Хохот заглушил последние слова Артамонова.

Вареня´, еще не усвоивший суть воинской субординации, но все же признававший авторитет полковника, осторожненько возразил:

— Як шо за кожным черводаром погранкомиссара гонять, никому будэ и отрядом командувать. Черводар корову шукав, а його у КПЗ, хиба ж то дило?

— Видали? Он и сейчас ничего не понял. А что, если тот черводар — провокатор или шпион, или хотя бы просто контрабандист? Значит, ты пособник?

— Та тю на вас, товарыщу полковнику, — деликатно возразил Вареня´. — Я отих шпиенив за три версты чую. А оцей ни якый ни шпиён. У його и руки и босы пьятки от земли та каменюк, як ти коровьи копыта, порэпалысь, якый же ж вин шпиён?

— Но ты пообещал отпустить, а вдруг его нельзя отпускать? Ты ж авторитет наш подрываешь.

— Ни-ни, товарыщу полковнику, так не добре. Як шо я сказав: «Отпущу», так вы отпустите его, бо и черводары и хан скажуть: «Вареня´ — брехун».

Полковник молча развел руками. Вареня´ продолжал стоять на своем:

— Я за цього черводара пьять суток заробыв, а то ще й брехуном клыкать будуть, так на шо ж воно мени таке дило?

Солдаты, обступившие их, хохотали. Смеялись и Самохин и Рыжаков. Куда девалась усталость и даже боль от ран. Самые «тяжелые» и то пытались улыбнуться.

— Ну, вот что, други мои, — сказал полковник, — с черводаром как-нибудь разберемся, а сейчас, пока вы самолет ждете, поедем-ка мы с переводчиком на рекогносцировку, посмотрим, к какому месту нам всем отрядом выходить, чтоб туда и машины подошли. Ехал сюда, кое-что присмотрел, вот здесь, здесь и здесь, вроде между барханами, такыры идут. — Он ткнул пальцем в карту, громко позвал: — Переводчик! Давай-ка, брат, собирайся, едем.

Вареня´ молча развернул мотоцикл и остановился, дожидаясь полковника. Оба уселись на сиденья, через минуту только хвост пыли над барханами да стрекот мотора указывали, в какую сторону они укатили.

На горизонте показался санитарный самолет, пронесся над самыми барханами, развернулся, пошел на посадку.

— Как только он садиться будет? — с тревогой сказал Андрей.

— Сорокин-то? — отозвался Рыжаков. — Только он и может здесь летать. На любом месте сядет. Под бугор угадает, чтобы скорость погасить, с бугра взлетает...

Летчик действительно каким-то чудом посадил машину между барханами, направил ее вверх по склону. Он так удачно подрулил к отряду, что пройти до самолета оставалось не более двухсот шагов. Из кабины показался пилот, вслед за ним вышел на плоскость и спрыгнул вниз еще кто-то в пограничной форме, зеленой фуражке. Нетрудно было узнать в этой статной, подтянутой фигуре капитана Ястребилова. За ним вышел с большой брезентовой сумкой в руках врач комендатуры Махмуд Байрамов. Вслед за ними, в нелепых здесь меховых унтах, в сдвинутом на затылок шлеме, шагал широкий в плечах, с медвежьими повадками, прославленный в этих краях пилот Сорокин. Словно играючи, он легко нес в руках две двадцатилитровые канистры, очевидно, с водой: любая другая жидкость здесь не имела цены. Внимание Андрея отвлек лежавший рядом капитан Рыжаков:

— Вот и комендант пожаловал. Понятное дело: два мешка денег. Давайте, — предложил он, — пока не будем говорить Ястребилову, что полковник уже здесь. Посмотрим, что будет делать наш павлин...

Самохин пожал плечами. Он и сам хотел бы посмотреть, как будет вести себя капитан Ястребилов, когда вернется полковник. Сейчас же Авенир Аркадьевич позволил Байрамову и пилоту Сорокину опередить себя, с тем чтобы они скорей могли оказать помощь раненым, и шел за ними легкой пружинистой походкой, как будто под ним был асфальтированный плац, а не сыпучий песок.

Андрей отметил про себя, что капитан подтянут и чисто выбрит, на загорелой шее ярко выделяется полоска свежего подворотничка. Этот подворотничок напомнил Самохину отутюженного свежевыбритого Богданова в вагоне санитарного поезда.

Самохин поднялся с кошмы, подал команду «Смирно», официально доложил Ястребилову о выполнении задачи, о потерях, об отобранных у бандитов деньгах.

