— Салям, Амангельды-ага! Здравствуй, дорогой! — воскликнул он. — Есть у тебя вода? Давно ли ты ел? — Он протянул ему флягу, хотя Белоусов уже передал ему свою. — Как ты узнал, что мы здесь?

— Ребенок и тот узнает, — Отвечая на приветствие и сделав всего лишь один глоток из фляги, ответил Амангельды. — В пустыне такой след, сразу видно, конный отряд прошел, лошади подкованы, как пограничники куют.

— Начальник! — налив немного воды в горсть и освежая блестящее от пота темно-коричневое лицо, воскликнул он. — Делай скорее тревогу! Надо вам очень быстро выезжать! В пустыне война! Ваши геок-папак с бандитами бьются! Очень тяжело вашим. Надо спешить. Аббас-Кули со всех сторон их обложил, как ястреб кружит, добить хочет. Седлай коней, верблюдов! Торопись!

— Поднимайте отряд в ружье! — приказал Самохин Галиеву. («Вот она где группа Рыжакова») — Сам-то сможешь, Амангельды-ага, в седло сесть?

— Если надо — сяду. Верхом не так далеко. Километров десять будет. Пешком долго шел...

— Старшина, — распорядился Самохин, — верблюдов завьючить, бочата и бурдюки наполнить водой, пленных связать. Хейдар! — окликнул он проводника. — Едешь с нами. Оружия у тебя нет, будешь коноводом. Пересядь на резервного коня, того, что с белым пятном на лбу, второго, с белыми чулками, держи в поводу. Береги их пуще глаза, держись возле меня и старшины Галиева. Свежие кони нужны будут, если придется догонять главаря: Аббас-Кули нам живым нужен... Сержант Гамеза!

— Здесь!

— С четырьмя пограничниками (Андрей назвал фамилии) будете охранять задержанных. Спустя минут пятнадцать двигайтесь вслед за нами, вплотную не подходить. Все готовы?.. Отря-а-ад! Рысью!.. Ма-а-а-арш!

Лошади после отдыха у Дождь-ямы легко шли по такыру, не сбавляя хода, преодолевали сыпучку. В белых налобниках, таких же, как у верблюдов, они выглядели непривычно, словно кони средневековых рыцарей, но чувствовали себя, видимо, сносно. Людям, впервые отправившимся в путь днем, под палящим солнцем, было тяжело.

Самохину не давала покоя мысль: «Почему терпит такой урон капитан Рыжаков? У него ведь было достаточно сил, чтобы разбить банду. И второе: почему бандиты, отбившись от пограничников, не уходят в пустыню или через кордон?»

— Амангельды-ага, — позвал Андрей, — подъезжай ближе, расскажи подробнее, что видел...

На всякий случай приказал переводчику Сулейманову держаться рядом.

Амангельды начал с рассказа о себе:

— Позвал меня Яков Григорьевич, старший лейтенант Кайманов. Ай, говорит, ты у нас изчи кумда белет — следопыт, хорошо знаешь пески. Давай немножко помогай. Где-то в Кара-Кумах сидит банда поганого шакала Аббаса-Кули, пойди посмотри следы, спроси у людей. Ай, думаю, ладно. Надо помогать: свой человек просит. Знал я: не вернулся караван из Ташауза. С караваном пошли мои друзья с Даугана — жена Барата Фатиме, внучка яш-улы Али-ага Гюльджан. Надо их, думаю, искать. Оседлал коня, поехал. Вижу, захватила какой-то караван большая банда, прошла по пустыне на лошадях и верблюдах, как целый батальон. Два дня и две ночи шел по следам. Еще полночи шел. На рассвете слышу: стрельба, кони кричат, верблюды кричат — война идет. У Амангельды винтовки нет, бичак есть. Вылез на гребень, смотрю: в барханах целое сражение. Не пойму, кто с кем воюет. Ваши пограничники тоже в гражданском, деревянные треноги у них, трубки со стеклами, как у землемеров. Смотрю, в пустыню верблюды бегут. Ай, думаю, что такое? На верблюдах баджи, дети сидят. Палки для кибиток привязаны, кошмы скатаны, вьюки. Бандиты в тельпеках на конях возле этих верблюдов крутятся. Ваши в барханах круговую оборону держат. Бандиты отсекли ваших от верблюдов, окружили с трех сторон и стреляют, головы поднять не дают. Подполз я к вашим, капитана Рыжакова раньше видел. Узнал он меня. Ай, салям, Амангельды-ага, говорит. Хорошо, что нас нашел. Мы знаем, что ты большой следопыт. Как хочешь доберись до наших людей, передай пограничникам: очень тяжелый здесь бой. Обязательно скажи, Аббас-Кули ловушку нам здесь сделал, посадил на верблюдов, захваченных с караваном женщин и подростков, за их спинами да за тюками своих бандитов спрятал. В упор стреляли...

