— Да, конечно, Герман. Зайдите только к Отто, пусть он вам поддерживающие уколы какие-нибудь поставит, хорошо?
— Есть, герр майор. Будет выполнено, — и здоровяк, слегка пошатываясь, развернулся и побрел на базу. Заславский покачал головой ему вслед и вызвал Лемке.
— Да, Макс?
— К тебе сейчас Герман зайдет. Ему тут нехорошо слегка, память потихоньку возвращается. Надо бы камраду поддерживающих вкатить, наверное.
— Макс, ты стал врачом? — В голосе тевтона просквозила неприкрытая ирония.
— Блин, Отто! Я что, раз не врач, не могу высказать свое мнение?
— Макс, дорогой мой командир, я же не учу тебя водить корабли и командовать? — Ирония сквозила в голосе немца все более явственно, неприкрытая абсолютно.
— Отто, чертов дойч, в тебе проснулось чувство юмора на ночь глядя, или ты просто решил меня подколоть?
— Ох, какие мы нежные русские! Уже и подколоть нельзя! Сразу мы так расстраиваемся, так расстраиваемся! Ладно, командир. Давай, если все — десять-четыре.
— Десять-четыре, — Макс отключился. Посмеялся еще раз, подошел к эсминцу, уселся на ступени трапа и закурил.
События дня его изрядно утомили, и очень хотелось просто помолчать. Тем паче что закат уже свершился, и на лагерь форматировщиков плавно наползала ночь, являя себя россыпью чудных созвездий на небе и тремя лунами. Черт возьми, подумал Макс, вот никогда не доводилось сидеть и смотреть на звезды. Как-то либо с палубы или из аппарели, либо, черт возьми, исключительно во время высадки. А они, оказывается, красивые… Эх, вот не пошел бы в форматировщики — так бы и не увидел, ага.
Заславский потушил сигарету, встал со ступеней трапа и пошел к базе. Ночь уже активно вступала в свои права, обволакивая темнотой и купола станции, и эсминец, и человека на полосе космодрома. Но Макс не успел сделать даже пары шагов, как вдруг из борта «Ревеля» ударил яркий прожекторный луч, осветив командиру форматировщиков дорогу к шлюзу. Макс обернулся, но никаких других признаков жизни эсминец не подавал. Просто включил наружный прожектор, чтобы капитан не переломал себе ноги в темноте ночи.
— Ревель? — вполголоса позвал Макс, не особо надеясь на ответ, однако…
— Слушаю, капитан, — раздался спокойный голос из переговорного устройства около трапа.
— Ты решил показать, что не теряешь бдительности? — Заславский не нашел другого вопроса.
— Нет, капитан. Просто проявляю ту заботу об экипаже, которая жестко в меня заложена.
— Интересно… Кстати, ты слышал мой разговор с Германом?
— Если вы про унтера штурмовиков, то слышал, конечно. Только вот с именем Герман он у меня совсем не ассоциируется.
— А с каким ассоциируется? — форматировщик заинтересовался.
— Ну, так и не ответишь. Я же упоминал уже, что данные об экипаже были стерты. Вернее, из папки «кадры» были стерты личные дела.
— Но что-то осталось, я правильно понимаю?
— Верно, капитан. Остались, например, файлы допуска на штурмовую палубу, она же десантная аппарель. Там есть это лицо, рядом с ним стоит имя Урмас Дирк. Унтер-офицер, командующий взводом в группе планетарного штурма.
— Вот оно как… Урмас Дирк… Что ж, спасибо, буду знать. А второго ты не видел?
— Нет, капитан. Придет если — увижу, может быть, где-то сохранился.
— Стоп. А файл принять из сети базы ты способен? Я же их карточки к отчету приложил, они там оба.
— Не вижу причин не попробовать, капитан.
Макс открыл наручный терминал, вошел в сеть, нашел открытый персональный порт, запросил свой отчет из сети. Получив доступ к файлу, нашел фото Ивара и Немого, скопировал их себе на терминал и попробовал в сети найти Ревеля. Не получилось, согласование не прошло. Вернее, сеть не видела бортовой комп эсминца, что называется, «в упор». Ну нет такого устройства в зоне доступа. И все, нету. Заславский не стал стараться слишком тщательно, поскольку цель уже была достигнута.
— Ревель?
— Да, капитан?
