— Прошу тебя, дорогая! Я еду в крытую на три года, сижу пять. Что тебе пояснять? — Я смотрел и молил.

И она улыбнулась. Стройная, моложавая дама с короткой стрижкой и очень живыми красивыми глазами.

— Но у меня сын такой, как ты! — воскликнула она, присаживаясь на полку.

— Тем более, пойми как сына, о чем базар.

Дверь захлопнута, мы лезем на самый верх, на третий ярус. Неудобно, узко, но ничего. Меня посадили слишком рано, я почти не знал женщин. Знал юных девочек, которые просто забавлялись, но еще ничего не испытывали. И когда Соня начала стонать, а потом кричать и хрипеть, я пришел в ужас. Я даже не понял, что ей хорошо. Так что она спала с «сыном вдвойне», с сыном и мальчиком. Соня сделала все, чтобы мы успели повторить «полет» трижды. Трижды за полтора часа. Не так мало для исхудавших зэка и зэчки, никогда не знавших друг друга.

— Теперь ты бу-дье-шь помнить ме-нья долго, — произнесла она с акцентом в конце, перед самым выходом. — Оч-чень до-о-лго, правда?

— Да, дорогая, даже дольше, чем ты предполагаешь, — ответил ей я. А вагон летел в ночь и кто-то тоскливо глядел в темное окно, за которым была необъятная Россия. Теперь я вспомнил, как ее звали — Инга. Интересно, жива ли она сейчас, эта Инга? Зэчки долго не живут, вряд ли то была ее первая ходка.

Между прочим, Нинуля тоже почувствовала мое тело, ибо деваться ей было некуда. Молодец деваха! Другая бы ныла, плакала, визжала, а эта сидит хоть бы хны, словно происходящее касается всех, кроме нее. Штучка!

Мы уже покинули пределы Губина и выехали на грунтовку. Дорога была прескверной, но, слава богу, грязи не было. В противном случае нам бы пришлось бросить эти несчастные «Жигули». Чисто случайно я глянул на панель приборов и обомлел — бензин подходил к отметке нуль.

— Ах, мать твою! — толкнул я в бок Графа и кивнул на щиток. — Глянь, глянь!

Он посмотрел.

— Послушай, шеф, — обратился он к водиле совершенно ледяным тоном, — ты что же, решил сыграть с нами в подкидного или на прикуп надеешься?

Тот встрепенулся:

— А в чем дело?

— В чем дело? Глянь на бензин, шо-фер!

Водила все понял. Он стал искренне извиняться перед нами и убеждать в том, будто ничего не видел. Сослался на волнение и запарку. Врал он или нет, мы не знали, но было похоже на правду, мог и не заметить в волнении.

— И что теперь делать? Возвращаться назад, к заправочной? — Граф прямо рассвирепел.

— Чего вы пристали к нему?! — «проснулась» Нина. — Сами проморгали, а валите на шофера, — взвизгнула она.

— Молчи! Не твое дело, — оборвал я ее, а сам призадумался.

Машин здесь не густо, да и бензина нам требуется под завязку. Дела… Возвращаться в город, чтобы заправиться, было более чем рискованно, торчать на дороге в ожидании тачки — тоже.

— Сколько еще протянешь, шеф?

— Немного протяну.

— Газуй к лесу, а там посмотрим.

Спустя несколько минут мы были в лесу. Машину мы оставили на обочине дороги, а сами в спешном порядке скрылись за деревьями. Собственно говоря, спешили только мы с Графом, остальных пришлось подгонять.

— Сделаем так, шеф… Ты идешь к машине и дожидаешься там транспорта — рано или поздно, но тачка появится. Бери, сколько даст. Вот деньги. — Я протянул ему несколько бумажек. — И без фокусов, друг… Появление ментов не в ваших интересах. Наоборот, и ты, и начальник, и она должны быть заинтересованы в нашем отрыве. Я правильно мыслю, полковник?

Подполковник был серьезен и молчалив, словно Владимир Ильич в Мавзолее, и только пожал плечами.

— Так вот, — продолжил я. — Надумаешь свалить на чужой машине, мы достанем вас из автоматов, успеем. Пострадают посторонние. Сболтнешь лишнее — увидимся на том свете. Теперь вы знаете, кто мы, и можете понять наше состояние и положение. Внешнее не есть внутреннее, — философски заключил я. — Соображайте.

— Но вы не вырветесь, уверяю! — запальчиво воскликнул подполковник. — Это невозможно.

