Кубинский министр иностранных дел изложил идею Гарсиа Маркеса Фиделю Кастро, и колумбиец месяц проторчал в гаванском отеле «Насьональ», ожидая решения команданте[962]. И вот как-то в три часа дня Кастро приехал к гостинице на джипе. Он пересел за руль, и Гарсиа Маркес (он был с Гонсало) занял пассажирское кресло. Они отправились за город. По дороге Кастро два часа говорил о еде. «Я спросил его, — вспоминает Гарсиа Маркес, — „как получилось, что вы так много знаете о еде?“ — „Волей-неволей узнаешь, дружище, когда отвечаешь за то, чтобы прокормить целый народ!“». Кастро отличали удивительная приверженность фактам и феноменальная внимательность к деталям, что произвело неизгладимое впечатление на Гарсиа Маркеса, как, впрочем, и на многих других, кто общался с кубинским лидером до и после него. Хотя, возможно, он догадывался об этом и раньше, поскольку ему приходилось слушать восьмичасовые речи команданте, которые тот говорил не по бумажке. Однако Маркес никак не ожидал, что Кастро окажется столь обаятельным и обходительным человеком, способным не только оживить разговор тет-а-тет, но и зажечь аудиторию из двадцати — тридцати слушателей.
В конце поездки Фидель сказал: «Приглашай сюда Мерседес, а потом поговори с Раулем!» Мерседес прилетела на следующий день, но после им пришлось еще месяц ждать звонка от Рауля Кастро. Рауль возглавлял вооруженные силы страны, и он лично ввел Гарсиа Маркеса в курс дела. «В увешанной картами комнате, где находились все советники, он начал раскрывать военные и государственные секреты, что вызвало удивление даже у меня. Специалисты приносили закодированные сообщения, расшифровывали их и объясняли мне все — секретные карты, суть операций, инструкции, все — в мельчайших подробностях. Мы просидели с десяти утра до десяти вечера Мне дали список ключевых фигур, которым приказали предоставлять мне информацию. Я забрал все материалы с собой в Мексику и там написал очерк, дающий полное представление об „Операции „Карлота““, как ее называли»[963].
Законченную статью Гарсиа Маркес отправил Фиделю, «дабы тот первым ее прочитал». Через три месяца, так и не получив отзыва, он вернулся на Кубу. После консультации с Карлосом Рафаэлем Родригесом он переработал написанное: «прояснил важные вопросы и добавил упущенные подробности». Его статья была напечатана во многих странах мира, братья Кастро остались довольны. Гарсиа Маркес завоевал признание революционной Кубы, или, как позже выразится Марио Варгас Льоса, стал «лакеем» Фиделя Кастро.
В общем, своей статьей Гарсиа Маркес угодил Фиделю, а позже получил журналистскую премию Международной организации прессы за освещение событий на Кубе и в Анголе. Возможно, жюри пребывало в неведении относительно того, что ему оказали помощь три высокопоставленных политика. А некоторое время спустя Гарсиа Маркес, опьяненный — что, в общем-то, понятно — дружбой с самым значительным политиком в истории Латинской Америки последнего периода, заявлял журналистам, что ему не хотелось бы говорить о Фиделе, дабы не прослыть подхалимом, но потом все равно рассыпался в похвалах. Его заявления приводили в ярость кубинских эмигрантов в Майами и других местах.
