Я открыл рот.

Но он снова завелся.

— А что до того, что он чужак, ну так и что? Как я уже говорился бизнесмен. Для меня все клиенты одинаково хороши. И это не первый раз, когда чужак владеет “Хопперз”. Да и кто купит этот кабак? Кто в Манджеле достаточно для этого борзый, кроме меня в свое время. Я говорю о людях со средствами, а не о таких, как ты.

— Но… — я знал, что где-то в глубине у меня есть хорошее “но”, которому нужен воздух. Я потрогал языком кро-вящие десны, надеясь, что так оно вылезет наружу.

— Никаких “но”, — сказал Натан. — Я тебе говорю, если тебе нужны бабки, а я в этом не сомневаюсь, — иди и забери их у нового босса.

— Но… — это было не то предыдущее “но”, но все равно это было “но”. — Но где он?

— Найдешь его в “Би Хайве”, — ответил он, загородившись “Манджел Информером”. Я, блядь, терпеть ненавижу это издание и не читал его с тех пор, как они опубликовали все это дерьмище про меня. Я себе так думаю, что эта газетенка, пишущая хуйню, и, как всякая газетенка, она годится только на то, чтобы сморкаться или подтирать жопу. Но в глаза мне бросился заголовок “В ЛОГОВЕ ЛЬВА”.

— До шести он наверняка там. А после этого в “Хопперз”.

Я уставился на него. Спорить с Натаном бесполезняк. Выиграть все равно нереально. А даже если выиграешь, все равно ничего с этого не поимеешь. Я допил пиво и встал.

— За пиво заплатишь, — сказал он, кивая на пустой стакан.

Я опять уставился на него, очень хотелось, чтобы хотя бы эти слова он сказал по-другому. Поверить не мог, что он такой мудила. Я был не только уволенным сотрудником, который заслуживал чутка больше уважения и благодарности — я был одним из его лучших клиентов и рассчитывал на определенный уровень сервиса.

— Вычтешь из зарплаты, как обычно.

— Теперь у меня это вряд ли получится.

— Да ладно, Натан. У меня с собой только пятерка. Запиши на счет или еще чего.

— Видишь эту надпись? — сказал он, тыкая себе за плечо. — В КРЕДИТ НЕ ОБСЛУЖИВАЕМ.

— Ебаный в рот, — сказал я и полез в карман.

— И подбери пачку.

Конечно, как только я снова сел в тачку, я вспомнил, что хотел сказать, но шок от случившегося явно был круче: А как же я?

Понимаете, “Хопперз” — это все, что у меня было. И не надо тут выеживаться и хохмить. Это я просто про то, что “Хопперз” — единственная работа, которая у меня когда-либо была. Единственная, типа, законная. И это больше, чем…

Да идите вы на хуй. Не буду я париться. Вы все равно ни хера не поймете, даже если скажу. Так что на хуй, на хуй.

Все еще тут? Ну ладно…

Я ехал через город по дороге, ведущей в Норберт-Грин. И мне было посрать, что я сейчас окажусь на опасной территории и что местная пацанва запросто закатает в асфальт, просто потому что день хмурый, к примеру. На хуй. Мне нужна зарплата. И если придется идти за ней в “Би Хайв”…

Единственное, что непонятно, думал я, приподнимая одно полужопие и с наслаждением пернув, какого хрена этот Ник Как-его-там делает в Норберт-Грин, не говоря уже о самой его вонючей сердцевине? Ладно, он знает Нобби и Дубину. Если они остались такими же отмороженными мудаками, у него там проблем не будет. Но с какого хуя он вообще их знает.

Я уже задавал себе такие вопросы. В них что тогда смысла не было, что сейчас. Я притормозил и открыл дверь своей 2,8 инжекторной.

Есть такое особенное ощущение где-то в кишках, которое можно получить только прогулявшись по тротуарам Норберт-Грин. Ну, у меня-то был иммунитет, я эти тротуары в свое время порядком потоптал и более-менее с собой справился. Но при этом в двадцати ярдах от “Би Хай-ва”, я был так же готов наложить в штаны, как и любой другой пацан.

Но сегодня мне было не до того. Я ведь хотел получить свою блядскую зарплату.

Я шел по плиткам тротуара, как бык по полю. Я Ройстон, мать его, Блэйк. Я могу ходить где угодно. И кто, ебаный в рот, меня остановит? Никто, вот так.

