А Вирджиния наслаждалась собой. Никогда раньше ни на одном семейном сборище она не нравилась себе так, как в этот раз. Сколько она себя помнила, на семейных вечерах или в детских играх она была нужна только для количества. Джексоны всегда считали девушку очень скучной, к тому же она не обладала салонными манерами. Правда, Вирджиния и сама не настаивала на внимании, ей и самой было скучно на этих семейных торжествах. Она уносилась мыслями в свой Голубой Замок и от этого становилась еще более рассеянной, подтверждая репутацию синего чулка и пустого места.

— Наша Вирджиния совершенно не умеет себя вести в обществе, она абсолютно не коммуникабельна, — заявила однажды тетя Тримбал, и это так и было, потому что Вирджиния обычно забивалась в уголок и замирала от страха сделать что-нибудь не» так. Но сейчас девушка никого не боялась. Оковы спали с ее души, и сейчас она была готова вступить в разговор, как только такая возможность представится. Вирджиния ликовала в душе, заметив оценивающие взгляды дяди Гэвина, а он сегодня и в самом деле часто поглядывал на девушку, не понимая, что она сделала с волосами, но подумал с удивлением, что Вурж, в конце концов, совсем не так дурна, и положил на ее тарелку лишний кусок белого мяса.

— Какие травы наиболее губительны для женской красоты? — произнес дядя Роберт только для того, чтобы начать разговор, как будто хотел сказать: «Расслабьтесь немного».

Вирджиния, которая, как всегда, должна была произнести: «Так какие же?», молчала. И все остальные тоже сидели, как будто набрав в рот воды. Поэтому дядя Роберт после выжидательной паузы вынужден был ответить сам: «Тимьян», понимая, что в этот раз его загадка провалилась. Дядя Роберт недружелюбно посмотрел на Вирджинию, которая никогда раньше не подводила его, но девушка, казалось, не проявляла к родственнику никакого внимания. Она поглядывала по сторонам, подолгу задерживала взгляды на каждом из присутствующих, наблюдая за их ужимками с отрешенной, блуждающей улыбкой.

Это были люди, к которым девушка относилась всегда с уважением и страхом. И сейчас она смотрела на них совсем другими глазами.

Вездесущая, снисходительная могучая тетя Эйлин, которая считала себя самой умной женщиной семейства, ее муж, размером немного меньше рыболовного крючка, и ее дети-вундеркинды. Ведь это именно ее сын Говард имел полный рот зубов уже в одиннадцать месяцев. И именно эта женщина может дать вам советы на все случаи жизни — от приготовления грибов до ловли змей. Что за зануда со своими уродливыми бородавками на всем лице!

Кузина Лилиан, которая постоянно только и знает, что говорит о своем сыне. Он умер молодым и тем самым убил ее, живущую. У нее постоянные невриты, или то, что она называет невритом. Болезнь перескакивает с одной части тела на другую. Очень удобная штука. Если кто-то просит кузину Лилиан сходить куда-нибудь, а она не хочет идти, то неврит переходит на ноги. Если требуется пошевелить мозгами, неврит оказывается именно там. «Как же можно думать с невритом в голове, милочка!»

«Ах ты, старая притворщица», — неприязненно подумала Вирджиния.

Тетя Патриция. Вирджиния для начала сосчитала ее подбородки. Тетя Патриция — совесть всего клана. Она могла критиковать любого, даже полностью растоптать его. Не только Вирджиния, но и многие другие члены семейного клана остерегались тети Патриции. По общепринятому мнению у нее был злой язык. Интересно, что бы произошло с твоим лицом, если бы ты хоть раз улыбнулась? — тайно злорадствовала Вирджиния.

Вторая кузина Ребекка Дайлер, с огромными блеклыми, невыразительными глазами. Она была замечательна только тем, что обладала множеством секретов солений и больше ничем. Она так боялась сказать что-нибудь не то, что никогда не произносила чего-нибудь, достойного быть услышанным. Кузина была настолько благопристойной, что покраснела, увидев однажды рекламу корсета, и надела платье на статую Венеры, считая, что так будет приличнее.

