— Полагаю, вы догадываетесь о теме беседы, для которой я просила вас прийти. И полагаю, вам превосходно известны мои мысли на сей счет. Особенно в свете событий минувших дней.
Тут последовала пауза, во время которой у Анны даже голова закружилась от страха. Одно дело, когда о твоем проступке, о твоем падении известно тому, в ком ты уверена. Совсем иное, когда тайное становится явным другому человеку. А уж будущей belle-mere тем паче.
Что делать, мелькало в голове Анны в тот миг. Повиниться за содеянное? Оправдываться? Сослаться на слабость перед врагом, который занял дом? Или на слабость собственного тела? А может, отпираться? Или вовсе промолчать?
— Я не буду скрывать, что во мне нет особой склонности к вашей кандидатуре в качестве невестки, — Анна изо всех сил пыталась не отвести взгляда от лица Алевтины Афанасьевны, столь схожего и в то же время такого отличного от знакомых черт ее сестры. И дело даже было не в оспинках, следах былой болезни, которые остались на лице матери Андрея и которые были так заметны даже под слоем пудры, что покрывала кожу. И не в следах времени, которые не пощадили женщину и избороздили ее лицо мелкими, но глубокими морщинками у глаз и у рта.
Дело было в выражении глаз и линии губ. Марья Афанасьевна пусть и выглядела строгой и величавой барыней, но в ее облике не было даже маленькой части спесивости и горделивой заносчивости, с которой держала себя Алевтина Афанасьевна с окружающими. Особенно ныне, когда ее положение резко повысилось в связи с изменением статуса сына.
— Во мне нет к вам приязни. Равнодушие, которое следовало бы питать в вашем случае, исчезло после того, как вы подвергли унижению моего сына. И пусть он забыл… пусть простил вам его — мужчины всегда отличались излишней слабостью перед женщиной, но я — так и знайте! — я вам никогда его не прощу! Фамилия Олениных довольно знатна для подобного! Предки наши службу несли еще при Петре Алексеевиче, прародителе Его Императорского Величества! И пусть мой сын был недостаточно ровен вам по положению денежному, но по знатности….
Алевтина Афанасьевна перевела дух, собираясь с мыслями, чувствуя, что, поддавшись нежданно нахлынувшим эмоциям, потеряла нить разговора, который планировала вести изначально. Пусть она и не могла повлиять на выбор сына, пусть все уже решено. Но вот не указать той, которая когда-то отвергла ее сына, причем, отвергла крайне неприятным и унизительным способом, на ее нынешнее положение — бесприданницы с единственным багажом из толков, да еще и с неясностью существования младенца в ее жизни — Алевтина Афанасьевна просто не могла. Пусть знает, насколько благороден ее сын, решивший взять в жены эту девицу, пусть понимает, чем она обязана ему, Андрею…
И даже опешила несколько, когда Анна вдруг прервала ход ее мыслей своей гордой репликой. Спина ее была выпрямлена, а голос тверд, но только Анна знала, чего ей стоит нынешняя смелость, и как дрожат ее ладони, которые она сомкнула за спиной, пряча те от пытливого взгляда будущей belle-mere.
— Смею вам заметить, madam, что в моих жилах течет не менее значимая кровь! Туманины так же ходили подле Михаила Федоровича Романова, а также держались его семьи, невзирая на все, что бы ни творилось в те лихие дни.
Анна всего лишь хотела подчеркнуть, что ее род не менее знатен, чем род Олениных, но невольно лишь раздразнила гнев Алевтины Афанасьевны, непривыкшей к возражениям.
— Les grands noms abaissent, au lieu d'élever, ceux qui ne les savent pas soutenir [665]Какой бы ни была ваша кровь, mademoiselle, все достоинства рода меркнут пред тем, как несут бремя чести его по дальнейшему времени! — холодно и резко отрезала она, сурово взглянув на Анну. И та снова смешалась, удивляясь тому, как растеряна ныне и этой встречей, и резким тоном, и ледяным взглядом. Что с ней сталось? Отчего она с таким трудом удерживает привычную маску равнодушия? Или это любовь настолько переменила ее — сделала ее прежней Анной, наивной, безрассудной, незащищенной перед светом? Или это от чувства вины за то, что судя по всему, открыла Катиш несостоявшейся belle-mere? О, видимо, до конца дней Анне будет суждено стыдиться и сгорать от невыносимого чувства сожаления и раскаяния за невольный проступок!
