Все утро меня обмеряла, осматривала, оценивала пожилая супружеская пара — портные, некогда одевавшие мою мать, а ныне взятые в оборот мною, самой вздорной из их клиенток. Оба кареглазые, сухонькие, морщинистые, они смахивали на эльфов. Муж и жена обладали безошибочным чутьем цвета и силуэта и прекрасно разбирались в тканях. Сидя за горячим, сладким, ароматным чаем, мы сообща постановили, что период роста моей особы подошел к концу и теперь уже можно говорить о «настоящей» одежде. С полок спрыгнули рулоны шерсти, кашемира, шелков, полотна. Она набрасывала в блокноте удлиненные контуры и формы вызывающих очертаний, он жонглировал рулонами, и это священнодействие сопровождалось постоянными речитативами с воздеванием дланей и покачиванием головами. По причине послерождественского спада деловой активности, как заверяли меня супруги, или же вследствие моего печального облика, как подозревала я (возможно даже, что я представляла определенного рода вызов их профессиональной гордости), в общем, так или иначе, но они буквально упросили меня принять первые туалеты утром в понедельник в качестве символа начала новой жизни. С чем я с удовольствием согласилась.

Невзрачным воробышком я выпорхнула из их мастерской. Последнее купленное мною платье окончило жизнь на полу полуразвалившегося кеба, разодранное в клочья.

Я зашла перекусить к Симпсону, где, к моему удовольствию, сам хозяин заведения приветствовал меня по имени. После этого уселась в такси и отправилась в клуб.

Там меня дожидалась телеграмма от Вероники с просьбой приехать к ней в четыре, а вечером посетить Храм.

Поднявшись к себе, я скептически уставилась на два висевших в шкафу платья. Одно, ярко-зеленое, мне нравилось, но оно уже очень старое и дважды наставлено, и это бросается в глаза. Другое, темно-синее, почти черное, я терпеть не могла. Вздох, другой… Хорошо бы, как Холмс, держать в разных концах города комплекты одежды. На следующей неделе я уже смогу себе это позволить. Смогу загрузить эльфов работой выше головы.

Решив разобраться с одеждой позже, я спустилась в библиотеку-читальню клуба. Не слишком интересуясь гибелью Айрис Фицуоррен, я посчитала все же необходимым ознакомиться с содержанием газет, поскольку смерть этой женщины касалась Вероники и Марджери Чайлд. Взялась за ближайшую подшивку, откопала утренний выпуск за вторник. Через час вернулась к себе наверх, испачкав пальцы типографской краской и не узнав практически ничего нового. Айрис Элизабет Фицуоррен, двадцати восьми лет, дочь майора Томаса Фицуоррена и Элизабет Квинси Донахью Фицуоррен, умерла вследствие ножевых ранений между часом и тремя ночи во вторник, двадцать восьмого декабря. Полицейским удалось разыскать водителя такси, доставившего ее вечером к порогу ночного клуба, обладавшего мерзкой репутацией. Неизвестно, однако, когда и с кем она покинула этот клуб. Не обнаружены и свидетели пребывания ее к этом клубе. Мисс Фицуоррен пользуется известностью среди представителей беднейших классов {цитирую «Таймс»), работала над созданием системы бесплатной медицинской помощи для женщин и детей. Прошла медицинскую подготовку еще но время войны, а затем совместно с мисс Марджери Чайлд, эффектной директрисой «Нового Храма в Господе» (это уже выражение одной из вечерних газет), организовала клиники в Степни и в Уайтчепел. Мисс Фицуоррен оставила после себя… то се, пятое-десятое, похороны состоятся… и так далее и тому подобное.

«Иначе говоря, — думала я, оттирая пальцы от типографской краски, если в Скотленд Ярде что-нибудь и обнаружили, то не спешат об этом сообщать».

Я убрала волосы тщательнее обычного, натянула темное платье, подошла к зеркалу. Эльфы портные разразились бы многословными сетованиями, но все же лучше, чем шмотки из Вероникиной кучи старья. У консьержки для меня ничего не было, я оставила сообщение для мистера Холмса и вышла на улицу.

