Иногда Мария ненавидела Андрея. За выражение его глаз, как ныне. За холод в его голосе, за ту иронию, что она легко распознавала в нем. За ту отстраненность, что держал он с ней, и за те улыбки, что дарил другим дамам, поворачивающим в его сторону головы, приветствующим его, улыбающимся ему, флиртующим с ним.

— Ах, мы даже предположить не могли, что вы, русские, таковы, — улыбалась француженка, сидящая за игровым столом через два игрока от Андрея. Она игриво склонила голову вбок, отчего перья ее плереза шаловливо скользнули с плеча к груди, едва прикрытом блестящим в свете свечей шелке. Конечно же, взгляды мужчин невольно последовали за концами перьев к глубокой ложбинке, и Мария сжала с силой костяную ручку веера, когда заметила улыбку Андрея при этом намеренном движении головой своей собеседницы. Игра началась и вне стола, но вряд ли Мария позволит ей зайти далеко! Недаром же она здесь!

— Мы ждали сущих дикарей, — продолжала француженка. — А видим перед собой истинное воплощение Марса во множестве лиц.

— Тогда вы понимаете, какие счастливицы мы, русские дамы, — улыбнулась холодно Мария и провела украдкой сложенным веером по плечу Андрея, за спиной которого стояла, наблюдая игру. Мол, держись подальше, дорогая, место явно несвободно подле него.

— И какие же счастливицы ныне француженки! — парировала француженка, и Мария только стиснула зубы от злости. Офицеры же рассыпались в ответных комплиментах, а кто-то даже поцеловал француженке руку, опустившись на колено возле ее кресла. Улыбался бы так же Андрей этой даме в палевом шелке, если бы за его плечом стояла Шепелева, вдруг с тоской подумала Мария. Отчего он так явно показывает флирт ей? Ранее такого не было. Ранее она только догадывалась о том, что происходит на таких вечерах, а позже — под покровом темноты. А как пересекли границу Франции, как они встретились после того, как она оставила земли Рейнского союза, чтобы следовать за ним, чтобы не было подле него вот таких вот дамочек в платьях с низким вырезом, то все стало из ряда вон плохо. Что мне делать, думала она, совсем не слыша разговоры, смех, тихий бег шарика по рулетке, за столом с которой сидели игроки. Что мне делать? Я его совсем потеряла. И никак не могу вернуть назад. А ведь скоро подпишут мир, так говорят офицеры. Наполеон загнан в тупик, у него почти не осталось армии, а столица его империи взята. И тогда конец… конец всему — ее надеждам, ее мечтам. И ей придется оставить его, разве ж удержит она Андрея в России?

От внезапно нахлынувшего волной отчаянья и страха перед будущностью у Марии даже голова закружилась. А потом она заметила среди стоявших за спинами игроков за другим концом стола Лозинского и даже пошатнулась, едва не уступая наплыву дурноты, вдруг закружившей голову.

— Qu'y a-t-il? [521] — плечо Андрея под ее ладонью, которую она опустила в поисках опоры, напряглось. Он взглянул на нее, чуть повернув голову, заметил ее бледность, переспросил тихо по-русски. — Что с вами, Мари?

— Я покину вас на пару минут, Андрей Павлович, — так же тихо ответила она, а потом кивнула расступившимся офицерам, зашагала от них прочь, жестом остановив вдову, направившуюся вслед ней. Казалось, Лозинский ждал ее — он уже отошел от стола с рулеткой, выбрался из толпы наблюдателей за игрой.

— Я польщен, что вы все же уделили мне время и решили поприветствовать старого знакомца, — поклонился он ей, поднося ее руку к губам. А потом окинул взглядом ее с края подола до рыжих локонов, украшенных плерезом, улыбнулся. — Вы очаровательны, мадам Арндт. Ваша прелесть только умножилась за те дни, что я не видел вас.

— Я подошла к вам не комплименты слушать, господин улан, — отрезала Мари, огладываясь назад, пытаясь рассмотреть через толпу у стола игроков. — Или вы уже не улан? Ведь Великая армия канула в Лету, кажется. Удивлена увидеть вас здесь… Что вам понадобилось?

