На этой уже горючей почве создался первый случайный повод для открытого возмущения – в страшной эпидемии чумы. В 1771 г. в Москве эта эпидемия приняла чрезвычайные размеры: умирало, говорят, до 1 тыс. человек в день. Все, кто мог, покинули город; присутственные места были закрыты, лавки заперты, прекратились работы. Праздный народ начал волноваться, не исполнял предписаний докторов и властей: не соблюдал предосторожностей, скрывал больных, а умерших хоронил тайно в погребах и садах. Не веря докторам и полиции, суеверные люди восстали даже на церковную власть. Московский архиепископ Амвросий заметил, что народ собирается толпами в Китай-городе, у Варварских ворот, к бывшей там иконе Богоматери, в уверенности, что именно эта икона уврачует от мора. Понимая, что от скучения народа только растет зараза, Амвросий предписал снять икону с городских ворот. За это толпа разбила покои Амвросия в Кремле, убила его самого и начала в Кремле грабеж. Градоначальник сенатор Еропкин пустил в ход оружие для восстановления порядка, причем было убито до ста человек. Несмотря на распорядительность Еропкина, он не мог справиться с эпидемией и волнениями и в этом смысле доносил Екатерине, прося помощи. Тогда Екатерина послала в Москву Гр. Гр. Орлова с особыми полномочиями. Когда к концу 1771 г. мор ослабел, и смертность уменьшилась, Екатерина приписала это именно мерам, принятым Орловым.
Одновременно с развитием губительной эпидемии в центре государства на восточных его окраинах произошло опасное народное возмущение, напомнившее во многом движение Стеньки Разина (§84). Началось возмущение в казачьей среде на р. Яике (Урале). Было уже сказано (§105), что после Булавинского бунта всякая самостоятельность Дона пала, уцелевшие сторонники Булавина оттуда разбежались, и Донская область перестала быть приютом бродячего и беглого люда. Но казачество с его преданиями о вольной жизни и с его враждой к государству еще не исчезло. Оно жило, сохраняя свои предания и обычаи, со своими выборными предводителями, на юго-восточных окраинах России, на Кубани, Тереке, Яике, везде, где был еще простор степей и рыбный лов, везде, где был еще слаб надзор государственной власти. Как раз в XVIII в. для усмирения инородцев (калмыков и башкир) правительство начало укреплять места по верхнему Яику и его притокам своими крепостями (Оренбург, Илецкий городок и др.) и стало налагать свою руку на яицкое казачество. Оно стесняло казачью вольность, требуя от казаков гарнизонной службы в крепостях, назначая им от себя начальство, подчиняя их своим чиновникам. Происходило то же, что раньше происходило на Дону. Казаки не раз пытались отстаивать свою вольность, не исполняли приказаний и за то подвергались суровым наказаниям. В1771 г. они начали было открытый бунт, но были жестоко усмирены. Их ссылали в Сибирь и сдавали в солдаты; уничтожили их выборное управление («старшину») и окончательно подчинили их военным властям того края. Жестокие кары не умиротворили казаков; напротив, они усилили их озлобление и окончательно подняли их против государства.
Предводителем яицких казаков явился беглый донской казак Емельян Пугачев, много скитавшийся по России, раз уже пойманный и сидевший в Казани в тюрьме. В 1773 г. он пришел на Яик (где бывал уже и раньше) и назвал себя императором Петром III. Тогда бывали случаи такого самозванства, потому что ранняя смерть Петра III, тотчас же по его свержении, казалась многим сомнительной и странной. Но в других случаях непопулярное имя Петра III не возбуждало никаких движений. Здесь же, на Яике, оно давало благовидный повод начать движение во имя законного государя против ненавистных властей. В подлинность явившегося государя не все верили; но к нему пошли все недовольные из окрестных мест: казаки, раскольники, инородцы, – каждый с тем, чтобы достигнуть своих желаемых целей. Подняв яицкое казачество, Пугачев успел овладеть несколькими крепостями на Яике (кроме Оренбурга), взял из них пушки и военные припасы и образовал вокруг себя большое войско (до 25 тыс. человек). К нему стали стекаться беглые крестьяне с уральских горных заводов и из внутренних областей государства. Во имя его начали подниматься башкиры, калмыки, татары. Пугачев почувствовал силу и направил свои шайки к Волге. Успех ждал его и там. Как во времена Разина, так и теперь крепостные люди и поволжские инородцы легко поднимались против помещиков и властей. До самой Казани горели дворянские усадьбы, заводы, города. Кто мог, спасался в Казань и Москву, но много дворян, чиновников и офицеров было замучено и убито по городам и селам. Громадный край пылал мятежом.
