Но мент не растерялся.

— Можете застрелить нас здесь, прямо здесь, — сказал он достаточно спокойно и убедительно. — Зачем нам идти восемьдесят километров, чтобы погибнуть от той же пули? Лично я не пойду, как хотите. — Он сел на землю. Сказал и сел. Я к вашим услугам, дескать. Девка и водила еще топтались, стояли подле служивого, но не садились. Возможно, хотели сбить нас с метки: «Мы не договаривались. Он сам по себе, а мы сами по себе».

Я обратился к Гене, лично к нему.

— Ты же хотел идти и дал мне слово? Так быстро передумал или попал под влияние полковника? — кивнул я на мента. — Его просьбу мы уважим прямо при вас, сейчас увидите. А вас… вас жаль.

— Конечно, некому будет нести сумку, — ядовито подколол меня мент. — Жаль! Да вы жалеете только себя!

— Погодите, товарищ подполковник, — прервал его Гена. — Складывается такое впечатление, что вы взяли нас только как заложников и носильщиков и убьете, как убили того парня. Вы ведь убили его, не отрицайте. Доберетесь до места и… Так какой же смысл идти с вами дальше? — Он замолчал.

— Я уже все ноги сбила! Не пойду! — взвизгнула девка.

— Не хрусти, овца! Ты не несешь груз, — укротил ее Граф. — А будешь много говорить, заставим нести. Тогда посмотрим, как ты запоешь, дура. Ишь, раскудахталась, курица!

— Не пойду, не заставите, — огрызнулась та.

— Тихо, тихо, господа. Сейчас разберемся, как положено, — сказал я. — Гена… Тебе я объяснил все лучше, чем остальным. И ты знаешь, что отпустить вас раньше времени мы никак не можем. Теперь о грузе… Вы что же, хотите, чтобы его несли мы? Но этот груз для вас, чтоб не голодали. А нам с ним, — я кивнул на Борю, — немного надо, самая малость. Наши руки должны быть свободны в любом случае. Что до того «парня», как ты его назвал, то он не парень, он — сука, из-за него пострадали десятки людей. Сука, Гена, сука. Срока добавляли, в крытую отправляли, ломали. Одно его слово — и человек перемолот. Ты этого не пережил, не знаешь. Короче, к нему особые счеты.

— Не объясняй им ничего! — нервно выкрикнул Граф. — Расчувствовались, мудаки! Это все твоя «политика», Михей, я тебя предупреждал, — упрекнул он меня.

— Вот я и хочу объяснить им как следует, чтобы не было недоразумений в дальнейшем, — оправдывался я.

— Объясняй, но только без антимоний. Не хотят — не надо. Выбор за ними. — Он снова достал автомат. — Сейчас можно и без глушителя обойтись, уже можно.

Я понял, что он не шутит. Граф был настроен решительно: я знал его характер, чувствовал его. Ситуация вот-вот могла выйти из-под контроля, выражаясь словами ментов. А все из-за чего? Из-за того, что они потеряли веру, веру в жизнь. На их месте я, наверное, поступал бы так же, не знаю.

Поговорив с ними десять минут, я, кажется, заставил их поверить мне. Логикой, словами, жестикуляцией. И тут я врубился, что поганый ментяра просто ленив. Да-да, он давно понял, что его дрянная жизнь никому в общем-то не нужна, но топать восемьдесят километров! Упаси боже. И он подбил на базар девку и водилу, умудрился. Итак, двое согласились идти, а служивый еще молчал.

— Послушай, Михей, — обратилась ко мне Нина, назвав по кличке, а не по имени. — Да не наглейте вы, в самом деле, понеси ты немного эту чертову сумку. Устал он, тяжело. Видно же. Куда мы денемся-то от вас? Будете идти за нами, бросить сумку на землю — дело секунды. Хоть немного, а? — попросила она. И тут же, изменив интонацию, обронила несколько слов, адресованных Графу. — А ты, — сказала девка, — не смей называть меня овцой. Понял? Я тебе не овца, придурок!

— Да? — Граф рассмеялся, нисколько не обидевшись. — А кто же ты? Жучка, воровка, босячка, кто? Назовись, будь любезна. Кто ты по жизни, вообще? Оцени себя сама, ну.

— Девушка. Я не знаю вашей дурацкой «фени»! И не хочу знать, — добавила она.

— Девушка — не профессия. Хорошо, хоть о «фене» слышала, и то. Ну да ладно, не овца — значит, не овца, глядишь и договоримся по дороге, оттаешь.

