Тем временем в жизни Риты, младшей из сестер, разыгралась драма, едва не обернувшаяся трагедией в духе «Ромео и Джульетты». «За всю жизнь у меня был один возлюбленный — мой муж, Альфонсо Торрес. В ноябре 1953 г. я вернулась из Синсе в Картахену и в декабре познакомилась с ним в доме его сестры; она была нашей соседкой. Вот тогда и началась трагедия, потому что, кроме Густаво, он никому не нравился»[611]. Ей было четырнадцать, когда она познакомилась с Альфонсо. Ее родные были категорически против их отношений, тем более что Альфонсо, отличавшийся яркой красотой, был темнокожим. Рита и Альфонсо тайно встречались на протяжении четырех лет. Однажды от отчаяния она в знак протеста подстригла волосы, чтобы досадить родителям, которые ее возлюбленного даже на порог их дома не пускали. Они не хотели, чтобы какая-либо из их дочерей вышла замуж. (У Марго, как и у Аиды, в Сукре был свой Рафаэль — Рафаэль Буэно; к тому времени, когда она решилась бросить вызов родителям, он уже нашел другую девушку, которая от него забеременела, и Марго навсегда отказалась от любви.) Рите пришел на помощь ее старший брат Габито; некоторые из его рассказов она читала в школе (особенно ей запомнился «Рассказ не утонувшего в открытом море»).
Гарсиа Маркес взял в журнале четырехдневный отпуск и прилетел в Барранкилью, где остановился в старинной гостинице «Альгамбра» на углу 72-й и 47-й улиц. Приехал он с пустым чемоданом. «В Каракасе одежда очень дорогая», — сказал он[612]. Позже Мерседес будет утверждать, что он «просто появился» в ее доме, но, очевидно, он все же заранее связался с ней, так что с ее стороны это обычная шутка: они с Маркесом никогда не бывают серьезны, если кто-то начинает пытать их о том, как они познакомились и поженились. Мне она сказала, что до сих пор живо помнит, как она, лежа на кровати в своей комнате над аптекой, услышала крик сестры: «Габито приехал»[613]. Но Мерседес отказывается говорить, что она почувствовала при этом известии: разволновалась или просто удивилась. В тот вечер из Сьенаги прилетел Луис Энрике, и он, Габито, Фуэнмайор и Варгас устроили мальчишник в «Пещере».
И вот после почти трехлетней помолвки утром 21 марта 1958 г. Гарсиа Маркес и Мерседес сочетались браком в церкви Перпетуо-Сокорро на проспекте 20 Июля[614]. На церемонии бракосочетания присутствовали почти все завсегдатаи «Пещеры». По воспоминаниям Альфонсо Фуэнмайора, Габито — еще более худой в своем темно-сером костюме, в кои-то веки при аккуратно повязанном галстуке, — казалось, был ошеломлен торжественностью момента. Невеста — в потрясающем длинном платье цвета электрик и фате — прибыла с чудовищным опозданием. Свадебный пир устроили в аптеке ее отца[615].
Спустя два дня новобрачные отправились в Картахену к новой родне Мерседес. Должно быть, Луиса чувствовала себя странно, увидев после долгой разлуки сына, да еще женатого. Альфонсо, воспользовавшись удобным случаем, договорился о встрече со старшим братом своей возлюбленной в кафе-мороженом «Мирамар». На следующее утро, когда Рита собиралась в школу, Луиса сказала ей: «Вчера Габито беседовал с Альфонсо, так что сегодня твоя судьба будет решена». Позже Рита услышала, как брат сказал ее отцу: «Пора тебе продавать свой товар». Наконец-то для Альфонсо двери дома возлюбленной были открыты. Демонстрируя серьезность своих намерений, он сказал, что готов ждать год, пока Рита не окончит школу. Габриэль Элихио, демонстрируя свое легкомыслие, заявил, что он не одобряет долгих помолвок и что влюбленные должны пожениться немедленно. Свадьба состоялась через три месяца. Рита школу так и не окончит. Она родит пятерых детей и потом будет работать на муниципальной службе, содержа семью на протяжении двадцати пяти лет. А Альфонсо Торрес со временем станет главой семьи Гарсиа Маркес в Картахене[616].
Самый младший из детей Гарсиа Маркесов, Йийо, сорок лет спустя вспоминая тот короткий визит Габито, сказал следующее: «Он только что женился и приехал с Мерседес в Картахену то ли на медовый месяц, то ли попрощаться. А может, за тем и за другим, не знаю. Но я очень хорошо их помню: оба сидели на диване в гостиной большого дома в Лье-де-ла-Попа, где прошли мои отроческие годы, болтали без умолку и курили. Курили они много: в гостиной, на кухне, за столом, даже в постели, где у каждого была своя пепельница и три пачки сигарет. Он был худющий, она тоже. Он — нервный, с тонкими усиками. Она — вылитая Софи Лорен»[617].
