Примерно в это время Сабала получил письмо от Саламеа Борды из Боготы, в котором тот интересовался литературной деятельностью своего молодого протеже. Гарсиа Маркес тогда художественной прозой не занимался, но отказать Саламеа не мог и быстро переработал рассказ «Другая сторона смерти», который был напечатан в газете El Espectador 25 июля 1948 г. Должно быть, ему льстило, что столь важный и влиятельный человек все еще думает о нем и продвигает его интересы в Боготе. Это была утешительная мысль.
16 сентября 1948 г. Гарсиа Маркес поехал в Барранкилью по делам газеты, но потом, вместо того чтобы сесть в автобус и прямиком вернуться в Картахену, решил навестить кое-кого из коллег-журналистов, которых рекомендовали ему друзья в Картахене. Это было еще одно историческое решение. Маркес пошел в редакцию газеты El Nacional, где тогда работали Херман Варгас и Альваро Сепеда. Они были членами вольного богемного братства, которое в конечном счете станет известно под названием «Барранкильянское общество»[311]. В тот первый вечер Гарсиа Маркес принял участие в литературной дискуссии, и его пылкие, но рассудительные речи произвели впечатление на третьего члена группы, Альфонсо Фуэнмайора (он был помощником редактора либеральной газеты El Heraldo, который попросил Маркеса навестить его перед отъездом в Картахену.
Гарсиа Маркесу было приятно, что эти закаленные журналисты слышали о нем и оценили его успехи. Его приняли как долгожданного брата, представили местному литературному гуру, каталонскому писателю Рамону Виньесу, а после взяли на прогулку по барам и борделям, завершившуюся в легендарном заведении под названием «У черной Эуфемии», которое позже будет увековечено в романе «Сто лет одиночества». Там Маркес более часа вместе с остальными пел мамбо и болеро, закрепляя свой собственный триумф и укрепляя узы дружбы с братством. Заночевал он в доме Альваро Сепеды. Тот в отличие от других членов группы был его ровесником, как и он, любил цветастые рубашки и блузы, в каких ходили художники, носил сандалии в стиле первых хиппи, а волосы у него были еще длиннее, чем у Маркеса. Шумный, высокопарный, безапелляционный, Сепеда показал Маркесу книжный шкаф во всю стену, сверху донизу заполненный книгами в основном североамериканских и английских писателей, и громогласно заявил: «Это — самые лучшие книги. Только они достойны того, чтобы их читали люди, которые умеют писать. Могу дать почитать все, если хочешь».
На следующее утро, по воспоминаниям Маркеса, он отправился в Картахену с романом «Орландо», написанным некоей Вирджинией Вулф, о которой он слышал впервые. Сепеда, по-видимому, был знаком с ней лично, ибо называл ее «старушка Вулф». Также, очевидно, все братство находилось в близких отношениях со своим любимым писателем Уильямом Фолкнером, которого они обычно называли «старик»[312]. До сих пор, по прошествии стольких лет, удивляет, что те крутые парни так восторгались творчеством серьезной миссис Вулф. По словам друзей Маркеса, на него в свое время произвела очень сильное впечатление совершенно недостойная леди строчка, которую он вычитал в одном из романов Вулф: «Любить — это значит скользнуть из панталонов». На самом деле в его устах это был вольной перевод фразы из «Орландо»: «Любить — это значит скользнуть из юбки»[313]. Возможно, эта цитата оказала более сильное влияние на его мировоззрение, чем представляется на первый взгляд. Как бы то ни было, он всем говорил, что «Вирджиния — ядреная баба»[314].
Пришло время сдавать экзамены за второй курс. Гарсиа Маркес был в отчаянии. Занятия он посещал нерегулярно — а за пятнадцать пропусков официально «брали на карандаш» — и мало усвоил из того, что слышал. По словам одного из однокурсников Маркеса, он «работал до трех ночи, потом спал на рулонах газетной бумаги до семи часов утра, когда у нас начинались занятия. Он всегда говорил, что искупается позже, потому что у него не было времени на то, чтобы умыться перед тем, как пойти в университет»[315]. В целом за год Маркес был аттестован, но римское право он завалил, что аукнется ему через несколько лет и фактически лишит его диплома юриста.
