— Зачем же делать сейчас то, что можно отложить на потом? — возразил писатель. — А я смотрю, вы уже давно не сухонький, Папаша Янг?
— В том-то и дело, сынок, — вздохнул Папаша, — в том-то и дело. «Лиловка»…
Черт, конечно, он уже давно не сухонький, и ему сейчас просто необходима компания, неужели не ясно? С этим чертовым Маккенроем не поговоришь — даст выпивки, уйдет в подсобку и будет слушать свои дурацкие блюзы. Папаша с грустью раздумывал, заказать ли ему какой-нибудь холодный слабоалкогольный дринк или махнуть крепкого, и заодно жалел себя: конечно, всем на человека плевать. Ну, в общем-то и ему на всех плевать. Он запросто может выпить в одиночестве.
Однако в этот день Папаше крупно повезло с компанией. Дело в том, что, помимо выпивки, собак и колдунов ндоробо, у Папаши Янг была еще одна страсть — он часами мог смотреть видео. Ему доставляли кассеты с новыми фильмами со всех четырех сторон света, он выписывал все известные киножурналы, а во времена «лиловки» часто полемизировал с известными режиссерами и кинокритиками.
Когда весело звякнул дверной колокольчик, Папаша, все еще не выбравший себе напиток, подумал, кого это там принесло на голову среди бела дня и сулит ли это какую-нибудь выгоду. Он повернулся на звон… В следующую минуту он увидел, «кого это принесло на голову», и у него перехватило дыхание. В баре Маккенроя, в захолустном городишке Аргерс-Пост, Восточная Африка, в трехстах километрах от Найроби и в десяти тысячах от Голливуда, словно вышедшая из пьяного Папашиного бреда, стояла его любимая актриса. Звезда, сорвавшаяся с небес и упавшая в ладони Папаши. Чудное видение сопровождали два франта, как бы подчеркивая нереальность происходящего, и Папаша с грустью подумал, что у него начались галлюцинации. Он хотел поделиться своими соображениями с европисателем-американцем, но тот ухмыльнулся, затем, равнодушно осмотрев вошедших, отвернулся к стойке бара и принялся рассматривать витрину бутылок. Папаша решил взять себя в руки: собственно говоря, ничего особенного не происходило. Просто эта прелестная молодая женщина была как две капли воды похожа на божественную Мишель (Папаша всегда называл ее только по имени, иногда напевая это сладкое слово на первые такты знаменитой песенки «Битлз») и, зная это, безжалостно эксплуатировала образ. И ее можно понять: любая бы на ее месте поступила точно так же — такие, как Мишель, рождаются раз в столетие. Папаша принял решение: виски — бурбон со льдом — будет самым подходящим лекарством.
Вошедшие вежливо поздоровались, поинтересовавшись, это ли заведение зовется баром Маккенроя, ибо на вывеске написано что-то совсем другое. Так как здесь никого, кроме Папаши и писателя — прожигателя семейных капиталов, не было — Маккенрой в огромных наушниках, из которых трещал блюз, возился в подсобке, и оттуда доносилось его гнусавое мурлыканье, — Папаша взял на себя труд ответить. Он сказал, что так оно и есть, провалиться ему на этом самом месте.
Один из франтов оглядел помещение, пожал плечами и сказал, что, по его мнению, проваливаться не стоит даже ради отеля «Плаза». Папаша посмотрел на его абсолютно лысый череп, аккуратные бакенбарды (это при лысой-то голове!), проницательные и жесткие глаза, казалось, с трудом скрывавшиеся за тонкими линзами доброжелательной улыбки, посмотрел на пестрый дорогой наряд и подумал, что парень крут. Перед ним был тип, похожий на одного из тех сумасшедших, что рекламируют тропическую моду для крутых ребят в роскошных магазинах усталых северных столиц. Самодостаточный псих, по иронии судьбы действительно попавший в тропики. В следующую секунду Папаша забыл о нем. Он смотрел на Мишель, пытаясь оценить степень ее реальности, и все более разочаровывался — не она, теперь уже ясно наверняка. Неплохая копия, но так далека от оригинала… Ей не хватало чего-то неуловимого, что свойственно лишь подлинникам.
— Хотя один мой знакомый провалился ради этого самого места, — заявил второй франт, неспешно двигаясь к стойке.
— Вот как? — оживился лысый. — Я тоже знавал восходящую звезду литературы с похожей судьбой.
