Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ни хрена не возьмут! — с сердцем сказал Яков по-русски.

Али-ага его понял, с удовлетворением закивал головой:

— Бо´лды, Ёшка, бо´лды! Правильно! Раз ты так говоришь, значит, правильно. Кто спросит, отвечу: «Ни хрена не возьмут!» Тебе люди верят...

Яков не стал его разубеждать, что в прогнозах такого масштаба авторитета Ёшки может оказаться недостаточно. Но в душе он был убежден: гитлеровцы Москву не возьмут. Наши должны выдержать, обязательно выдержат. Нельзя не выдержать. Надо всеми силами отвести от Москвы угрозу. То, что назревает здесь, на южной границе, должно во многом нарушить планы Гитлера, оттянуть силы врага.

— Слушай, яш-улы, — сказал Яков, — и запоминай. Сам видишь, сколько по дороге идет важных грузов. Бандиты тоже не дураки, глаза и уши у них есть. Обязательно будут стараться помешать нам выполнить военную задачу, будут беспокоить народ. Надо подумать, яш-улы, какие остались в поселке и в соседних аулах очень надежные люди. У каждого и на затылке должны быть глаза, чтоб ни одного чужого не пропустить. Пусть к тебе приходят, говорят, что узнают. Ты будешь через начальника заставы мне или коменданту передавать.

Али-ага приосанился и немного помолчал, прежде чем ответить.

— Сагбол тебе, Ёшка, что пришел к старому Али. Очень правильно говоришь! Хорошее дело надумал. Люди все видят, все знают. Многие уже говорят: «Надо тех проклятых бандитов стрелять, как бешеных собак». Я позову Анна-Мурада, Савалана, в городе хороший парень Аймамед Новрузов есть, тоже пойдет...

Али-ага перечислил еще с десяток имен, на кого могли бы положиться пограничники.

— Все объясни, — сказал Яков. — Мы должны очень быстро узнать, где прячутся эти бандиты. Нужны проводники в горы, а перво-наперво потребуется проводник в Кара-Кумы Аббаса-Кули ловить. Такой, чтоб знал пески не хуже, чем ты — родной Дауган.

— Знаю такого человека, — отозвался старик. — Он-то и видел Аббаса-Кули. Только пойдет ли? Трус — не пойдет, смелый — для себя смелый. Каждый хочет знать, ради чего идет. Пески знает, как свой мелек, — продолжал Али-ага. — Молодой был, в Кара-Кумы караваны водил. Революция пришла — испугался, за кордон убежал...

— Проводник, а революции испугался? Что ж, он баем был?

— Какой бай? Самый бедный дехканин. Ему другие сказали: «Уходи», он и ушел. Сам не понимал... Не знаю, пойдет ли?

Али-ага с сожалением почмокал губами.

— Немножко обидели вы его, — продолжал старик. — На восемь лет в Воркуту загнали.

— Зря не загонят, — сказал Яков. — Значит, заслужил. Может быть, еще кого вспомнишь?

— Не знаю, Ёшка, не знаю, — возразил Али-ага. — Если другой кто с коровой через гулили перейдет, его два дня подержат и обратно отправят, а Хейдару восемь лет дали...

— А зачем он с Аббасом-Кули пошел? — возразил Кайманов. — Аббас-Кули коров не пасет.

Али-ага скупо рассмеялся, покачал головой.

— Ай, глупый-глупый Али-ага! Как раньше не догадался! Выходит, ты Хейдара лучше меня знаешь. Так бы и спросил: зачем Хейдар в пески ходил, зачем Аббаса-Кули видел, зачем бродит по горам, о чем с людьми говорит?

— Ну вот я тебя и спрашиваю. — Кайманов тоже рассмеялся: — Скажи мне, какой человек Хейдар, зачем через пески в Дауган пришел, зачем с Аббасом-Кули говорил?

— Откуда я знаю, Ёшка? Могу только сказать то, что люди говорят. Хейдар Махмуд-ага почти такой яш-улы, как я: сухой, крепкий, как саксаул, не смотри, что терьяк курит. В песках может сутки идти — не остановишь. Пустыню и горы, как свой мелек, знает. Только не пойдет он с вами в Кара-Кумы, ему Аббас-Кули приказал не в песках — здесь, на гулили, быть.

Яков едва сдержался, чтобы не показать старику свое раздражение.

— Что-то у тебя, яш-улы, — сказал он, — Аббас-Кули сильнее и погранвойск, и Советской власти. Почему его Хейдар боится? Почему он в пески не пойдет?

