До посадки транспорта с колонистами оставалось семьдесят шесть часов.

Макс наконец свел воедино все отчеты о событиях и происшествиях, затратив почти пять часов чистого времени. Нервы, как ни странно, изрядно успокоились от такой нудной и однообразной работы. Отложив терминал, на котором бежали строки однообразных документов, Заславский протер глаза, дошел до кофейного автомата, выдавил из него крепкий двойной эспрессо и уселся обратно в кресло. Скосив глаза, посмотрел на полупустой портсигар, открыл стол, извлек оттуда еще одну пачку сигарет и наполнил портсигар. Но закуривать сразу не стал, покосившись на полную окурков пепельницу. Вместо этого закинул на спину винтовку, взял в руки кофе и направился к выходу из кабинета. Однако выйти не успел, поскольку как только подошел к двери, то сигнал вызова сообщил, что Елена хочет войти. Макс тяжко вздохнул и дал команду открыть. Реньи окинула командира взглядом, помолчала секунду, потом сделала шаг вперед, в кабинет. Макс вынужденно ретировался в кресло, скинув винтовку и прислонив ее к боковому поручню. За спиной Елены беззвучно закрылась дверь. Женщина прошла несколько шагов к столу командира, пододвинула посетительское кресло и, скинув туфли, устроилась в нем с ногами. В кабинете повисла натужная тишина, во время которой люди просто смотрели друг другу в глаза и ничего не говорили. Наверное, можно было бы расписать диалог взглядов, но его не было. Каждый думал о своем, общей была только одна мысль — а что дальше-то, собственно?

Впрочем, если бы кто-нибудь попробовал задать этот вопрос, то скорее всего нарвался бы как минимум на отповедь в стиле «ничего дальше, простите, что побеспокоила». И это было бы нормально, поскольку такие вопросы в подобной ситуации другого ответа иметь не могут. Молчание нарушила женщина:

— Макс…

— Да?

— Я тебе нравлюсь? — Лучше вопроса для мужчины, с которым провела ночь, она придумать не смогла бы. Заславский оторопел.

— А… Ну… Понимаешь, если бы ты мне не нравилась, то…

— То ты бы не стал со мной спать, да?

— Нет, я…

— Нет? То есть ты бы со мной переспал, даже если бы я тебе не нравилась? Сильно.

— Нет, я не в этом смысле! Если бы ты мне не нравилась, я бы не стал вести с тобой никаких разговоров даже, кроме рабочих.

— Ага. То есть то, что ты со мной в принципе заговорил, уже надо воспринимать как комплимент? Великий и ужасный Максим Заславский великодушно соизволили обратить свое почетное внимание?

— Лен… Ты чего?

— А ты — чего? Макс, я понимаю, что мы не Ромео с Джульеттой и не Тристан с Изольдой. Но, знаешь ли, сначала переспать, а с утра свалить без звука и за весь день ни слова — это как-то наводит на мысли. Кроме того, знаешь ли, я как-то сама не смогла ответить на вопрос «а на кой черт мне это надо?», надеялась услышать хотя бы какой-то ответ от тебя.

— Ну так и спросила бы!

— А я и спросила. И твое невнятное блеяние вместо нормального ответа говорит мне очень о многом, — в голосе Реньи сквозила откровенная издевка.

— Да о каком многом! — Макс вскочил, вышел из-за стола, оставив ИВС прислоненной к креслу, и заходил по кабинету взад-вперед, меряя шагами свои директорские метры. — О каком многом, Лен? Ты сама весь день молчишь, ни ответа ни привета, я на полном серьезе не знаю что и думать. Утром свалил? Да, свалил, дабы не мешать женщине с утра приводить мысли и внешность в порядок. Ничего за весь день не сказал? Да я тебя видел только при Арро, а бедный мальчишка и так на стенку залезть готов! Он на тебя запал с самой первой встречи и под конец экспедиции решился цветов нарвать. А вместо романтики получил свару с Ци и лицезрение нас с тобой. Да я при нем тебе улыбнуться боюсь лишний раз, черт его знает как он на это отреагирует! Вот скажи, тебе самой, что, сложно было после обеда не заваливаться на угол с кофе и сигаретой, а подойти ко мне?

— Нормальный поворот. Он слинял с утра пораньше, весь день делает вид, что корнишоны собирал, бережет, понимаете ли, чувства малолетнего обормота, а я должна после обеда сразу к нему подходить. Заславский, а вы ни с кем меня не путаете? Я не ваша собственность, Заславский. И даже не жена!

