Вечер на Светлой вначале тропической весны — зрелище незабываемое. Неккар, переливаясь в густых облаках разными спектрами, неспешно заходил за горизонт, по небу временами проносились стаи местных птиц, крикливых, но безобидных. Листья деревьев, обрамлявших огромное поле космодрома, шелестели какие-то свои ритмы настолько громко, что даже от входа на базу Макс их вполне слышал.

В полусотне метров от входа, на ближайшей полосе, застыл «Ревель», как будто заснул, погасив все позиционные огни, оставив вполнакала только несколько ламп на стенках трапа. Грозный эсминец казался сейчас очень уставшим, словно перевернувшим несколько огромных гор и наконец-то присевшим отдохнуть.

Заславскому вдруг подумалось, что ведь, в сущности, неплохая идея — окончив контракт, уговорить тех, кто захочет, и открыть свою небольшую транспортную компанию. Благо такой шикарный случай. Корабль — вот он, слегка отремонтировать — и можно летать. За исключением Ци — остальные представлялись почти идеальной командой, только бы разобраться с Каем. Герман и Ивар — они проспали полвека. Из жизни и так и так выпали. То есть вполне может быть, что они и найдут себя в этом новом для них мире — но «Ревель» для них, по идее, как дом…

Размышления Макса прервал кашель за спиной, изрядно демонстративный. Заславский обернулся и увидел Германа. Здоровяк стоял чуть позади, прислонившись боком к стене базы, поэтому Макс не сразу его заметил. Герман, увидев, что командир форматировщиков обернулся, отошел от стены и подошел поближе.

— Простите, что навязываюсь, герр Макс. Я тут стоял, на корабль любовался.

— Герман, вам не за что извиняться. Если я мешаю — вы можете просто об этом сказать, — Заславскому вдруг стало очень неловко. Он понял, что для него эсминец — случайная находка, а вот для Германа — мостик в свою собственную память. Причем чуть ли не единственный мостик.

— Нет, герр Макс, что вы. Вы не мешаете, что вы. Я, наоборот, очень рад вас видеть. Хочется с кем-нибудь поговорить, а ваши люди меня как будто чураются. Разве что герр доктор, но он скорее всего сейчас занят.

— Герман, Отто милейший человек. И он, как и я, будет очень рад вас видеть, если вы к нему зайдете. А остальные… Герман, не сочтите за бестактность, но, кроме Ци Лань, нашего второго техника, вы вполне можете подойти к кому угодно, с любым вопросом. А фрау Ци просто очень нелюдима, да и вообще не самый простой в общении человек. Понимаете, просто для нас изрядная неожиданность ваше нахождение на планете. И, на самом деле, кроме того, что мы не были к этому готовы, это еще и изрядный юридический казус.

— Да я понимаю, герр Макс. Вот, вышел сюда, дай, думаю, на корабль посмотрю — может, вспомню чего? Однако в голове — как в бездонной бочке, вообще ничего не вспоминается. Может, я на нем и не летал? Может, я пассажир?

— Герман, на эсминце обычно не бывает пассажиров, вы же понимаете.

— Конечно, понимаю. Однако, что штабным в голову придет — вообще вообразить невозможно. Могли запросто засунуть на борт члена какой-нибудь «комиссии по наблюдению за гуманностью при обращении с сепаратистами», и привет!

Макс рассмеялся, не столько потому, что услышал что-то смешное, сколько над подтверждением того, что Герман — член экипажа «Ревеля». А то на фразе про пассажира Заславский успел пожалеть, что ИВС осталась в кабинете.

— Я сказал что-то смешное? — похоже, что Герман обиделся.

— Нет, что вы, Герман, ни разу. Просто вы только что самым лучшим образом подтвердили, что являетесь членом экипажа. Более того, не просто членом экипажа, а скорее всего именно с этого эсминца. И я даже готов предположить, кем вы являлись на борту.

— И кем же? — Здоровяк насупился, но видно было, что заинтересовался.

