К этому чуждому влиянию московские люди относились не все одинаково. Многие из них боялись заимствований со стороны и заботились о сохранении старых народных обычаев. Люди этого национально-охранительного направления руководились старинным вековым московским народным идеалом: «Москва – третий Рим», московский народ – «новый Израиль», московский царь есть царь «всего православия»; истинное благочестие сохранилось только на Руси, и его необходимо содержать строго и неприкосновенно, чтобы не померк свет православия в Русской земле (§53). Если Русь не удержит в чистоте свою веру, свои обряды и благочестивые обычаи, то, как думали русские люди, она падет так же, как пали прежние царства, Римское и Греческое, сокрушенные ересями. На такой точке зрения стояли, например, вожаки раскола, не желая Никоновских новшеств и протестуя против участия в книжных исправлениях чужих людей из Киева и с востока. В противоположность национально-охранительному направлению, очень многие московские люди в XVII в. уже перестали верить в то, что Московское царство было единственным православным и богоизбранным. Смута, едва не погубившая Москву в начале ХVII в., оказала большое влияние на умы москвичей. Внутренние раздоры и торжество над Москвою иноземцев – шведов и поляков – московские люди объясняли как Божие наказание за свои грехи. Ближе познакомясь с иноземцами во время смуты и после нее, москвичи поняли, что иноземцы образованнее их, богаче и сильнее. Греки оказались более сведущими в делах веры; «немцы» (то есть западноевропейцы) оказались искуснее в военном деле, ремеслах и торговле. Ученые киевские выходцы, приезжавшие в Москву, показывали своим примером, как много значит школьная наука: они оставались русскими и православными людьми, но, пройдя правильную западнорусскую школу, были много культурнее своих московских собратьев. Наблюдая новых людей, москвичи стали понимать, что их прежнее самодовольство и национальная гордость были наивным заблуждением, что им надо учиться у иноземцев и перенимать у них все то, что может быть полезным и приятным для московского быта. Так появилось среди московских людей стремление к реформе, к улучшению своей жизни через заимствование у более просвещенных народов знаний, полезных навыков и приятных обычаев.
Первоначально в московском обществе лишь редкие отдельные лица увлекались западными взглядами и обычаями и отвращались от московских порядков и верований. На них смотрели как на отступников и изменников и наказывали их[14]. Позднее среди московских людей появилось много влиятельных сторонников культурной реформы. Под сильным влиянием греков и малороссов был царский любимец, сверстник царя Алексея, дворецкий Федор Михайлович Ртищев, человек необыкновенной доброты, большого ума и благородства. Он учился богословию у киевских монахов и поддерживал их в Москве. Знаменитый дипломат того времени, начальник Посольского приказа Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, был уже европейски образованный человек. Он усвоил себе те идеи и правила, которыми руководились тогда европейские правительства (между прочим, систему протекционизма), и хотел в Московском государстве делать все «с примера сторонних чужих земель». Но он не хотел перенимать у «немцев» всякую мелочь и сам по себе, в своей личной жизни, оставался москвичом старого склада. «Какое нам дело до иноземных обычаев, – говорил он. – Их платье не по нас, а наше не по них». Напротив, заместитель его в Посольском приказе, боярин Артамон Сергеевич Матвеев, был большим поклонником всего «немецкого»; он весь свой дом устроил на «немецкий», «заморский» манер. Будучи близким, «собинным» (дорогим) другом царя Алексея Михайловича, Матвеев содействовал тому, что и сам царь стал интересоваться европейскими новинками и привыкать к ним. У Матвеева была даже своя труппа актеров, и он тешил царя театральными представлениями, которые до тех пор почитались в Москве грехом. Следующий начальник Посольского приказа, князь Василий Васильевич Голицын, был еще более передовым человеком, чем его предшественники, и мечтал о самых широких реформах.