Гарсиа Маркес продолжал заниматься исследованиями и самообразованием в качестве информированного сторонника кубинской революции. Возможно, он уже бросил писать книгу о повседневной жизни кубинцев в условиях блокады, но продолжал ею прикрываться, чтобы выиграть время. Он с самого начала осознал, что вопрос о правах человека и политических заключенных будет ключевым аргументом в руках его врагов. Но теперь, когда американцы во главе с Никсоном и Киссинджером заняли жесткую позицию в отношению прогрессивных движений Латинской Америки и обучали военные режимы «методам безопасности», включая убийства политических и общественных деятелей, пытки и дезинформацию, теперь, когда он сам связал свою судьбу с Кубой Кастро, ему необходимо было документально обосновать свою позицию в отношении тюрем, даже если при этом ему пришлось бы убеждать себя, что ситуация вполне приемлема и терпима. (Он много узнал о тюремных режимах, работая в трибунале, основанном Расселом.) В то же время у самих США появился новый лидер — президент-пуританин Джимми Картер, выступавший в защиту прав человека, причем, казалось, он был совершенно искренен в своих заявлениях. Таким образом, Никсон внушил Гарсиа Маркесу, что правительства США никогда по-настоящему не изменятся, а Картер показал ему, что связи с общественностью, пропаганда и дипломатия ныне являются неотъемлемой частью идеологической борьбы на международной арене. Гарсиа Маркес был убежден, что внешней оппозиции даже выгодно, чтобы на Кубе были политические заключенные, ибо это дает им повод продолжать свои нападки. При этом он считал, пожалуй по наивности, что Куба должна сократить количество таких заключенных по возможности до нуля. Фактически только этой проблемой он и будет заниматься следующие несколько лет. В результате Alternativa и ее борьба с военными, а также выступления в защиту вмешательства Кубы в дела африканских государств отошли в его деятельности на второй план, а на первый выдвинулись международная дипломатия и со временем, по мере того как положение Кубы усложнялось, выступления в поддержку ее целостности и суверенитета.
В конце 1976 г. Гарсиа Маркес добился разрешения на интервью с контрреволюционерами, отбывавшими длительные сроки заключения в тюрьме Батанабо. Он выбрал — наугад — дело Рейноля Гонсалеса. Верный католик, Гонсалес был лидером оппозиции в составе христианского профсоюзного движения и, по сути, христианским демократом[964]. Его арестовали в 1961 г., обвинив в заговоре с целью убийства из базуки Фиделя Кастро возле аэропорта Ранчо-Бойерос, в поджоге торгового центра «Эль Энканто» в Гаване и в убийстве некоего администратора по имени Федель Валье. Сам Гонсалес позже признает все эти обвинения справедливыми. После беседы Гарсиа Маркеса с Гонсалесом в Батанабо жена последнего, Тересита Альварес, связалась с писателем, находившимся в Мехико, и попросила помочь ей добиться освобождения мужа. Гарсиа Маркеса тронули ее мольбы, к тому же он увидел в этой ситуации возможность обоюдного выигрыша. Он решил поговорить с Кастро и встречался с ним четыре-пять раз, но так и не осмелился поднять этот вопрос.
В итоге однажды Кастро повез его и Мерседес на прогулку в своем джипе. По дороге назад, вспоминает Гарсиа Маркес, «мы немного спешили, а я расписал на открытке шесть пунктов, которые мне хотелось с ним обсудить. Фидель посмеялся над моей скрупулезностью и сказал: „Это — да, это — нет, это сделаем, это — тоже“. Ответив по поводу шестого пункта — мы как раз въезжали через туннель в Гавану, — он спросил меня: „А седьмой какой?“ Седьмого пункта на открытке у меня не было, но не знаю, то ли дьявол шепнул мне на ухо, только я подумал: „Пожалуй, подходящий момент“ — и сказал: „Седьмой пункт есть, но мне как-то неловко о нем говорить!“ — „Выкладывай“. И я, будто прыгнув с парашютом, выпалил: „Знаешь, одна наша знакомая семья была бы очень рада, если б вы освободили Рейноля Гонсалеса и я забрал бы его с собой в Мексику, чтобы он там встретил Рождество со своей женой и детьми“. Я не оборачивался, но Фидель, не глядя на меня, посмотрел на Мерседес и сказал: „А у Мерседес почему такой вид?“ И я, не поворачиваясь, не видя выражения лица Мерседес, ответил: „Потому что она, вероятно, думает, что, если я увезу Гонсалеса, а он подложит свинью революции, ты решишь, что это моя вина“. И тогда Фидель сказал — не мне, а Мерседес: „Послушай, Мерседес мы с Габриэлем поступим так, как, на наш взгляд, правильно, и если после этого тот парень окажется гнидой, это уже будет другая проблема!“». Когда они вернулись в отель, неизменно благоразумная Мерседес отчитала мужа за нахальство, но Гарсиа Маркес ликовал. Однако месяцы шли, а Кастро говорил, что ему никак не удается убедить своих коллег из Государственного совета. Слишком сложное это дело, и Гарсиа Маркесу с Гонсалесом придется проявить терпение[965].