— «Унесенные ветром», «Моби Дик», «Война и мир» — это не он?
— Совершенно верно… Но особенно ценятся его диалоги для подпольных порнофильмов — блестяще удаются кульминации и развязки… Все эти «ох», «а-а-а», «у-у-ф-ф-ф»…
— Да-да, виден большой знаток жизни, удивительная личность… Похоже, мы говорим об одном человеке?
— Более того, похоже, мы вращаемся в близких кругах…
«Придурки», — подумал Папаша и шепнул писателю о сходстве милой молодой женщины и несравненной Мишель. Но тот лишь улыбнулся и сказал, что мало ли по свету бродит двойников и двойняшек.
Потом оба шоумена подошли ближе, и лысый обладатель бакенбардов поинтересовался у писателя:
— Вы знаете, мы никак не можем решить, что бы нам выпить. Может быть, бросить монету, как считаете?
— Вопрос важный, — усмехнулся писатель, — я б не стал доверяться случаю…
— Вот именно, я всегда так говорю! Но все же что стоит выпить людям, проторчавшим последние двадцать четыре часа в креслах паршивых самолетов и впервые в жизни оказавшихся в Африке? Как вы поняли, лишь с одной целью — как следует выпить!
Папаша смотрел на ту, которая могла быть божественной Мишель — она осталась у резных белых дверей с веселым колокольчиком, — и чувствовал напор юной энергии, исходящей от нее. Это Мишель! Это невозможно, но именно поэтому — это так! Потом он перевел взгляд на второго франта и подумал, что если бы он не входил в состав этой сногсшибательной компании, то его личность не вызывала бы никаких вопросов — он был похож на странствующего ботаника, или как там зовутся эти сукины дети, перекопавшие всю Кению в поисках доисторических костей.
— Что-то не похоже, — пробурчал Папаша, — что вы прибыли в наши края лишь с целью выпить.
— А мы маскируемся под добропорядочных граждан, — заявил лысый, — у нас большая практика. Особенно у дамы, за ее плечами опыт анонимных алкоголиков.
Папаша почувствовал по отношению к этому типу что-то вроде тихой ненависти.
— Какие из нас советчики! — грустно вздохнул писатель и указал на Папашу. — Мы с приятелем уже давно пьем чистый тростниковый спирт и закусываем хвостом крокодила. В этой стране так принято.
— Какой ужас! — впервые прозвучал голос божественной Мишель. — Ничего не меняется…
(Голос! Ведь голос нельзя подделать?!)
— Не говорите, мадам, — подтвердил писатель, — вот и мой друг часто сетует, что все течет, но ничего не меняется. Ну ни хренашеньки…
— Послушай, приятель, — довольно грубо оборвал его лысый, — если встретишь этого типа, — он бесцеремонно отодвинул писателя плечом, расчищая себе место, и выложил на стойку довольно объемную книгу, блеснувшую глянцем превосходного переплета, — то передай ему, что уже три недели эта дешевая книжонка, четырнадцать долларов девяносто центов, не сходит с первых мест рейтинга. И некоторые не самые проницательные критики, непонятно за что получающие свои деньги, снова сулят ей судьбу мирового бестселлера.
— Ладно, сделаю, — пообещал писатель и улыбнулся.
Папаша посмотрел на книгу — половину обложки занимала цветная фотография. Папаша почувствовал странный вкус во рту, и ему захотелось выпить прямо сейчас — где там этот треклятый Маккенрой?!
— Уж если вы настолько любезны, что беретесь что-либо передать, — этот голос принадлежал Мишель. Совершенно точно. Она сейчас подошла к ним и коснулась своей волшебной рукой плеча Папашиного знакомца, — то скажите ему, — рука описала полукруг, заставив воздух весело задрожать, и легла на книгу, — что одна дама с большой практикой выслушивания одних и тех же глупых шуточек направляется сейчас в Йоханнесбург. Ей с трудом удалось выкроить двадцать свободных часов, и десять минут этого времени уже прошли…
— Какого же черта вы мне сразу об этом не сказали?! — вскричал писатель-гуляка и, подхватив смеющееся и отбивающееся Мисс Совершенство на руки, направился к выходу. По дороге он весело проговорил: — Папаша Янг — мой лучший приятель в этом городе… Знакомьтесь: мистер Томас Райдер, месье Гастон Ажамбур — мои друзья… Зрелище то еще, но, как сами понимаете, люди рассудительные со мной знаться не станут.