По примеру этих высоких лиц и под их покровительством московские люди постепенно усваивали себе новые обычаи и воззрения. В Москве распространились иноземные костюмы, вещи, музыкальные инструменты, картины. В Посольском приказе переводились, по царскому повелению, иностранные книги и делались выписки из иностранных газет («куранты»). Европейское образование проникало в разные слои московского общества и увлекало умы московских людей настолько, что некоторые москвичи даже бегали за границу, желая найти себе лучшие условия жизни. Так, убежал за границу сын Ордина-Нащокина, чем очень огорчил отца. Убежал со службы подьячий (мелкий чиновник) Посольского приказа Григорий Котошихин; он пробрался в Швецию и там для шведского правительства составил любопытное описание Московского государства (напечатанное под названием «О России в царствование Алексея Михайловича»). В свою очередь, заметив большое умственное брожение среди московских людей, западноевропейцы стремились в Москву все в большем и большем количестве и просились на московскую службу или желали разрешения торговать в Москве. Даже католики думали о возможности начать свою пропаганду в Москве. С этою целью явился в Московское государство (1659) ученый хорват, католический патер Юрий Крижанич. Скрыв свою веру и назвав себя православным, Крижанич выразил желание быть учителем в Москве. Однако его заподозрили, и ему едва удалось вернуться домой. Его сочинения, в которых описывались московские порядки, получили впоследствии большую славу: в них Крижанич указывал те реформы, какие, по его мнению, были необходимы Московскому государству, чтобы сделать его сильным и просвещенным.
Так совершался в Московской Руси культурный перелом. Старые идеалы отживали и падали, новые нарождались и крепли. Русский народ понемногу переходил от своей старой национальной замкнутости и исключительности к деятельному общению с культурным человечеством.
§90. Внешние дела при царе Алексее Михайловиче
Начиная с 1654 г. царь Алексей Михайлович вел продолжительные и упорные войны с Польшею и Литвою. Предметом борьбы была Малороссия – Польские владения на среднем Днепре, в которых русское население отложилось от Польши и само пожелало соединиться с православною Москвою. Войны эти привели царя Алексея к существенным успехам: он возвратил Москве Смоленск и северские земли, взятые поляками в смутное время, и приобрел Киев и ту часть Малороссии, которая была на левом берегу Днепра (1667). До тех пор Литва и Польша, в течение почти ста лет, наступали на Москву и грозили ей; при царе Алексее перевес сил оказывается на стороне Москвы и она сама переходит в наступление против ослабевшей Польши.
В связи с польскими войнами находились и другие войны того времени. Царю Алексею пришлось воевать со шведами, которые вмешались в польские дела. Шведская война (1656–1659) окончилась ничем: воевавшие стороны остались при прежних владениях. Также, как шведы, в польские дела вмешались и турки. Они грозили войною за Малороссию одинаково и Польше, и Москве (1672). Царь Алексей Михайлович страшился сильной Турции и делал спешные приготовления к турецкому нашествию, ожидая турок под Киев. Однако дело ограничилось небольшими столкновениями на левом берегу Днепра. Царь Алексей умер ( в начале 1676 г.) до конца этой войны, и мир с турками был заключен уже при его сыне царе Федоре (1681).
Так сложен был тот малороссийский вопрос, который возник как результат внутренних нестроений в Польско-Литовском государстве. Об этих нестроениях будет идти речь ниже.
§91. Люблинская уния 1569 г.; ее значение и следствия
Мы видели (§41), что, несмотря на постоянное стремление Литвы к самостоятельности и обособлению от Польши, польское влияние в Литве после Витовта продолжало расти. Его проводили великие князья-католики и поддерживала литовская шляхта, которой было выгодно водворить в Литовском княжестве польские порядки. Напротив, за сохранение старой самобытности в Литве стояла литовская аристократия, православные князья и паны. Испытывая притеснения со стороны своих католических государей, они или уходили в подданство московских князей (§51), или же отстаивали свою веру, свои права и самостоятельность своего государства на «сеймах», то есть на съездах панов и шляхты, на которых решались в Литве важнейшие государственные дела. До середины XVI ст., несмотря на усиление польского влияния в литовском обществе, литовской знати удавалось отстаивать самобытность и самостоятельность княжества от всяких попыток со стороны Польши усилить унию и крепче привязать Литву к Польской короне.