— Здравствуйте, товарищи! — раздался высокий звенящий голос Ястребилова.

В ответ раздалось нестройное «Здрас!»

— Благодарю за службу!

— Служим Советскому Союзу!

— Вольно!

Андрей повторил команду «Вольно», понимая, что Ястребилов ждал совсем другой реакции на свое появление, но после того, как здесь побывал полковник Артамонов, приезд коменданта воспринимался, как нечто должное. С обиженным видом Авенир Аркадьевич поднялся на гребень ближайшего бархана, внимательно осмотрел в бинокль горизонт: не достанется ли и на его долю парочка каких-нибудь хотя бы захудалых бандитов. Но пустыня оставалась пустыней — бескрайней и безжизненной, и коменданту пришлось спуститься с желанных вершин на грешную землю.

— Много людей потеряли, товарищи командиры, — сказал Ястребилов. — Как же так? Проводник у вас сбежал, главаря упустили?..

«Да он что, смеется, что ли? — с удивлением и злостью подумал Андрей. — Не может же быть, чтобы полковник Артамонов не поставил его в известность? А почему не может? Вполне может быть...»

— Извините, товарищ капитан, — как можно спокойнее ответил Самохин. — Но у нас тут был тяжелый бой. Отряд конвоировал группу бандитов, которых Аббас-Кули оставил в виде заслона у Дождь-ямы. Мы вынуждены были идти с такой обузой на помощь капитану Рыжакову. У нас раненые, кони без воды выбились из сил. Поэтому мы и не преследовали главаря...

— Не преследовали, проводника упустили, — сказал Ястребилов. — Ну что ж, за исход операции отвечать вам с Рыжаковым...

Ястребилов отошел в сторону, распорядился, чтоб напоили свежей водой раненых. Самохин, чувствуя головокружение и сухость во рту, снова опустился на кошму.

Раненым была оказана помощь. Байрамов уложил в сумку оставшиеся бинты, йод, блестящие никелированные инструменты в стерилизаторах, занялся, на первый взгляд, не совсем понятным делом.

Дожидаясь погрузки раненых в самолет (в это время летчик Сорокин что-то проверял в моторе), Байрамов пошел вдоль склона бархана, захватив с собой плотный холщовый мешок и длинную, раздвоенную на конце палку. Вот он перевалил через гребень бархана, быстро прижал что-то палкой на песке, спустя секунду поднял за голову толстую серую змею, повисшую в руке безжизненной плетью. Ловким движением подставил снизу раскрытый мешок, опустил туда свою добычу. Вздох удивления и даже восхищения вырвался из груди тех, кто наблюдал эту картину.

— Зачем вы их ловите, товарищ военврач? — испуганно крикнул Белоусов. — Выползет ведь, беды не миновать.

— Как выползет? — возразил Байрамов. — Кто ж будет смерть на волю выпускать! Покрепче завяжу и не выползет.

— А зачем они вам?

— Лекарство делать от укусов, сыворотку. Из яда кобры — антикобрин, из яды гюрзы — антигюрзин. Одна пойманная змея двести человек может спасти. Даже от каракурта, самого ядовитого на земле паука, противоядие есть, если вовремя укол сделать...

— А у нас гадюка укусит — водкой поят, — простодушно заметил Белоусов.

— Непросвещенные, действительно, вводят алкоголь, накладывают жгуты, прижигают ранки укуса, — согласился Байрамов, — только все это мало помогает. Нужна сыворотка. Для Средней Азии нужно очень много сыворотки, вот я их и ловлю.

— Галиев, Белоусов, — едва дождавшись, когда Сорокин закончит возню с мотором, скомандовал капитан Ястребилов, — грузите в самолет трофейные хурджуны!

Самохин остановил его:

— Я бы на вашем месте распорядился погрузить в самолет сначала раненых.

— Согласен, Андрей Петрович, но насчет этих хурджунов имею специальные указания.

Галиев и Белоусов уже тащили к самолету тяжелые хурджуны с деньгами, когда за гребнями барханов послышался отдаленный треск мотоцикла.

Услышал мотоцикл и Ястребилов. Поднявшись на возвышенность, он вскинул к глазам бинокль, с минуту всматривался в нырявшую между барханами, быстро приближающуюся точку. Мотоцикл скрылся в низинке, несколько минут оттуда доносился его приглушенный стрекот, затем Артамонов с Варене´й вынырнули из-за склона, подкатили к стану пограничников.