— Вы должны сами понимать мое неприятие этого брака, — чуть мягче, но все так же холодно проговорила Алевтина Афанасьевна, снова отводя взгляд от лица Анны. — Ваша известность в этих краях совсем не того толка, что должен быть у девицы честного нрава. Вы своенравны и не уважаете правила, коли пренебрегли своим долгом по отношению к вашей семье и не уехали тотчас же с мадам Крапицкой. Сколько несчастий вы принесли в нашу семью, понимаете ли вы сами?! Ни одна женщина не стоит того, сколько пришлось потерять моему сыну по вашей вине, mademoiselle! Его карьера в гвардии, его положение, его честь, в конце концов! Все к вашим ногам! Ради чего? Ради чего, спрашиваю я вас?
— Я не могу дать ответ за него на этот вопрос, мадам, — ответила Анна, стараясь не выдать мелкой дрожи волнения, которой ее трясло в этот момент. Только крепче сжала руки, пряча те за спиной в складках платья. — Я могу говорить лишь от себя самой. Мне очень жаль, что я причина тех несчастий и той боли, которые невольно и по не домыслу принесла вашему сыну. Я горда и счастлива, что Андрей Павлович желает стать моим супругом. И позвольте вам сказать, что намерена сделать в последующем все, что в моих силах, чтобы Андрей Павлович позабыл о тех моментах. И чтобы ни единого дня не случилось, чтобы он пожалел о том, что стал подле меня под венцы!
Алевтина Афанасьевна некоторое время молча смотрела на Анну, выслушав эту короткую, но такую бурную речь, которую та сбивчиво произнесла. А потом медленно и размеренно проговорила:
— Отчего-то я убеждена, что такого дня не будет. И вовсе не по вашему старанию, ma chere mademoiselle! — и добавила после, глядя прямо в глаза Анне. — Помоги вам Господь, коли сызнова вильнете. Даже князь после не пожелает видеть вас, слово мое в том…
На один-единственный миг Анна растерялась при этом взгляде, устремленном на нее. И не от угрозы, прозвучавшей в тишине комнаты, и не от холодности тона, которым та была произнесена. От выражения лица Алевтины Афанасьевны, вдруг потерявшей всего на миг привычную маску, за которой та скрывалась от окружающих, как когда-то пряталась сама Анна.
Она боялась. Боялась, что сын, ее родная кровь, будет снова страдать, как мучился некогда по вине этой русоволосой кокетки, привыкшей шутя играть чужими сердцами и судьбами. Боялась, что она снова причинит ему боль, а тот не сумеет в этот раз выправиться от нанесенной раны…
И этот страх, а также осознание, что мадам Оленина вовсе не та на самом деле, которой желала бы предстать перед остальными, и некое сходство привычного притворства перед окружающими, столь знакомого Анне, вдруг сотворило неожиданное — Анна немыслимым образом вдруг почувствовала странное расположение к этой женщине и даже на короткий миг забыла о своем страхе перед ней. И так удивилась этому чувству, вспыхнувшему в ней, что даже не сразу услышала, как за ее спиной отворились двери, и в салоне раздались шаги.
— Madam, — коротко кивнул Андрей матери, тут же застывшей на своем месте на оттоманке, после того, как занял место возле Анны, едва ли не вплотную к ее плечику. Словно подставляя свое плечо для того, чтобы она оперлась на него в случае нужды. — Удивлен, что вы призвали к себе Анну Михайловну для благословения, минуя мою персону. Или я ошибаюсь?
Алевтина Афанасьевна не выдержала прямой взгляд сына, первая опустила взгляд, делая вид, что ей необходимо поправить шаль, укрывающую ее ноги от ветерка. В салоне установилась напряженная тишина, такая гнетущая и тяжелая, что казалось, ее можно даже тронуть рукой, настолько осязаема та была. Оттого самым заветным желанием Анны в этот момент было скрыться куда-нибудь из этой гостиной, не видеть той прохлады, которой мгновенно пропитался воздух в комнате. Прохладой между матерью и сыном. И сердце Анны сжалось на миг от осознания причины этого охлаждения, осознав, что вряд ли мать приняла решение сына о женитьбе со спокойным сердцем.