Двор дома, где жила Вероника, выглядел довольно странно. Возле ее двери копошились какие то сорванцы. Двое с побитыми физиономиями, четверо босиком, один одет по летнему. В воздухе какой-то непонятный гул голосов. Я расплатилась с водителем и направилась к двери Вероники. Гул усилился. Дверь приоткрыта. Сунув нос в щель, я поняла, что стучать бесполезно. Столь же неуместным оказалось бы и сакраментальное «Хелло!». Мое приветствие все равно бы никто не услышал. Шумели во второй от входа комнате. Я остановилась на пороге. Повздорили по меньшей мере четыре семьи в полном составе. Матери с младенцами па руках и отпрысками постарше, вцепившимися в юбки, воинственно размахивающие руками отцы семейств и подростки, три старые карги, поливающие друг друга потоком ругательств. В эпицентре этого тайфуна замерли две безмолвные фигуры: Вероника Биконсфилд и еще одна невысокая коренастая женщина, по виду иностранка. Мне показалось, что она из Бельгии.

Заметив меня, Вероника вздохнула с явным облегчением. Она пригнулась к уху иностранки и что-то ей сказала. Та сделала большие глаза, ничего не ответила, но казалось, что она вот-вот застонет, перекрывая вопли местного населения. Вероника наклонила голову, прорвалась сквозь толпу, оказалась рядом со мной и, схватив меня за руку, вытащила в коридор.

— Такси ждет? — спросила она, даже не пытаясь стряхнуть двух привязавшихся к ней женщин.

— Вряд ли. Я же не знала… Вот одежда.

— Брось куда угодно. Пошли скорее, найдем машину по дороге.

Я сунула сверток на полку и успела выскочить наружу, протиснувшись мимо женщин. Мило улыбнувшись им, я захлопнула дверь прямо у них перед носом и побежала догонять Веронику.

— Что у тебя там за веселый хоровод? — спросила я. — И куда мы направляемся?

— A-а, неважно. Вот ведь люди, вечно всем недовольны! Как же так, для одной семьи что-то сделали! А почему не им? Почему соседям? Ничего, моя помощница все уладит. Точнее, они от нее скоро сами отлипнут, потому что она говорит только по-французски… Едем к Фицуорренам. Майлз объявился. — Она подняла руку, и возле нас остановилось такси.

— Не возражаешь?

Роль оружия или средства защиты меня не слишком прельщала, но я не сомневалась, что справлюсь с такой ролью, и сразу согласилась.

— Вот и отлично, гора с плеч. Не уверена, что нас там накормят, но можем от них заехать в ресторан, а потом в Храм. Идет?

— Идет.

— Спасибо. Спасибо, Мэри. Что бы я без тебя делала…

Я улыбнулась.

— Что слышу? И это говорит леди Вероника Биконсфилд, которая только что одной левой сдерживала озверевшую толпу!..

Она нервно хихикнула и глянула на часы. Сквозь сгущающиеся сумерки машина устремилась к Сент-Джонсвуд.

Пожилой дворецкий с застывшей на физиономии скорбной маской впустил нас в холл с мраморными полом и стенами и принял верхнюю одежду.

— Добрый вечер, Маршал, — сказала Вероника, вручая ему перчатки. — Миссис Фицуоррен ожидает моего визита. Это мисс Рассел.

— Добрый вечер. Рад видеть вас, мисс Биконсфилд. Я доложу миссис Фицуоррен, подождите, прошу вас, здесь.

Но Вероника пренебрегла указанной дверью.

— Не возражаете, если мы подождем в библиотеке, Маршал? Я, возможно, задержусь у миссис Фицуоррен, а мисс Рассел тем временем ознакомится с книгами.

Едва заметное замешательство отразилось на лице дворецкого. Обычным посетителям, разумеется, не разрешено разгуливать по дому, но мисс Биконсфилд здесь уже почти своя…

— Лейтенант Фицуоррен сейчас в библиотеке, мисс, — объяснил он свое замешательство.

— Майлз? — Теперь смутилась Вероника. — Что ж, все равно мне нужно с ним поговорить, раньше или позже… Предупредите его, пожалуйста, что я сейчас подойду. А я пока покажу мисс Рассел гостиную.

Этот дипломатический ход дворецкого вполне удовлетворил. Он исчез, забрав с собой нашу одежду. А я внутренне вздохнула с облегчением. Разумеется, библиотека — куда более приятное место ожидания, нежели гостиная.

Лицо Вероники, серьезное и спокойное, не выдавало никаких эмоций, но по увешанному портретами коридору она печатала шаг, как будто ее вели на расстрел. Вот она вошла в библиотеку и замерла. Прямо у окна — фигура молодого человека.