвучал в трубке голос Радного после четвертого гудка.

- Станислав Андреевич…

- Стас.

- Извините, Стас,  Вы звонили мне?

- Да, Ира, – подтвердил он и замолчал.

Ире показалось, будто он ждет от нее чего-то. Но чего? Она судорожно принялась говорить о первом, что пришло в голову:

- Стас, я еще не приступала к работе над Вашей дачей. Мне нужно немного времени, чтобы…

- Да-да, я понимаю и не тороплю. Я хотел выразить свою признательность за горную прогулку. Знаете, я до сих пор под впечатлением и, думаю, в этом состоянии буду еще долго находиться. Спасибо большое.

- Я очень рада, что Вам понравилось.

Они долго обменивались любезностями. Ира понятия не имела, как окончить этот невыносимо длинный разговор ни о чем, а Радный, судя по всему, и не пытался. На помощь Ире пришла его секретарша, громко сообщившая:

- Станислав Андреевич, Вас ждет Логинов Геннадий Васильевич.

- Ира, извините, пожалуйста.

- Да, конечно. До свидания.

«Да, конечно. До свидания» «услышал» только Ирин мобильник. Она не думала, что, позвонив, застанет Радного еще в офисе, но, принимая во внимание то, что Генка, как видно, так не считал, это не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Ира отложила телефон в сторону и легла в постель с чувством выполненного долга и с легким уколом совести: Генка уже добрался до Радного, а она до присланных им фоток еще нет. Ира немного поворочалась в постели и снова встала. Чувство выполненного долга и уколы совести вместе с Радным и Генкой улетучились из головы.

Ире стало весело. Очень весело, притом с оттенком легкого злорадства. А ведь она сделала Женечку! Она не могла для себя четко сформулировать, чего хочет, когда они сидели у Женечки с Генкой, когда она увидела, что это именно Генка тот священник, что это именно он поджег костер. Она не могла для себя четко сформулировать, чего хочет, когда услышала обрывок их разговора, и когда Женечка ясно дал понять, что от него она не дождется никаких объяснений. Ира всегда восхищалась Женечкой, не переставала восхищаться им и сейчас, и от этого сладость пусть маленькой, но победы становилась еще более пьянящей. Она даже испытала легкую жалость к нему. Таким потерянным и растерянным ей еще никогда не приходилось его видеть. Вряд ли она когда-нибудь перестанет быть от него зависимой, но полный, безграничный контроль над ней он потерял. Ей удалось как бы разорвать некую невидимую нить, как бы повернуться в другую сторону.  Хорошо это или плохо, она точно не знала. Скорее всего, в чем-то хорошо, а в чем-то плохо, даже, возможно, просто ужасно, но в любом случае ей такое положение вещей нравилось гораздо больше.

«А все-таки, с чего это Женечка так бурно радовался, Генкиному открытию относительно меня?» А впрочем, какая разница… Теперь есть свобода! Хотя нет… Свобода была всегда. Теперь есть еще и воля. Собственная воля. «По моей собственной воле Генка вновь появился в моей жизни – вот чему он радовался!».

- - -

Утром, едва встав с постели, Ира обнаружила у себя на кухне Женечку. Он сидел за накрытым столом и курил со спокойствием человека ждущего оглашения смертного приговора. Ира молча села к нему на колени, обняла и прижалась.

- И чего это ты так испугался? Разве ты ждал чего-то иного?

- Нет, конечно. Просто жутковато, когда нечто в твоей жизни выходит из-под контроля.

- Но ведь именно этого ты и добивался!

- Я вел тебя к независимости от человеческого, а то, что ты так лихо освободилась от меня, это – полная неожиданность.

- Жень, у тебя были дети, для которых ты действительно отец? Не биологический, а настоящий. Которых ты воспитал как отец.

- Да. Только очень-очень давно, когда срок моей земной жизни еще не выходил за рамки обычной продолжительности.

- Значит, ты просто забыл, что когда ребенка учишь самостоятельности – отучаешь от себя. Ты со временем становишься для него чужим. Пусть знакомым, пусть уважаемым, даже другом, даже самым лучшим и любимым другом, но чужим. Связь рвется. А если она не разорвалась вовремя и полностью – страдают оба: и дитя и родитель.

- Моим детям не довелось стать взрослыми.

- Извини…

- Знаешь, меня часто уличают в сверхмерной жёсткости и даже жестокости, а я просто отношусь к ближним, как к себе. Золотое правило морали – единственное не мной придуманное правило, которому я неукоснительно следую в отношении близких. Это единственный стоящий якорь. Все остальное – блеф. Но так я отношусь только к действительно своим. В остальном – милая улыбка, сладенькое ублажение, лесть и ненужный тебе индивид, до которого тебе нет никакого дела, безвозвратно тонет в своей самости и более не досаждает своим праздным любопытством и нездоровой озабоченностью.

Да, я жесток и в первую очередь к себе. А собственно, в чем жестокость моя? Лишь в том, чтобы безжалостно задавить, разорвать, растерзать в себе так называемые высокие чувства, возникающие по инерции, создаваемой социумом.

Мои дети погибли у меня на глазах, когда старший едва достиг очарованья юности. Я испытал то, что прочувствовал бы любой родитель при виде смерти дитя собственного. Не меньше, но и не больше. Тогда я по существу был просто человеком. Не больше, но и не меньше. В своих эмоциях я не отличался оригинальностью. Но вот то, что я сделал со своим великим человеческим горем!

С точки зрения стандартного индивида, это – бесчеловечно. Это с любой точки зрения бесчеловечно, вот только сам термин «бесчеловечность» с разных точек зрения будет нести разный смысл. В конце концов, я стал тем, чем я стал.

Я могу состариться или заболеть и умереть, меня можно убить, но это чисто теоретически. На практике в отношении себя я сам выбираю свою участь. Поверь – не легкую. Я так и не научился испытывать эмоции, отличные от человеческих, или не испытывать их вовсе, но я знаю, как эффективно использовать любые из них. Жестоко? Да. Но только безжалостность наделяет жизнеспособностью. Будь безжалостной к себе. Только это дает шанс не стать трупом, по которому кто-то безжалостно пройдет.