К великому огорчению родных и друзей, очень скоро новобрачные полетели в Каракас через Маракайбо. Маленькая девочка, которая, как сообщила мне одна ее подруга детства, некогда в Сукре, стоя у стены во дворике, залитом послеполуденным солнцем, говорила «О, как же я хочу путешествовать по миру, жить в больших городах, переезжать из гостиницы в гостиницу!» — пустилась в большое плавание. Она и помыслить не могла — на то просто не было причин, — что когда-либо эти ее мечты сбудутся. В самолете Габо поделился с Мерседес своими собственными мечтами: он опубликует роман под названием «Дом», напишет еще один роман, о диктаторе, и в сорок лет создаст свое лучшее произведение — шедевр. Позже Мерседес заметит: «Габо родился с открытыми глазами… Он всегда добивался того, чего хотел. Взять хотя бы наш брак. Когда мне было тринадцать, он сказал своему отцу: „Я знаю, на ком женюсь“. А мы тогда были просто знакомыми»[618]. И вот теперь она стала женой этого человека, которого едва знала.
Это был совершенно другой Гарсиа Маркес. Женитьба и новые обязанности преобразили его. Он открыто планировал свое будущее. И дело, конечно, не только в том, что новоявленный муж пытался произвести впечатление на молодую жену. Он вступал в новую эру, начинал новый проект, и даже его любимая литература, его призвание, должна была стать частью этого нового уравнения. Больше он не собирался жить как-нибудь, кое-как сводить концы с концами: теперь все в его жизни будет заранее спланировано и систематизировано — в том числе и писательский труд.
В аэропорту Каракаса новобрачных встречала вся семья Мендосы, включая теперь уже пожилого бывшего министра обороны Плинио Мендосу Нейру, которому постепенно пришлось признать, что с течением времени политические устремления, что он лелеял в Колумбии, испарились. Колумбийские консерваторы выиграли историческое сражение, которое только что, очевидно навсегда, проиграли реакционеры Венесуэлы.
Шумная, дружелюбная, пожалуй, излишне самоуверенная и даже навязчивая семья Мендосы ошеломила Мерседес. Средняя сестра Плинио, Соледад, без сомнения, невольно сравнивала ее с раскованной Тачией, и, вероятно, это сравнение было не в пользу Мерседес. Через два десятка лет младшая сестра Мендосы, Консуэло, в статье, написанной для модного боготского журнала, нечаянно откроет, почему Мерседес испытывала неловкость. Вспоминая ее приезд в Каракас, Консуэло скажет: «Внешне она — типичная представительница женской половины северо-восточного побережья: стройная, но широка в кости, смуглая, скорее высокая, чем маленькая, раскосые глаза, улыбающиеся полные губы, серьезная и насмешливая одновременно. Когда Мерседес впервые отправилась за границу и прибыла в Каракас, она казалась робкой, вполне обыкновенной; носила узкие юбки, правда не совсем по моде; волосы короткие, волнистые, что ее тоже не украшало»[619]. Словом, женщина, возможно, африканских кровей, немодная и неприметная. Неудивительно, что позже Мерседес скажет мне, что провела «слишком много времени» с Мендосами в Каракасе, причем «мне это было не по вкусу, радости особой не доставляло — честно говоря, я предпочла бы быть от них подальше». Но поначалу ей приходилось ужинать в обществе семьи Мендоса почти каждый день. Гарсиа Маркес снял небольшую квартирку в Эдифисио-Рорайма (Сан-Бернардино), в которой почти не было ни мебели, ни предметов домашнего обихода[620]. В таких условиях они будут жить несколько лет. Через тридцать лет Марио Варгас Льоса, рассказывая мне о той поре жизни Маркесов, добавит насмешливо, что Плинио Мендоса постоянно торчал дома у Гарсиа Барча, даже во время их медового месяца[621]. Сам Мендоса в своих мемуарах «Лед и пламя» («La llama у el hielo») косвенно подтверждает этот факт. Казалось бы, он должен быть очень аккуратен в своих высказываниях, но Плинт всему миру поведал о том, как Мерседес пыталась готовить — да она и сама признает, что не умела даже яйца сварить, Габо пришлось учить ее этому[622], — и что она не произнесла ни слова с тех пор, как приехала в Каракас: «Через три дня после знакомства с Мерседес я сказал своим сестрам: „Габо женился на немой“»[623].
