По ночам Алонсо тайком пробирался в спальню Росарио. Они проводили вместе несколько часов. Под утро Алонсо уходил, и она еще успевала поспать до тех пор, пока не являлась Каролина, чтобы помочь ей одеться и уложить волосы.
Правда, в первую ночь они, истосковавшись друг по другу, никак не могли заставить себя расстаться, отчего чуть было не заснули оба на подушке Росарио. После этого Алонсо взял себе за правило следить за временем и в три часа утра объявлять, что Росарио пора спать.
Она сразу полюбила этот обряд. Каждый раз засыпала с таким ощущением, будто погружается в сладостный нектар тепла и защищенности, зная, что Алонсо будет сидеть рядом и ждать, пока она не заснет, а затем тихо задует свечу и бесшумно покинет комнату.
Росарио не переставала удивляться способностям своего молодого тела. Несмотря на постоянную нехватку сна, несмотря на ласки до изнеможения, она в течение дня не испытывала никакой усталости.
— Когда мне в прошлый раз было двадцать пять лет, я не была такой выносливой, — удивлялась она.
— Не забывай, что орбинавт не просто молодеет, — напоминал Алонсо. — Его тело приобретает облик, который в глубине своего сознания он считает для себя идеальным. Ты сейчас не совсем такая, какой была в своей первой юности.
— Я никогда не знала, — говорила Росарио, — такой внутренней силы и такого счастья от самых простых вещей: от дыхания, от прикосновения к обычным предметам, к одежде, к одеялу, от ходьбы, от сна, от пробуждения.
Росарио нравилось делиться с Алонсо своими переживаниями. Никогда в жизни она не встречала человека, который настолько понимал бы ее, настолько не нуждался бы в переводе с ее языка на свой, человека, с которым она была бы настолько раскрепощена.
Впрочем, поправляла себя Росарио, даже Алонсо понимал не все. Ей было трудно отвечать на его постоянные расспросы о том, что она испытывала, меняя реальность. В этом не было ни ее, ни его вины. Просто в человеческом языке не существовало подходящих слов.
— Это совершенно удивительное переживание, — говорила она во время одной из таких попыток объяснить свой опыт. — Ты видишь множество событий и участвуешь в них, но в то же самое время ум становится очень медленным. Он как будто останавливается.
— Что?! — Алонсо от изумления даже присел. — Как ты сказала? Ум становится медленным?
Росарио уставилась на него, не понимая, что привело его в такое возбуждение.
— Я совсем забыл рассказать тебе про этот отрывок из книги, — объяснил он. — Однажды расшифровал его с помощью второй памяти, но так и не понял смысла. А сейчас ты говоришь мне то же самое, что написано там!
— И что же там написано? — заинтригованно спросила Росарио. Она приподнялась, уселась на подушке и натянула одеяло до плеч. В эти ранние мартовские дни ночью становилось зябко.
— Не помню наизусть, — ответил Алонсо, набросив на нее второе одеяло и укутав ее с плечами. — Давай схожу к себе и принесу рукопись. Она у меня с собой.
— Не надо. Расскажи своими словами. Принесешь завтра.
Алонсо наморщил лоб, вспоминая.
— В общем, там говорится, что явь подобна очень медленному сну. В обычном сне наш ум воздействует на происходящее, и это приводит к мгновенному изменению. А в яви изменение не может быть таким быстрым. Поэтому для того, чтобы воздействовать на явь, надо замедлить ум. Там такая логика: коль скоро мы не можем ускорить реальность, нам остается лишь замедлить собственный ум. Но в тех фрагментах, которые до сих пор удалось расшифровать, не объясняется, что это означает.
Росарио слушала, радуясь совпадению собственных открытий с тем, что начертал на пергаменте неведомый автор, живший много столетий назад. Она прекрасно понимала, что имелось в виду в этом отрывке, но даже не представляла себе, как можно объяснить это тому, кто не знает подобных переживаний.
Днем Алонсо возился в библиотеке, и встречались они только во время еды. Иногда, если позволяла погода, выезжали в лес и гуляли по римской дороге.
Утром Росарио сидела перед зеркалом, а Каролина распутывала и расчесывала ее густые, длинные, черные волосы. Глядя на отражения и невольно сравнивая свою звенящую, вызывающе дерзкую молодость с дряблостью и землистым цветом лица сорокалетней служанки, с ее грузной фигурой, Росарио размышляла о своей новооткрытой неподвластности старению.