— Мой наручный терминал надо определить в твою внутреннюю сеть.
— Сделано, капитан.
— Как, уже? — Заславский изумился.
— Как только вы были мастер-техником обозначены как мой новый капитан, я тут же, следуя инструкции, дал вашему личному коммуникатору и терминалу доступ в мою внутреннюю сеть. Полный доступ, как и положено капитану.
— А кстати, Ревель… Почему ты так просто признал Леона и меня за экипаж?
— Потому, капитан, что других директив не предусмотрено. Вы нашли меня и остатки моего экипажа через пятьдесят три года после прекращения жизненных функций прежнего капитана и мастер-техника. Заложенное во мне знание законов Space Unity подсказывает мне, что ваша группа теперь является моими владельцами, пока не доказано иное. Причем доказать иное имеет право теперь только Высший Трибунал SU, все споры вокруг военного имущества решал только он. Если за пятьдесят три года что-либо изменилось, то таких сведений до меня не доводили. Итак, ваша группа — собственники. Леон Аскеров, починив мою энергетическую часть, на мой запрос обозначил себя как мастер-техник, а его действия позволили мне в этом на тот момент уже убедиться. Вас Леон обозначил как капитана. Я не имел оснований усомниться в его словах. Это все.
— Ofiget…
— Что, простите, капитан? — Ревель явно не понял, что Макс имел в виду.
— Неважно. Это просто выражение эмоционального потрясения. Итак, на моем терминале есть файл, называется «Ивар». Посмотри и сравни с имеющимися у тебя.
— Простите, капитан. Нигде не фигурирует.
— А третий? Называется «Немой»?
— Точно так же, нигде не фигурирует. Простите, капитан.
— Не за что извиняться, Ревель. Все в порядке. Знаешь, я, пожалуй, пойду спать.
— Как вам будет угодно, Макс. Пойдете на базу или займете на борту свою каюту?
Каюту… Интересная мысль, Заславский даже задумался на секунду. Потом вспомнил о том, что на базе его каюта примыкает к кабинету, а на столе в кабинете лежит ИВС, которой временами так не хватает, и решение было принято:
— Пожалуй, сегодня еще на базу. А вот завтра начну обживать каюту.
— Как прикажете, капитан. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Ревель… — Макс оборвал фразу и пошагал к базе. Пятно света из прожектора проводило его до двери и погасло, как только дверь за Максом закрылась. Следом погасли огни на трапе эсминца, а сам трап втянулся в корпус.
Ревель не спал, ибо компьютеры спать не умеют, но держать трап спущенным, а свет — горящим повода не видел.
Войдя на базу, Макс осмотрелся в коридоре. Освещение горело вполнакала, в дежурном режиме. Ночь на дворе как-никак. Никаких посторонних проявлений в коридоре замечено не было, да и откуда им взяться? Заславский постоял минуту в коридоре, бесцельно оглядывая стены и лампы. Поняв, что это просто потеря времени, а он и так что-то припозднился, Макс двинул к себе. Кабинет его был почти на противоположном конце комплекса, и он шел мимо столовой, дверь в которую была открыта, являя абсолютно безлюдное помещение, мимо техзоны, где не горело ни единого огонька и сквозь огромное дверное остекление было видно, что никого внутри нет. Прошел мимо рубки связи, где точно так же никого не было, мимо бассейна, где даже свет не горел, мимо комнат личного состава. Все двери были закрыты, никто не издавал столь громких звуков, чтобы они выбились наружу. На базе воцарилась ночь и тишина. Группа предварительной колониальной подготовки, закончив дневную суету, спала. Во всяком случае, ничто не свидетельствовало об обратном, кроме шагов Максима Заславского по коридору.
Стараясь ступать потише, Макс дошел до своих апартаментов. Зайдя в каюту, он стянул через голову куртку рабочего костюма и швырнул ее небрежно на тумбочку около кровати. Потом подошел, взял куртку в руки, расправил ее рукава и спину и аккуратно повесил ее в шкаф. Порядок прежде всего, а разгильдяйство — чистой воды потакание эмоциям. Незачем оно, да и не ведет ни к чему хорошему. Повесив куртку, Макс уселся на кровать, наклонился и стянул сапоги, с наслаждением вытянув ноги. Потом снял комбинезон, белье и отправился в душ смывать дневную усталость.