— Ай, Ёшка, — со вздохом ответил Али-ага. — Ты спросил, когда увидел меня: «Почему такой печальный, яш-улы Али-ага?» Я тебе ответил: бандиты Аббаса-Кули схватили в песках на Ташаузской дороге четырех женщин. Ай, Гюльджан, Гюльджан, внучка моя, — снова запричитал старый Али. — Зачем отпустил я тебя с Фатимой в Ташауз! Что, если эти проклятые выродки схватят мою девочку, как схватили дочку Хейдара Дурсун?..

Горестно причитая, старик закрыл глаза, раскачиваясь из стороны в сторону. В сумраке сеновала лицо его казалось темнее обычного. Пряно пахло свежим сеном. Тонкие, как лезвия ножей, лучи солнца пробивались сквозь щели в дощатых стенах. Уже чувствовалась подступавшая и сюда дневная жара. Кайманов не мешал старому Али горевать вслух, чувствуя некоторое смущение. Не трудно было додумать то, что не сказал ему старик. Угрозы Аббаса-Кули Хейдару — не шутка. Бандит взял заложников. Для острастки, вздумай Хейдар что-либо предпринять, Аббас-Кули тут же зарежет Дурсун — мать двоих детей, еще и позаботится, чтобы об этом узнало как можно больше народу. Наконец Яков прервал причитания старика.

— Не надо так горевать, яш-улы, — мягко сказал он. — Для того и пришел к тебе, чтобы посоветоваться, как лучше поймать этих бандитов, чтоб спокойно люди ходили по нашей земле и в горах, и через пески в Хиву, и Ташауз. Скажи лучше, где этого Хейдара найти? Думаю, что сумею его уговорить.

— Откуда я знаю, Ёшка? — ответил Али-ага. — Говорят, Хейдар на текинском базаре табаком торгует.

— Скажи лучше — терьяком, — поправил его Кайманов. — Терьяк раз в двадцать дороже будет.

— За руку его не держал, сказать не могу, — возразил Али-ага.

— Бо´лды, яш-улы, — сказал Яков, — если чувствуешь себя хорошо, прошу тебя, поедем со мной в город, поможешь найти Хейдара Махмуда-ага.

— Конечно, поедем, Ёшка. Как скажешь, так и поедем. Надо ехать!

— Я его только издали видел, когда он свататься к нашей Сюргуль приходил.

Али-ага с сомнением покачал головой.

— Что же, он на старости лет хочет вторую жену взять? — спросил он. — Зачем ему? Надо свою Патьму искать...

— Яш-улы, хочу у тебя еще спросить, — сказал Яков.

— Давай, Ёшка, спрашивай, — с готовностью ответил старик.

— Вспомни, дорогой, слышал ты за кордоном имя купца Клычхана? Сижу и думаю: «Почему сразу три человека с той стороны сошлись возле нашей комендатуры? Сюргуль рядом живет, Хейдар пришел. А тут и Клычхан появился? А? В тот день еще как раз Сюргуль загнала на крышу кибитки своего козла. Вот он там орал, «дождь звал». Очень много совпадений получается, яш-улы...

— Это правильно, — закивал головой Али-ага, — гейч кричит, дождь обязательно будет. Так Аббас-Кули Хейдару приказал. А тот пришел, от него Сюргуль привет передал. Боится она кровников. Аббас-Кули и Сюргуль хочет к рукам прибрать: гейч на крыше кибитки кричит, значит, всех, кто с Аббасом связан, срочно в пески зовет. А Клычхана я не знаю, Ёшка, не помню, ни от кого не слыхал. Сюргуль знаю, Хейдара знаю, Клычхана не знаю. Надо, Ёшка, смотреть, к кому будет ходить этот Хейдар. Одному на ту сторону перейти трудно, надо друзей искать. Моя голова устала, Ёшка-джан, пускай твоя думает. Она у тебя молодая, а я уже не могу...

— Прости, яш-улы, утомил я тебя, — согласился Кайманов. — Но позволь мне тебя еще спросить...

Кайманова немало занимал вопрос, откуда все так хорошо знает старик Али-ага?

— Вот я слушаю тебя и думаю, — продолжал Яков. — Живет себе Али-ага на Даугане, никуда не ходит, нигде не бывает, копает свой огород, поливает мелек, сидит у кибитки, на солнышке греется. Откуда так все хорошо знаешь? Что ты: святой или сам аллах? Или у тебя такое радио есть?

— Радио, Ёшка, радио, — усмехнувшись, подтвердил Али-ага. — Ладно, Ёшка, скажу, — согласился старик. — Про Аббаса-Кули и Хейдара мне Ичан Гюньдогды рассказал, наш огонь чопан. Приходил к нему Хейдар. Советовался. Вместе они в шахтах в Воркуте были. Ичан к тебе хотел прийти. Не мог: с отарой один оставался. Рамазан Барат-оглы — чолок его — где-то больше суток пропадал. Наверное, девушку присмотрел, немножко гулять пошел.

26
{"b":"183538","o":1}