Маленькая кузина Джорджина. Она не такая уж и плохая со своей маленькой душой, только слишком мрачная. У нее, как всегда, был накрахмаленный и отутюженный вид, и она умела держать себя в руках. Единственная вещь, которая радовала маленькую кузину, были похороны. Любой покойник вызывал у нее совершенно умилительные чувства, потому что уже ничего не может случиться, если человек — покойник. А пока теплится жизнь, существует и страх.

Дядя Джефсон. Привлекательный, темноволосый, с саркастичным, похожим на капкан ртом, седыми бакенбардами, любимым занятием которого было писать гневные письма в «Кристиан Таймс», обрушиваясь на модернизм. Вирджиния всегда думала, что дядя Джефсон, даже когда спит, остается таким же величественным и торжественным. Немудрено, что его жена умерла молодой. Вирджиния помнила ее. Маленькая, чувствительная. Дядя Джефсон категорически отвергал все желания жены и как будто нарочно делал только то, чего она не хотела. Он просто-напросто убил женщину совершенно открыто. Он задушил ее и заморил голодом.

Дядя Роберт, страдающий одышкой, с мешками под глазами, напыщенный человек, которого совершенно не за что уважать.

Дядя Тримбал. Длинное, мертвенно-бледное лицо, тонкие, редкие соломенного цвета волосы — «один из светловолосых Джексонов» — тощая, сутулая фигура, отвратительный высокий лоб с уродливыми морщинами и глаза, конкурирующие по интеллигентности с рыбьими, — думала Вирджиния. «Напоминает карикатуру на самого себя».

Тетя Тримбал. Ее звали Мэри, но обращались к ней исключительно по имени мужа, чтобы отличать ее от Великой тети Мэри из Австралии. Массивная, величественная, вечная леди. Великолепно уложенные седые волосы. Богатое, модное, расшитое бисером платье. Удаленные с помощью электрического тока бородавки, которые тетя Эйлин называла божьим даром.

Дядя Гэвин со своими вечно лохматыми седыми волосами.

Тетя Эвелин, которая имела противную привычку кривляться при разговоре и пыталась создать о себе репутацию щедрого человека, поскольку очень часто отказывалась от вещей, которые ей были совершенно не нужны. Вирджиния оглядывала этих людей, не особенно осуждая, потому что любила их, хотя все они соответствовали крылатой выразительной фразе Милтона и были «прелестно глупы». Но даже понимая это, Вирджиния удивлялась многому из того, что видела. Зачем, например, тетя Эвелин привязала черные бархатные ленты вокруг каждой из своих тучных рук выше локтя?

Потом Вирджиния перевела взгляд напротив, через стол, на Корнелию. На Корнелию, которую всегда, сколько она себя помнила, ставили ей в пример как образец красоты, поведения и успеха.

— Почему ты не можешь держаться так же, как Корнелия, Вурж? Почему ты не можешь стоять правильно, как Корнелия, Вурж? Почему ты не можешь так мило разговаривать, Вурж? Почему ты ни на что не способна, Вурж?

Волшебные глаза Вирджинии утратили свой насмешливый блеск и стали напряженными и печальными. Корнелией нельзя было пренебрегать, нельзя не считаться с ней. Было невозможно отрицать ее красоту, привлекательность и даже тот факт, что она была все-таки не совсем глупа. С лица Корнелии не сходила улыбка. У нее были красивые, белые, здоровые зубы, и поэтому она всегда улыбалась и даже злоупотребляла этим. Но Вирджиния не могла не согласиться с высказыванием дяди Роберта, что это была «сногсшибательная девушка». Да, Вирджиния и сама понимала, что Корнелия была сногсшибательна.

Богатые золотисто-каштановые волосы, всегда тщательно причесанные, удерживал сверкающий обруч, из-под которого как бы небрежно, но на самом деле надуманно ниспадали волнистые пряди; огромные блестящие голубые глаза и густые шелковистые ресницы; розовое лицо подчеркивала белоснежность шеи, нежно возвышающейся над воротником платья; большие пузырьки жемчужинок в ушах, голубоватое пламя бриллиантов на длинных, гладких, восковых пальцах с розовыми ухоженными ноготочками. Мрамор рук просвечивал сквозь зеленый шифон и прозрачный шелк. Вирджиния неожиданно почувствовала радость от того, что ее собственные неуклюжие руки скрывал коричневый шелк.