Улучив минутку, Шенандоа заглянула в спальни на правой стороне фасада. Там царило все то же запустение: выцветшие обои, добротная, крепкая мебель и многолетний слой пыли. В спальне у Роже было немного уютнее.

Она как следует проветрила эту комнату, вытерла пыль с мебели и вытрясла покрывало с кровати. Ни занавески, ни ковер на полу она трогать не решилась из опасений поднять еще больше пыли. Эти вещи требовали более основательной чистки.

Она закончила стелить постель и спустилась, чтобы помочь Рогану, оставив гореть небольшую лампу возле кровати. Освещая дорогу свечой, она прошла через гостиную и комнату отдыха. Роже оказался в кабинете.

Услышав ее шаги, Роган взглянул на Шенандоа, нахмурился, поднес ко рту опустошенную до половины бутылку виски и сделал несколько жадных глотков. Удивленная таким приемом, Шенандоа замерла на пороге:

– Роже, нам, наверное, пора поужинать?..

– К черту ужин! Ты что, не видишь, что я напился? – невнятно пробурчал он.

– Ничего не понимаю, – отвечала она, осторожно входя в комнату. – Мне казалось, ты так рвался сюда...

– Ну да, и теперь я здесь.

– Да, и тебя ожидает множество дел, верно? Роже еще раз основательно приложился к бутылке, со стуком поставил ее на стол и сказал, делая рукой широкий жест:

– Вот взгляни, Шенандоа. Сколько я себя помню, это было его владением. А теперь его не стало, и святыня превратилась в обыкновенную комнату, полную хлама.

Шенандоа осторожно присела на краешек кресла, поставила свечу на стол и опустила на колени корзинку с ужином.

– Человек провел здесь целую жизнь, и что осталось после него? Нелепый огромный дом да несколько нор в земле!

– И ты. Все это он сделал ради тебя, Роже.

– Черта с два! Так и знал, что ты так скажешь! Но ты ошибаешься. Мне следует поблагодарить лишь мать за то, что я появился на свет, и самого себя за то, что сумел кое-как встать на ноги. Упрямому старикашке были знакомы только два чувства: любовь и ненависть. И прилагались они только к двум объектам на всем свете. Ненависть предназначалась для родного брата. А любовь приберегалась для серебра. Только материнскую жилу он так и не нашел. Мать-земля не захотела отвечать ему взаимностью. Но я найду эту жилу. И обязательно добьюсь того, чего не добился он.

У Шенандоа сердце екнуло. Неужели Роже, сам того не сознавая, уподобился отцу? Неужели и он любит только серебро, пресловутую материнскую жилу?! Неужели ему недоступны чувства к живой женщине из плоти и крови? Стараясь не поддаться страху, она с нажимом проговорила:

– Роже, по-моему, нам пора перекусить.

– Кугуар рассказал мне, что двое упрямых стариков окочурились почти в один день. И я этому не удивился. Их жизни поддерживала ненависть. Она – и еще мечты о материнской жиле.

– Роже, их больше нет. И ты волен сам выбирать дорогу в жизни.

– Интересно, чем все это время занимался Блэки? По правде сказать, он всегда был для меня загадкой.

Всегда замкнут, всегда холоден – точно змея, готовая к броску. Не думаю, что с тех пор его характер изменился к лучшему, но готов с ним сотрудничать. – Роже выпил виски и поморщился, когда янтарная жидкость обожгла желудок.

Шенандоа все больше тревожилась. Она впервые видела Роже в таком состоянии и пожалела, что с ними нет Кугуара. Он бы знал, что предпринять и как удержать Роже от пьянства.

А тот пробормотал, словно прочел ее мысли:

– Если бы не Кугуар и его семья, у меня не осталось бы ни одного близкого человека на свете, а заодно и образования. Я в долгу перед Кугуаром Кейном и непременно отплачу ему сторицей.

– Роже, я уверена, что ему ничего от тебя не нужно. Ведь вы были друзьями.

– И остались друзьями. – Роже откинулся в кресле – оно ответило надсадным скрипом. – И я желаю ему счастья. Коли ему угодно пожелать Арабеллу – что ж, он ее получит!

У Шенандоа перехватило дыхание. Она резко выпрямилась:

– Да как у тебя язык повернулся?! Моя сестра – не кукла!