— Отчего же? Нас пока никто не остановил, как видишь, и если бы не треклятый бензин…

— Молодой человек, — мент тяжело вздохнул и откашлялся, — мне далеко за пятьдесят, и я не очень-то боюсь смерти, пожил. Вы же еще молодые… Настоятельно и почти по-дружески советую вам сдаться. Да-да, именно сдаться, и как можно скорее.

— А если мы не последуем вашему мудрому совету? — поинтересовался Граф. — Что тогда?

— Вас пристрелят, убьют в любом случае. Я это знаю, — ответил ему служивый.

— Чего же ты тогда сел со мной в машину, если ты такой… «поживший»? Ну?

— Пожалел вас, — скромно сказал мент. — Просчитал ситуацию и пожалел.

— Меня? — Граф ткнул себя в грудь.

— Вас.

— Оригинал! У вас все в управлении такие или ты один? — Слова подполковника рассмешили его. — А ты бы сдался? Скажи, ты бы сдался на нашем месте? Ты же все знаешь. Сдался бы?

— Я — да, — твердо отрезал мент. — Хотя бы потому, что у вас нет ни единого, я повторяю, ни единого шанса уйти. Только благодаря чуду вы до сих пор на свободе. Вообще все это невероятно, — изумился он. — Вам просто везет, чертовски везет, парни.

— Никакого везения, не пи…и! — встрял я. — Они думают, что мы до сих пор там, в лесу. А мы были в городе, вот так.

— Но в городе тоже задействованы все милицейские службы, поверьте. Вас ищут везде, и еще как.

— Херня! Проскочили, как видишь. Службы твои мы имели в виду.

Но слова подполковника почему-то вдруг сжали мне горло, говорил он довольно убедительно и искренне. И такую тоску испытал я в один миг, что, казалось, земля разверзнется под моими ногами, не выдержав того, что терплю я. Так бывает, бывает. Одним махом ты охватываешь всю прожитую жизнь и, стоя на коленях перед невидимым кем-то, почти раскаиваешься в сердце. Кого винить? К кому обратиться?.. Я бежал из зоны не для того, чтобы убивать. Да, я придурок и идиот, натворивший немало бед, но кто дал мне такую судьбу? Я не могу жить в неволе, но я не могу жить и среди людей. Куда же мне деваться, куда?! Идти сдаваться? Разве такая сдача окупит все мои грехи? Или, может, кому-то станет легче от того, что меня расстреляют? Я вынужден убивать без зазрения совести только потому, что не хочу обратно в тюрьму! Вынужден.

Что-то во мне сломалось, да. Сломалось и зазвенело. Душа, во мне просыпалась душа. Но что делать с этой проклятой душой, что? Куда ни повернись — везде опасность и смерть, везде стаи гончих, натасканных псов, псов в погонах. Конечно, они выполняют свой долг, делают свое дело, но что нам до этих дел? Легко этому старперу говорить «сдайтесь», посмотрел бы я на этого прелого ухаря, если бы он очутился в нашей шкуре.

Все разом притихли и замолчали. Очевидно, мое внутреннее состояние каким-то образом задело остальных, не знаю. Меня тошнило. Ни встречных, ни идущих из Губина машин, как назло, не было. В такое время — было около четырех дня — вряд ли уже кто решит выезжать из города. Дорога неважная, до первого поселения как минимум пять часов езды. Не трасса, особо не разгонишься, дай бог доехать без поломок. А еще лес, приближающаяся ночь… В лесу десятки беглых зэков, поселенцев, их просто не успевают ловить. Скорее всего, машина появится оттуда. Утром выехали, в четыре-пять будут в Губине. Я отозвал водилу в сторонку и еще раз потолковал с ним, но уже по душам. Его звали Геной, мне показалось, он нам сочувствует. Мужик был родом из Подмосковья, но судьба забросила его аж на Урал. Шоферил, строил, и фал в каком-то ансамбле. Женился на уралочке и нажил с ней троих детей. О них и переживал более всего.

— Я сделаю все, что могу, но прошу тебя, не сболтни лишнего, когда появится машина. Твоя жизнь в твоих руках, Гена, — сказал я ему тихо.

— А он? — кивнул водила на Графа. — Я могу поклясться детьми, но чего стоит моя клятва и мое честное слово? Иди со мной, стой рядом и слушай! — чуть ли не умолял он меня. — Я боюсь, парень. У меня дети…

— Не могу. Не известно, кто будет в машине, и вообще… Наши физиономии уже растиражированы до делов. И если мы засветимся, засветим маршрут… Ты понимаешь, что тогда будет…