Означает ли это качество бессмертие? Может ли орбинавт погибнуть насильственной смертью, от несчастного случая, от болезни? Этого Росарио не знала. У нее было такое чувство, что сильное, свободное от изъянов тело может с бо́льшим успехом сопротивляться болезни, чем ослабленное годами и хворями. Но отсюда не следовало, что орбинавт вообще не способен умереть.
Одно было ясно Росарио: она не умрет от старости! А это означало, что с большой вероятностью она переживет всех тех, к кому привязана и к кому еще будет привязываться. Она переживет Мануэля, если сын так и не решится признать своей необычности. (Впрочем, на этот счет Росарио была спокойна. Как только Мануэль вернется, она непременно откроет ему глаза на то, кем он является). Она переживет любимого Алонсо, и от этой мысли у нее все внутри сжималось. В то, что он сумеет развить дар орбинавта, Росарио не верила, хотя и не говорила ему об этом. Она переживет своих детей, внуков, правнуков, если они у нее будут и если не унаследуют дара.
Это обстоятельство требовало от Росарио какого-то пересмотра всего, что для нее было важно и ценно, какой-то иной жизненной перспективы.
— Донья Росарио, я давно хотела вас спросить, — нерешительно заговорила Каролина, закончив сооружать прическу из волос сеньоры.
— Конечно, Каролина, — ответила хозяйка замка, стараясь не показывать внутреннего напряжения.
— Вы так чудесно выглядите в последнее время! Может быть, поделитесь вашим секретом? Это какие-то притирания, да? Вы чем-то смазываете кожу, и от этого она становится такой гладкой и чистой?
— Нет, Каролина, я просто стала чаще гулять на свежем воздухе, — отделалась Росарио первой пришедшей на ум отговоркой.
Как только служанка вышла, Росарио поспешила изменить реальность последних нескольких минут…
— Донья Росарио, я давно хотела вас спросить, — нерешительно заговорила Каролина, закончив сооружать прическу из волос сеньоры.
— Хорошо, Каролина, только не сейчас, я очень тороплюсь.
— Извините, — смущенно пробормотала служанка.
Этот эпизод встревожил Росарио. Меняй реальность или не меняй, ее молодость не может не вызывать недоумения у слуг, о чем она и сказала Алонсо во время прогулки по римской дороге посреди хвойного леса.
Подумав, он предположил:
— Мне кажется, нам не обязательно постоянно прятаться от слуг, лишая себя радости, которой мы, безусловно, заслуживаем.
Росарио хотела было возразить, что эту тему они обсуждали уже не раз, но решила дослушать его не перебивая.
— Если они и узнают про нашу любовь, в этом не будет ничего ужасного, — развивал Алонсо свою мысль. — Ты незамужняя женщина, я неженатый мужчина. Старше ты меня или нет, это наше с тобой дело. Мы придаем слишком большое значение тому, как люди отнесутся к тому, что мы любим друг друга. А между тем нас намного больше должно беспокоить то, как они объясняют твое неожиданное омоложение. Уж этого-то нам никак не удастся скрыть.
Росарио поежилась, опять вспомнив «Молот ведьм». Нетрудно было догадаться, какое объяснение способны люди дать тому обстоятельству, что у женщины, которой далеко за сорок, вдруг снова потемнели серебряные нити волос, разгладились морщины, подтянулось тело, стали пружинистыми и полными силы походка и стать.
— У тебя есть какие-то новые мысли на этот счет? — спросила она с надеждой.
— В связи с молодостью? Пока нет, — развел руками Алонсо. — Но я непременно что-нибудь придумаю. Я хочу пока сказать, что мы могли бы перестать встречаться украдкой и начать делать это открыто.
— О нет, Алонсо! — горячо запротестовала Росарио. — Ты пойми, мы сейчас говорим не о ком попало, а о слугах, которые прекрасно знают меня, Мануэля, знали моего мужа. Они преданы нашей семье, и поэтому мы хотя бы можем рассчитывать на то, что они не поторопятся осудить меня из-за неожиданного омоложения. Возьми, к примеру, Эмилио. Что бы он ни думал обо мне, он не поспешит объявить меня ведьмой. То же самое можно сказать и об остальных. Но совсем другое дело, если я, потеряв скромность, открыто покажу им, что у меня связь с человеком, который младше моего собственного сына. Это уже будет не одна странность, а две странности. И в этом случае они, возможно, перестанут закрывать глаза на молодость своей сеньоры, которая должна выглядеть в их глазах совершенно противоестественной.