— Вы, Герман, скорее всего десантник. Вернее, планеттенштурмунтерофицир, в терминологии ЕС. Понимаете, «штабные» — не флотское выражение. Скорее десант или колониальные войска, флотские кляли бы адмиралтейских. Почему унтер? Потому, что рядовой не запомнил бы название комиссии, ему вообще наплевать, он с ними не общается. Почему штурмгруппен? Потому, что банального десанта «Ревель» нести не мог, не его специфика. А офицерский состав не так реагировал бы на штабные заморочки, скорее употребил бы слово «командование». Стало быть — раз вы на борту «Усмирителя» «Ревель» служили в группе планетарного штурма и сталкивались с подобной комиссией, при этом действия штаба группировки вам не доводят и не объясняют — вы унтер-офицер. Не флотский, именно ГПШ, но унтер-офицер. А так как эсминцу, вполне вероятно, доводилось участвовать во Второй Колониальной — то совершенно очевидно, что с таковыми комиссиями вам сталкиваться доводилось. Поздравляю, Герман, мы вас только что, скорее всего, вычислили. Вернее, очень велика на то вероятность, — Макс развел руки в стороны и улыбнулся во все зубы.

— А похоже, — задумчиво пробасил здоровяк, — то-то мне при упоминании капитанского звания герра Лемке захотелось по стойке «смирно» вытянуться. Может, вы и Ивара уже расписали?

— Нет, увы. Еще не довелось. Ведь я с ним практически не общался. Я и с вами не общался, просто вы употребили очень характерное выражение в очень характерной форме.

— А вы тоже офицер? В прошлом, я имею в виду? Ну, если это не секрет, конечно.

— Нет, что вы, Герман, какой секрет. Я майор, в отставке. Двадцать лет беспорочной службы, начиная с кадетского корпуса, а потом золотые погоны — и в отставку.

— А в каких войсках, можно узнать? — Здоровяка явно разобрало любопытство.

— Никакого секрета я в этом не вижу. Планетарная разведка, «Серебряные Чайки». Эта часть была сформирована двести лет назад, под патронатом Великого Князя Андрея Васильевича, впоследствии — Андрея Второго. Он собрал офицеров из нескольких разных ведомств и создал из них Планетарную разведку, гвардейскую часть, которая должна была действовать в любых условиях на любой планете. Но не захватывать дворцы и парламенты — это не наша специфика. Скорее — высадиться, собрать сведения, подготовить плацдарм, провести некоторые деликатные мероприятия, ну, вы понимаете…

— Понимаю. К сожалению, доводилось сталкиваться.

— В смысле? — Заславский удивленно вскинул бровь.

— Понимаете, герр Макс… Между нами полвека, мне сложно объяснить. Я просто вдруг вспомнил, как парень с серебряной чайкой на рукаве стоит напротив меня, направив на меня плазмобой. И что-то говорит мне. Но вот что и когда — убейте, не помню. Но вот про серебряную чайку — хоть режьте, хоть ешьте, помню как вчера.

Заславский помрачнел. Он понял, о чем идет речь. Планета Тихуан, в системе Проксимы. Одна из первых открытых и колонизированных, и единственная, где в боях столкнулись интересы ЕС и Российской Империи. Колонисты Тихуана решили в какой-то момент перейти под патронат Его Императорского Величества, а ЕС не согласился с такой подачей. На планету были брошены с одной стороны «Чайки», чтобы прикрыть колониальную администрацию, а с другой стороны — как раз группы планетарного штурма. И было это за десять лет до рождения Максима Викторовича Заславского. М-да, не входило в планы майора в отставке встретиться с участником тех событий, причем с другой стороны. Герман наблюдал за лицом Макса, а потом вдруг спохватился:

— Герр майор, Макс, я не хотел вас задеть. Правда.

— Да вы и не задели, Герман. Мне не доводилось сталкиваться с вашими коллегами в бою, я родился позже. Не хотелось бы, чтобы вам было неловко из-за того, что вы находитесь в одном котле с человеком, коллеги которого в вас стреляли.

— Мне не неловко, герр майор. «Чайки» не стреляли в меня, никогда. Целились — да, но не стреляли. Мы как раз очень хорошо тогда краями разошлись, если вы понимаете о чем я. Никто не хотел валить друг друга ради чертовой колонии, мы взорвали демонстративно несколько зданий, сбили автоматические разведзонды друг друга и разошлись, постреляв поверх голов. Ой… Герр майор, Макс, а я ведь это вспоминаю! Ох… Что-то у меня голова закружилась… Простите, Макс, я, наверное, пойду посплю, хорошо?