Макс подошел к ней вплотную, развернул кресло вместе с Еленой передом к себе, взял ее лицо в ладони, наклонился почти вплотную и, глядя ей точно в глаза, спросил:

— А ты бы хотела, чтобы это было не так? Ну, не жена…

— Знаешь, Макс, ты невозможен. Я пришла к тебе, чтобы услышать от тебя, а что, собственно, произошло. И к чему мне стоит готовиться. И что все произошедшее значит. А ты начинаешь мне вопросы задавать, да еще и настолько провокационные. Я не буду тебе отвечать, Макс Заславский. Не бу-ду! — С этими словами Елена вырвалась из рук Макса, вскочила из кресла и пулей вылетела из кабинета.

Командир форматировщиков уселся на стол и все-таки закурил. Вкус табака уже не ощущался из-за нагара, образовавшегося во рту. Но, тем не менее, сигарета помогала успокоиться, не очень, правда, понятно почему. Сухим итогом в голове билась только одна фраза: «И на кой черт мне все это было нужно, и что мне со всем этим делать?» Макс давно не пребывал в настолько расстроенных чувствах. Выкурив сигарету в три затяжки, он встал и направился к выходу, решив для себя, что дела амурные подождут разрешения дел командировочных. Но и в этот раз, как только он подошел к двери, раздался писк звонка. На этот раз это был Кай Арро. Макс выдавил из себя тяжелый выдох и открыл дверь. Кай, стоящий за дверью, явно не успел собраться с мыслями, и его внешний вид, как и выражение лица, недвусмысленно объясняли Заславскому, что сейчас будет еще один тяжелый разговор. Это Макса не устраивало в принципе.

— Что случилось, Кай? Раз вы решили зайти, а не связаться по коммуникатору?

— У меня к вам есть важный личный разговор, Макс. Можно?

Макс тяжело выдохнул, потом набрал воздуха побольше и выдал одной тирадой:

— Кай, если ты пришел со мной поговорить про Елену — то ты выбрал неподходящее время, честное слово. Если ты решил задавать мне наводящие вопросы — то ты выбрал неподходящее время, я тебе гарантирую. Если ты решил объявить мне, что она тебе небезразлична, — то опять же ты выбрал неподходящее время. Но, если после всего вышесказанного, ты еще хочешь со мной о чем-то поговорить, то заходи, Кай, я тебя выслушаю. Итак?

— Извините, Макс. Я, наверное, и вправду выбрал неподходящее время. Просто… не обижайте ее, пожалуйста. Она хорошая, — Арро развернулся к Максу спиной и четкой, почти строевой походкой отправился в сторону медблока.

Заславский проводил его оторопелым взглядом, поскольку собирался сам навестить Отто Лемке в его царстве и попросить что-нибудь успокоительное. Видимо, Каю пришла в голову та же мысль. Макс тяжело вздохнул, переводя дух, вышел из кабинета, закрыл за собой дверь и отправился в противоположную сторону — к выходу из базы на летное поле космодрома.

Шагать ему предстояло метров двести, время подумать было. Особенно учитывая то, что через каждые сорок — пятьдесят шагов он останавливался, оглядывал стены базы, прислушивался к тишине коридоров, словно пытаясь услышать какие-нибудь шаги, кроме своих. Но в этот раз он никого не встретил до самого выхода. А там наткнулся на Ци Лань, которая методично продолжала отключать терминалы. Обменявшись взглядами и не сказав ни слова, они просто разошлись в разные стороны — Макс вышел наружу, где уже начинало темнеть, а Лань осталась внутри, продолжая ковыряться в оборудовании.

Арро шел по коридору в свою каюту, и на душе у него было паскудно. Разговора с командиром по душам не получилось, да и наивно, наверное, было на это рассчитывать. Ведь кто он ему такой? Подчиненный на одну экспедицию. Второй медик, если быть точным, входит в компетенцию и зону ответственности Отто Лемке. Если что — то, по совести, первой инстанцией для всех обращений по инструкции для Кая являлся как раз его прямой начальник — Лемке. Обращаться к Максу инструкция предлагала либо в случае дела, не терпящего отлагательств, либо в случае несогласия с действиями прямого начальства. Но — вот парадокс, с прямым начальством у марсианина никаких проблем не возникало, Отто как шеф его вполне устраивал. Впрочем, ведь разговор и не подразумевал служебных отношений, Кай действительно хотел обсудить с Максом Елену. Ведь в двадцать пять кажется, что если любовь — то обязательно навсегда…