– С Кугуаром ей будет хорошо.

– Ну и пусть. Она имеет право решать сама. Я ушам своим не поверила, когда ты...

– Кугуар ее хочет. Кугуар ее получит. Шенандоа вскочила, швырнула корзинку на стол и выпалила:

– Можешь ужинать сам! И остаться здесь на всю ночь! Я пошла спать!

Она повернулась, чтобы уйти, но Роже оказался проворнее. Он крепко ухватил ее за руку и рывком притянул к себе. От него нестерпимо несло виски.

– Шенандоа, я тоже привык получать то, чего хочу, и этой ночью я хочу тебя.

– Ты пьян! – Она пыталась вырваться.

– Пьян, но не настолько, насколько бы мне хотелось.

– Отпусти меня!

– Только не этой ночью. – И он вдруг обнял ее, опрокинув бутылку. Тупо проследил, как содержимое бутылки растекается по столу, пожал плечами и еще крепче прижал к себе Шенандоа.

Она продолжала сопротивляться.

– Не дергайся, – буркнул Роже, поднимаясь на ноги.

На всем пути от кабинета до спальни Шенандоа старалась освободиться: она молотила его кулаками и просила:

– Роже, отпусти меня! Ты сам не соображаешь, что делаешь!

– Неправда, отлично соображаю.

Наконец они добрались до спальни. Роган пинком захлопнул дверь и швырнул на постель свою пленницу. Рассеянно осмотрелся и заметил:

– Давненько же я здесь не был. – Тут его взгляд остановился на Шенандоа. – А ты была бы очень кстати в моей постели и в восемнадцать лет – не только теперь!

Шенандоа все больше раздражалась. Ее абсолютно не устраивало то, что творилось в этом доме. Роже превратился в совершенно незнакомого человека. И она не собиралась уступать ему до тех пор, пока он снова не станет таким, каким она его знала до сих пор.

Но на ее глазах подобно шелухе облетали черты, приобретенные за годы странствий, и вылупившийся из-под них Роже отнюдь не собирался меняться. Он лихорадочно срывал с себя одежду и расшвыривал ее по комнате. Его взор был прикован к Шенандоа, которая продолжала сидеть неподвижно на краешке кровати.

Ей пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы подавить неподвластную рассудку волну ответного желания, вспыхнувшего при виде его обнаженного тела и пылавшего от страсти взгляда.

– Я ухожу сию же минуту и буду спать внизу. Поговорим утром.

Но Роже настиг ее; она не успела сделать и шага, как он вцепился в застежку на ее платье. Пуговицы с треском посыпались на пол. Шенандоа охнула и толкнула его что было сил. Но он ничего не замечал, кроме обнажившейся полоски нежной кожи. Попытки удержать на себе платье привели к тому, что оно было разорвано в клочья. Она не успела опомниться, как оказалась совершенно голой, прижатой к пыльному тюфяку его тяжелым, распаленным телом.

– Роже!.. – простонала Шенандоа, пытаясь отвести назад его руки.

В ответ он лишь схватил тонкие запястья и завел их за голову Шенандоа. Его улыбка в неярком свете ночника сверкнула алчным оскалом: в ней не было и капли тепла. Она попыталась оттолкнуть его ногами, но Роже тут же зажал их коленями, и теперь Шенандоа вовсе не могла двигаться.

– Вот так, – прохрипел он, – я возьму тебя тогда, когда захочу, – и стал целовать ее лицо, обдавая перегаром виски. Сгорая от страсти, он больно укусил ее за ухо. Она отдернулась. Роже гортанно засмеялся, его язык заскользил по ее губам и щекотал, и дразнил их до тех пор, пока они не раздвинулись, отвечая на его неистовый натиск, уступая его силе и настойчивости.

– Роже... – простонала она, как только он приподнял голову, и неловко дернулась под его телом.

А он продолжал свои неистовые ласки. Он теребил зубами соски, он щекотал ложбинку между грудей и впадину возле пупка, и спускался все ниже, пока не добрался до влажных, горячих складок, средоточия их общих желаний. Он прошептал:

– До... – и припал к ним губами, отчего ее тело встрепенулось и выгнулось ему навстречу, умоляя не прекращать эту волшебную, восхитительную игру.

– Роже, не надо, Роже... – молила она, беспомощно мечась по подушке и пытаясь освободить руки.