«Так вот в чем дело! Вовремя предупредил следопыт, — подумал Андрей. — Аббас-Кули может попытаться сыграть такую же штуку и с нашим отрядом...»

— Добрался я между барханами до своего коня, — продолжал Амангельды, — вскочил в седло, поскакал.

Бандиты увидели, давай по мне стрелять. Ранили коня. Конь еще километра четыре бежал, как человек, хрипел. Потом упал, сдох. Пошел я пешком, увидел ваши следы, ай, думаю, сам аллах вас сюда на помощь послал, сюда привел...

В считанные минуты Андрею надо было наметить план боя. Какие потери у Рыжакова? Продержится ли он до того, как подоспеет помощь? Сколько бандитов у Аббаса-Кули? Удастся ли выполнить план, о котором так долго они говорили с Хейдаром? Были и другие вопросы, мучившие Андрея: «Где полковник Артамонов с машинами?», «Почему группу Рыжакова и его, Самохина, не ищут с самолета?». Беспокоила мысль: не развернется ли Аббас-Кули, да не нападет ли на четырех конвойных, охранявших шестнадцать бандитов, оставленных им в резерве у Дождь-ямы? Уследит ли сержант Гамеза за этими шестнадцатью, не выкинут ли они сами какую-нибудь штуку? И снова назойливый, необъяснимый вопрос: «Почему Аббас-Кули держится возле отряда Рыжакова, не уходит в пустыню?»

Амангельды словно подслушал его мысли:

— У ваших совсем нет воды. Некоторым раненым пришлось позабивать нижними рубахами рты. Аббас-Кули, наверное, считает, что оружие ваших геок-папак для него легкая добыча.

Андрею объяснение показалось логичным, немало озаботило новое известие:

— Как «рты позабивать»? Они же задохнутся!

— Зачем задохнутся? Не забьешь рот рубашкой — человек высохнет. Забьешь — какая-такая вода еще в нем остается.

— Чем же они дышать будут?

— Как чем? Носом будут дышать! — Амангельды говорил так убежденно, что Галиев, например, кажется, поверил ему. Но Самохин после его рассказа ощутил еще большую тревогу.

— Много ли наших побито? — осторожно спросил он.

— Наверное, много, начальник, — отозвался Амангельды. — Трудно понять, кто убит, кто от жары встать не может. Всю воду, какая у меня была, отдал. Сам чуть не подох. Давай скорей, дорогой, пропадут ваши люди, жалко будет!

Несмотря на жестокую жару, вперед и вперед ходкой рысью идет отряд. Пот заливает лицо, щиплет глаза. Кони и верблюды дышат тяжело. Люди молчат. Кажется, стоит открыть рот, жгучий воздух иссушит в организме последние капли влаги. Жарко... Очень жарко. Ломит виски. Слепящее солнце режет глаза.

Все ближе и ближе самая ответственная минута встречи с врагом. Надо не только разбить банду, захватить ее и обезоружить, но и выполнить задуманную операцию. А это не просто, очень не просто. Бандиты тоже дремать не будут.

Самохин придержал коня. Остановились вместе с ним Галиев, Сулейманов, Амангельды. Все четверо некоторое время молча пропускали мимо себя отряд. Андрей всматривался в почерневшие от зноя лица солдат с воспаленными глазами, потрескавшимися губами. Разные это лица. Но у всех выражение удовлетворения и даже гордости за успешно проведенную операцию у Дождь-ямы. Большая часть пограничников ехала на лошадях, но человек шесть Самохин посадил на верблюдов, двойные седла и силуэты склонившихся друг к другу седоков оказались неплохой маскировкой. Два верблюда были нагружены бочатами с водой, столь необходимой отряду Рыжакова. Проехал вместе с другими и Хейдар. На кровном ахалтекинце он выглядел очень даже неплохо, с природной сноровкой сидя в седле. Но он даже головы не поднял, не посмотрел в сторону Самохина.

— Скажи мне, Амангельды-ага, — сказал Андрей, — сможешь ты хотя бы в бинокль узнать Аббаса-Кули?

— Я его и без бинокля узнаю, — отозвался Амангельды. — Сколько раз на Даугане встречал, только сегодня утром видел. Полосатый халат на нем, белый тельпек. Конь черный, как осенняя ночь.