И тут дверь открылась, и из нее вышел Франкенштейн.

Пока я поднимаюсь по пяти мраморным ступенькам в “Зал игровых автоматов” Манджела, светит солнце, но как только через широкие двери захожу внутрь, становится ясно, что с таким же успехом на улице может быть полночь. Здесь не просто темно — здесь угрожающе темно.

Я вхожу в джунгли. Я знаю, обитатели этих джунглей здесь. Я не вижу их, но чувствую их присутствие. Они отступают в тень, они прячутся, чужак кажется им подозрительным. Даже запах здесь напоминает запах джунглей: кишечные газы и пренебрежение личной гигиеной.

Я иду к будке в центре зала и прошу мелочь для автоматов.

— А ты еще кто? — спрашивает сидящая в будке крупная леди.

Я пожимаю плечами и пытаюсь изобразить нетерпение.

Она смотрит на меня еще какое-то время, потом принимаети деньги.

— Фунты не принимаем, — заявляет она, отодвигая мелкие купюры и качая головой. — Крупнее че есть?

Я предлагаю пять фунтов, с тем же результатом. Протягиваю десятку.

— Ну вот, уже ближе к истине.

Забираю мелочь и отхожу. Пересчитываю: всего семь фунтов. Но я здесь не за тем, чтобы устроить скандал. Я выбираю первый попавшийся автомат и сую в него монетку. Он светится и играет какую-то глупую музычку, но больше ничего не происходит. Кидаю еще монеты. Неожиданно кислый запах застарелого пота становится сильнее. Из-за моей спины появляется рука и стучит по автомату. Я чувствую, как чьи-то внимательные глаза наблюдают за вертящимися картинками. Неожиданно барабаны останавливаются.

— Слышь, давай я тебе так Джек-пот сделаю, — предлагает мужской голос, ломающийся, но уже огрубевший от долгих лет употребления никотина.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на обитателя этого места. Прошу его прояснить значение сказанного.

— Подвинься, — говорит он, отодвигает меня плечом и встает к автомату. Нажимает на кнопки, как пилот самолета, и крутит барабаны, пока на экране не появляются три значка доллара. Машина выдает звук фанфар и выплевывает монеты. — Неплохо, — говорит юнец, опускаясь на колени, чтобы собрать деньги. — Я возьму только свою долю.

Решив воспользоваться его хороший настроением, я невзначай спрашиваю, где можно купить конфет.

Он замолкает и смотрит на меня, на мальчишеском лице я вижу глаза разочаровавшегося старика. Потом поспешно уходит.

Я подбираю оставшиеся монеты и иду дальше. Ряды автоматов образуют три звенящих, светящихся прохода. Я иду по центральному проходу к крайнему автомату, там стоят два подростка, полностью поглощенные игрой. Я кидаю несколько монеток в соседний автомат. И почти в тот же миг получаю удар по затылку и падаю на пол. Надо мной склоняются четыре недружелюбных молодых лица.

— Двай, — говорит один.

Я прошу его выразиться яснее.

Он пинает меня по ребрам. Маленькие костлявые руки лезут в мои карманы и избавляют меня от мелочи. Я чувствую, как один из них тянется к моему бумажнику.

— Эй! — грубый женский голос — крупной женщины из будки. — Отвалили от него. Быстро. И дайте ему встать. А ты — уебывай отсюда.

Я встаю на ноги и отхожу от этих агрессивных подростков. Криминальному репортеру гордость не к лицу. Я благодарно киваю полной даме.

— Ты че, плохо слышишь? — кричит она. — Уебывай. Я бормочу извинения и ретируюсь.

На улице свежий воздух и светит солнце. Люди идут по своим делам. Лают собаки. Веселятся и шумят дети. Но враждебность зала игровых автоматов пристала ко мне, как сажа к дымоходу. Я быстро иду по Фротфилд-Вэй.

Дойдя до середины Хай-стрит, я начинаю снова ощущать запах джунглей и думаю о том, чтобы почистить свое пальто.

— Эй, братан, — звучит голос откуда-то сбоку. Это парень, который выиграл мне Джек-пот. Он оглядывает улицу и роняет передо мной скомканную бумажку.

Я поднимаю клочок и разглаживаю. “ХОЧЕШЬ КАИ-ФАНУТЬ — ПОГОВОРИ С КА-МЭНОМ. “ХОППЕРЗ”.