Когда стала очевидна опасность народного движения, императрица Екатерина отправила для борьбы с ним генерала А.И. Бибикова; но она не могла послать с Бибиковым большие военные силы, так как армия была занята военными действиями в Турции и Польше. Бибиков нашел признаки тревоги и беспорядка уже в Москве; когда же он прибыл в Казань, главный город в районе мятежа, то был изумлен беспорядком и паникой, какие там царили: все готовы были бежать от Пугачева. Бибиков собрал и ободрил местное дворянство, побудил дворян вооружиться и дать средства на борьбу. С собранными им войсками и дворянской милицией ему удалось одолеть Пугачева, освободить города, захваченные им, и прогнать шайки Пугачева от Оренбурга. Мятеж стал потухать, и сам Пугачев бежал в Уральские горы. Но Бибиков умер, говорят, от страшного напряжения сил, и налаженное им дело усмирения мятежа остановилось.
На весну 1774 г. восстание разгорелось снова. Пугачев опять явился с казаками на Волге и на этот раз усвоил новый обычай. Поражаемый не раз войсками майора Михельсона, он стал избегать встречи с ними и быстро переходил с места на место, захватывая города и везде поднимая крестьян на помещиков. Так, он внезапно явился под самой Казанью, крепости не взял, но город пожег и убежал от Михельсона на правый, западный берег Волги и на р. Суру. Здесь он поднял крестьянское восстание, взял Пензу, взял Саратов, пошел к г. Царицыну, но оттуда убежал от Михельсона за Волгу на Яик. В это время явился на место действия генерал Суворов, призванный императрицею с театра Турецкой войны, и погнался за Пугачевым. Пугачев был выдан Суворову его же сообщниками, которые уже отчаялись в исходе своего движения. Он был привезен в Москву и казнен (1775).
Восстание, поднятое казаками, постепенно затихло, и в нем вольное казачество спело свою последнюю песню. С тех пор, под действием государственных порядков, оно потеряло окончательно свой давний оппозиционный склад и превратилось в пограничную милицию, послушную правительственному руководству. В роли такой милиции оно продолжало существовать не только на р. Яике (с тех пор переименованном в р. Урал), но и на реках Тереке и Кубани. Усмирено было и крестьянство. По отношению к восстававшей крестьянской массе начальством принимались суровые меры; наказывались нещадно все, кто так или иначе был прикосновенен к бунту. Крепостное право не было смягчено. Сама императрица, хотя и желала соблюдения возможной гуманности и мягкости, однако выше всего ставила укрепление законной власти и порядка в государстве и потому стояла за применение решительных мер против бунтовщиков. Мало того: подавляя бунт, она под влиянием его деятельно работала над сочинением нового проекта управления губерниями – в тех видах, чтобы дать провинциям твердое устройство и сильную власть.
§128. Губернская реформа 1775 и Жалованные грамоты 1785
В 1775 г. императрицею Екатериной были изданы «учреждения для управления губерний». В начале ее царствования губерний было около 20; делились они на провинции, а провинции на уезды. Деление это создавалось постепенно и случайно. Под уездом разумелся округ, издавна сложившийся; он состоял обыкновенно или из земель одного какого-либо древнего удельного княжества, или же из волостей, географически тянувших к какому-либо городу – центру. Уезды очень разнились друг от друга по количеству земли и жителей, так же, как провинции разнились по числу уездов, а губернии – по числу провинций. Императрица Екатерина задумала прежде всего заменить это ветхое разделение государства более совершенным. По закону 1775 г. под губернией разумелся округ с населением в 300–400 тыс. жителей, а под уездом – округ в 20–30 тыс. жителей. Было решено постепенно образовать новые губернии именно с таким расчетом по числу населения, и к концу царствования Екатерины новых губерний было уже до 50-ти. Равным образом возросло и число уездов в новых губерниях. Для вновь образуемых уездов не хватало городов, а потому многие села и слободы были превращены в уездные города. Таким образом, при Екатерине было создано новое административное деление государства (искусственное, на статистическом основании, взамен старого, исторически сложившегося).
