— Que? [547] — переспросила Анна, и он тоже повторил за ней, словно не расслышав ее реплики: «Que?», протянул руку и коснулся пальцами уголка переплета ближайшей к нему книги, выставленной щитом. А потом резко прищурил глаза и спросил:

— Что вы здесь делаете? Кто вас пустил? Где ваша мадам?

Анна испугалась его тону отчего-то — резкому и холодному и разозлилась тут же на саму себя и за этот страх, и за собственную глупость, поставившую ее ныне в такое неловкое положение. Интересно, видел ли он, как она кралась к кабинету? А потом тут же подумала — конечно же, видел!

— Я принесла книги. Они из библиотеки домашней. Прошу простить меня за вольность взять их без вашего на то позволения, — а потом добавила резко, кладя книги на край стола. — Более не стану!

— Fi donc! [548] С места да в галоп сызнова! — Андрей сделал пару шагов к столу, поднял одну из книг, а потом как-то неуклюже опустился в развалку в кресло, и только тут Анна поняла, что он пьян и выпил немало, судя по всему. Как и ее брат — только по отдельным движениям да выражению глаз можно было понять, что тот пьян. Вот и ныне не сразу поняла, а осознав, отчего-то даже не шевельнулась с места, глядела, как он листает книгу, хотя одна ее половина настойчиво твердила уходить прочь. Другая же шепнула, маня остаться, что под хмелем обычно выбалтывают то, что так тщательно хранят за душой, когда трезвы.

Хотя тут же пожалела, что осталась, когда Андрей продекламировал по-французски, четко выговаривая каждое слово, как-то странно опустив уголки рта, словно ему было не по себе читать эти строки:

Он смеется над ней, не иначе, прикусила губу Анна. Вот ведь усмешка судьбы — она сама долго сидела над этими строками, поражаясь их горькой правоте. Как часто она смеялась над любовью иных, пока сама любовь не посмеялась над ней. И продолжала смеяться ныне в лице этого мужчины, который продолжал отчего-то мучить ее, карать за то, что посмела когда-то унизить его глупым спором. Не от того ли он так жесток с ней сейчас?

— Да, я поступала жестоко ранее с теми, кто был в меня влюблен! — шагнула Анна к столу и вырывала из его пальцев книгу, бросила на стол ту так резко, что порыв ветерка взметнул прядь волос Андрея, упавшую на лоб. — Да, я была такой! И ныне сломлена… потому что когда-то имела несчастье полюбить. Слышите вы! Полюбить!

Он долго смотрел на нее молча некоторое время, а потом усмехнулся, подняв уголок рта.

— Как же все-таки вы самолюбивы, Анна! Каждое слово — тут же на свой счет…

И она тут же вскинулась, уязвленная его словами.

— А вы? Что вы…? Мой брат был прав. Прав в каждом слове, когда говорил о вас! Вы подлец! Вы… вы… в вас нет ничего, что должно иметь благородному мужчине…

Анна отшатнулась, когда он вдруг резко поднялся с места и направился в ее сторону, перепуганная выражением его глаз. Вдруг вспомнила, как он смотрел на нее в вестибюле, когда она швырнула ему в спину кольцо — с такой горячей яростью, что казалось, он порвет ее на клочки, не будь они не одни. Но ныне, в библиотеке, они были наедине, и их уединение Анна прочувствовала сейчас как ни на минуту ранее. А потом Андрей так же неожиданно остановился у стола, оперся об него, чуть присев на краешек, скрестив руки на груди. Вновь на лице появились равнодушие и вежливая отстраненность.

— Неужто? — переспросил он, и Анна кивнула, обманутая его деланным спокойствием. — Быть может, вы найдете в себе смелость продолжить? Мне стало крайне прелюбопытно, что за толки вы так внимательно слушали, дабы составить суждение о моей скромной персоне.