Тем временем связь с «Барранкильянским обществом» придала ему уверенности в себе и вдохновила на создание первого романа под названием «Дом». Это был роман о его собственном прошлом, — не исключено, что замысел этого произведения он вынашивал давно. Над романом он работал всю вторую половину 1948-го и более напряженно — в начале 1949 г. Его друг Рамиро де ла Эсприэлья с братом Оскаром жили у родителей — в большом особняке XIX в. на Калье-Сегунда-де-Бадильо в Старом городе. Гарсиа Маркес был в том доме частым гостем, часто питался там, а бывало, и ночевал. В доме была большая библиотека, и Маркеса часто заставали за чтением книг по истории Колумбии. Оскар, старший из двух братьев, вспоминает: «Отец дал ему прозвище Гражданское Мужество, потому что, по его словам, нужно обладать немалой смелостью, чтобы одеваться так, как одевался он… Мама любила его, как сына… Он являлся к нам с большим рулоном бумаг, перевязанных галстуком, — это была книга, которую он писал. Он разворачивал рулон, садился и читал нам»[316].
Из сохранившихся отрывков, которые позже были напечатаны в барранкильянской газете El Heraldo, ясно, что действие романа разворачивается в доме, подобном тому, в котором жили дедушка с бабушкой Гарсиа Маркеса. Сам роман чем-то напоминал произведения Фолкнера — по тематике, а не по стилю. Чувствовалось, что в нем заложен большой потенциал, он интересный, но не глубокий, и ни в одном из существующих отрывков не заметно влияния Фолкнера, Джойса или Вирджинии Вулф. Все персонажи созданы по подобию его деда, бабки и их предков, местом действия выбран городок вроде Аракатаки, описываемая война напоминает Тысячедневную войну, но в целом повествование нескладное, плоское и безжизненное. Создается впечатление, что Маркесу никак не удавалось сбежать из дома своего детства. Или, иными словами, он не мог отделить «Дом» от того дома, роман — от вдохновляющей идеи. И все же сомневаться не приходится: здесь уже довольно отчетливо проглядывают зачатки романа «Сто лет одиночества» — мотивы одиночества, неизбежности, ностальгии, патриархальности и насилия, которые во всю мощь заявят о себе через десять с лишним лет. Отчасти дело в том, что в ту пору Гарсиа Маркес еще не был способен с объективной иронией воспринимать свою культуру; все, что было связано с Николасом Маркесом, просто не могло быть нелепо или даже смешно. Как это ни забавно, ему даже в голову не приходило провести параллель между фантастическим миром Кафки и реальным миром своих воспоминаний[317].
В марте 1949 г. Маркеса неожиданно свалила серьезная болезнь. По его собственным свидетельствам, кризис спровоцировала его стычка с Сабалой на политической почве. Однажды в конце марта поздно вечером Маркес сидел с Сабалой в «Пещере»; главный редактор ужинал. Поездки в Барранкилью и, в частности, общение с Альваро Сепедой не лучшим образом сказывались на поведении Маркеса: в газете он работал спустя рукава и вообще вел себя, как взбунтовавшийся подросток. Сабала перестал есть суп и, глянув на Маркеса поверх очков, спросил с сарказмом в голосе: «Вот скажи мне, Габриэль, неужели за своим шутовством ты даже не замечаешь, что наша страна деградирует на глазах?»[318] Уязвленный Маркес продолжал напиваться, и все кончилось тем, что он заснул на скамейке на Пасео-де-лос-Мартирес. Проснулся он утром под тропическим ливнем — мокрый насквозь, с болью в груди. Ему поставили диагноз пневмония, и он поехал лечиться к родителям в Сукре, где собирался пробыть до полного выздоровления. Хотя для человека с больными легкими Сукре был не самым подходящим местом: вода в реках вышла из берегов, и город затопило, как это часто будет случаться в романах «Недобрый час» и «История одной смерти, о которой знали заранее».