Та не стала ничего говорить, промолчала, но неожиданно спросила меня о Сохатом. Где он? Куда мы его дели? Видно, прежние мои слова о его гибели она пропустила мимо ушей.

— Сидит там, где сидели мы, — ответил я ей. — Может, уже и вырвался, не знаю.

— Козел! Глупый козел! — обругала она своего сожителя. — Так ему и надо, пусть сидит теперь. Из-за него и я вот… — Она нервно сцепила руки.

Мне стало интересно.

— А почему он козел? — спросил я у нее.

— Поперся, вот почему. Слушал бы меня, а не этих своих… А! — махнула она рукой. — Козел одним словом, козел!

— Ты предлагала ему другой сценарий? Какой, если не секрет?

— Выпустить вас к чертовой матери, а Вовку на время отправить отдохнуть. Покрутились бы и уехали. Так?

— Ну в общем так, хотя и не совсем.

— Да так, так, что ты отказываешься?! Теперь я в этом вообще не сомневаюсь. Ну что, понесете сумку или как? — вновь напомнила она нам о сумке.

— Подумаем. Видал, Граф?! Нинуля-то не подарок, укатывает влет! Неси, и все. Неси.

— Да ну вас. — Она повернулась и первой пошла по дороге.

Я поймал себя на мысли, что мы все постепенно привыкаем друг к другу. Еще немного, и они, ну, может, за исключением мента, будут болеть за нас, переживать. Эх, мать, до чего интересна жизнь, когда она интересна!

Время перевалило за три, когда мы подошли к первому тепляку, стоявшему чуть в стороне от дороги. Это была средних размеров будчонка, домик, рассчитанный, по всей вероятности, на одно звено работяг. Четыре-пять человек вполне могли поместиться и прожить какое-то время. Ясно, без комфорта, по-зэковски, но все же. Немного выждав и хорошенько присмотревшись к будке, мы решили зайти в нее, проверить. Как и следовало ожидать, будка была пустой, на ручке двери была намотана проволока, на всякий случай. Мы размотали проволоку и вошли внутрь. Было видно, что совсем недавно, всего неделю или чуть больше назад, здесь кто-то обитал. Печка-буржуйка, стол из грубых досок, топчаны вдоль стен, полка для продуктов, алюминиевая посуда на столе. Еще маленькое, примерно двадцать на двадцать пять сантиметров, окошко на задней стене. Мы жгли спички и присматривались. Ну вот и свечки, а как же, электричества-то здесь нет. Я взял с полки большой огарок толстой свечи и зажег ее. Теперь стало видно почти как днем, но окошко нужно затемнить. Тряпья хватало, от робы до валенок; весь этот хлам был свален внизу, под топчанами. На полке мы обнаружили соль, спички, грамм сто чая, твердые, хорошо высушенные сухари и немного сушеного лука и сушеной картошки. Все сушеное, как в армии и тюрьме. Был, разумеется, и «самовар» — черный как смоль «чифирбак» на длинной, скрученной вдвое проволоке, чтоб не обжигал руки во время варки.

— Вот это-то нам и нужно! — прищелкнул пальцами Граф, заметив его.

Наши пленники сидели на топчане с торца стола и наблюдали за нами, а мы шустрили с другой стороны, где было попросторней.

— Значит, так, Нинуха… Мы сейчас припрем водички, а ты наскоряк приготовишь нам чего-нибудь горяченького. Посуды навалом. Так, Михей? — повернулся Граф ко мне.

— Сто процентов. Но сперва заварим чифира.

— Ясное дело. Иди за водой. Возьми с собой чайник или кастрюлю. Луж и ям здесь хватает. Прокипятим как следует, и все дела. Думаю, понос не пронесет.

— Ночевать что, здесь будем? — спросила Нина.

— Возможно, почему бы и нет. Вы останетесь в будке, а мы перед охаем рядом, на земле.

— Боишься заснуть? Думаешь, мы твой автомат украдем? Пристрелим? — Она уже смеялась, не обращая внимания на других.

— Ну, боюсь или нет — это еще вопрос. А вообще-то боюсь, угадала, — шутя согласился Граф. — Всем вместе быть в будке нельзя. Кто знает, кого сюда еще может занести? А так мы на расстоянии, в случае чего отмахнемся. Ну вас, естественно, придется поплотнее прикрыть, обмотать, так сказать, проволокой. И про окошко не забудем… Спи не хочу.