— Я не слушаю толки, коли не верю в их истинность, — отрезала холодно Анна. — Возразите же мне, коли я не права, но разве может человек с честью так поступать, как вы? Вы берете и бросаете без жалости, губите, соблазняете, а после оставляете… О Боже, если бы вы знали, как я ненавижу себя за то, что позволила вам! Я думала, вы совсем иной… Я так защищала вас перед братом тогда. А ныне… это все правда! И ваша bru …, - Анна заметила, как он чуть прищурил глаза, когда она произнесла это, и сердце сжалось. Значит, все правда. А она до последнего, до этой самой минуты не верила…! — И Мари. Она тоже погублена и оставлена вами. Кто еще? Я многое узнала ныне на ваш счет. Весьма!

— Неужто? — снова поднялся вверх уголок рта в усмешке, снова это выражение лица так злившее Анну. — Неужто про всех проведали? Про тех, кто был в Варшавском герцогстве? И про…

Анна не дала ему договорить — в два быстрых шага пересекла расстояние, разделяющее их, и ударила со всей силы по левой щеке. Так ударила, что сама едва не ахнула от боли, пронзившей ладонь от этого удара. Но как и тогда, в то лето, когда она бросила ему в спину кольцо с гранатами, Андрей только дернулся от удара, а потом снова взглянул на нее тем же взглядом — вежливо-холодным, чуть любопытствующим, словно ее поведение интриговало его. Даже легкая тень улыбки скользнула по губам ей на злость. И тогда она ударила его снова — уже левой рукой по правой щеке, точно так же со всей силы, чтобы заболела собственная ладонь. Ударила за всю боль, что испытывала за эти годы, что сейчас колола в груди острой иглой. За то, что он сделал, и за то, что не сделал.

Анна не успела даже ахнуть, когда Андрей почти неуловимыми глазу движениями вдруг схватил ее запястья и резко дернул на себя. Они всего мгновение смотрели друг другу в глаза, а потом… Анна даже не поняла, как случилось то, что произошло потом. Я хотела его укусить, уговаривала она себя после, лежа в темноте своей спальни и вспоминая то, что случилось в кабинете. Я всего лишь хотела его укусить, причинить боль зубами, когда не могла ударить… Укусить за эту пухлую нижнюю губу… пухлую нижнюю губу…

Она успела забыть за эти годы, как может кругом идти голова от поцелуя. От тепла губ и от запаха вина, которое Андрей недавно пил. Тонкая и короткая щетина приятно колола кожу вокруг рта, но Анна только после заметит следы, что та оставит на ее лице, выдавая с головой его обладательницу.

Она толком ничего не соображала в те моменты. Будто разум затих, заснул под воздействием дурмана, что влился в ее кровь с поцелуем, который она вдохнула вместе с запахом кожи Андрея и его волос. Руки, казалось, не принадлежали ей и жили своей жизнью — взметнулись вверх, стали гладить плечи, после пальцами зарылись в пряди его волос, скользнули, набравшись смелости, под тонкое полотно рубахи на такую горячую кожу, что даже обжигало подушечки пальцев. Теснее, теснее… Как можно ближе к нему. Чтобы раствориться в нем без остатка, чтобы слиться с ним в единое целое и более никогда не разделяться!

Губы Андрея скользнули по ее щеке и вниз — к шее и вырезу платья, который он уже успел расстегнуть за эти мгновения. От этих прикосновений кровь наполнялась огнем, распирала вены, стучала в висках. От этих прикосновений хотелось урчать, как довольной кошке. И она не сдержалась — с тихим полувздохом-полувозгласом запрокинула голову назад, подставляя его губам шею, выгибаясь в его руках от непонятных, но таких знакомых ощущений в теле. С тихим стуком на пол упала шляпка, ленты которой Анна так и не завязала, уходя из дома, но ни он, ни она даже ни на миг не прервали своего занятия. Даже если бы кто-то принялся палить под окном из ружей, Анна не обратила бы в тот момент внимания на эти звуки, поняла она после.