— В Париже? — деланно удивившись, переспросил Лозинский.

— Нет, не в Париже. Что вам понадобилось именно здесь? И ненадобно говорить, что это прихоть судьбы — ваше нахождение в тех местах, где бываем мы.

— Мы? Вижу, вам удалось добиться, чего вы так отчаянно желали в те дни, — проговорил Лозинский так же, как и она недавно, оглядываясь в сторону офицеров в светлых мундирах гвардии, скрытых ныне за рядами наблюдателей.

— А вам, как я осведомлена, не удалось! Ах, отчего вы тогда не увезли ее?! — Мария не смогла сдержаться, стала яростно обмахиваться веером, чтобы хоть как-то унять ту злость, когда она вспомнила тот день, когда рухнули ее надежды на избавление от Шепелевой. — Я же ясно дала понять, где следовало ее искать, указала дорогу, которой они бежали из усадьбы. Отчего вы не увезли ее? Поддались ее слезам?

Лозинский на миг прикрыл глаза, пытаясь обуздать тот вихрь эмоций, что захлестнул его при воспоминании о том дне, когда от него отвернулась удача. Который он так пытался выбросить из головы. Как и Анну. Как оказалось, удача покинула тогда его навсегда. По крайней мере, все его надежды, все его устремления, едва не став реальностью, рассыпались в прах, и не было ни малейшей надежды на их повторное воплощение.

— Я не нашел ее. Коли б нашел, не отпустил бы ни в жизнь, — процедил он сквозь зубы, а потом едва сдержал себя, когда Мария вдруг рассмеялась его признанию. Зло рассмеялась, издевательски.

— Вы не отыскали ее? О мой Бог, все было так очевидно! Она была в сарае за лесом на ближнем лугу! А я-то все время полагала, что вы… что вы ее…

— В сарае?! — Очередная насмешка судьбы над ним! Лозинский вместе с людьми несколько раз проезжал тот луг вдоль и поперек, но даже мысли не возникло, что в той покосившейся на один бок развалюхе может кто-то укрываться. Сущее безумие было искать убежища в сарае, стоящем на открытом пространстве луга! А на деле вышло, что именно эта развалюха с широкими щелями в стенах так надежно укрыла Анну от него, что только и оставалось, что скрежетать зубами от злости. Тем более, когда так смеялась над ним мадам Арндт…

— Где вы остановились в Париже? — спросила Мари, вырывая его из вихря воспоминаний, и он ответил коротко, а потом добавил, видя, как она скривила губы:

— Да уж, это не Северный бульвар. Мне богатой жены не досталось от судьбы, в отличие от вашего objet d'amour [522]. Живу скромными средствами, что только и остались в кошеле.

— Они не женаты, не довелось. Так что средства, на которые живет Андрей Павлович, его собственные! А теперь уходите, — Мари схватила его за руку, видя, что он желает еще что-то спросить у нее. — Уходите отсюда! А я приду к вам следующего дня после полудня. Тогда и поговорим обо всем.

— Очередные планы кампаний в вашей очаровательной головке? — усмехнулся Влодзимир, глядя, как она взволнована, как то и дело оборачивается назад, к столу, от которого к ним уже идет ротмистр в белом мундире. Уйти сейчас, когда он так близко? Когда он сам идет к нему?

— Мария Алексеевна, — Бурмин настороженно взглянул на Лозинского, приблизившись к ним, заметил, как взволнованно крутит ручку веера Мария, как она встревожена. — Вы говорили, уходите на миг, а, кажется, прошла вечность. Я не мог не последовать за вами. Сударь?

По правилам Мария должна была бы представить мужчин друг другу, но назвала по имени только Бурмина, видя, каким огнем вдруг вспыхнули глаза Лозинского при виде офицера. О поляке же она сказала только «мой давний знакомец». Хотела еще придумать имя, да только растерялась, запнулась. Оттого и осталось только взять Бурмина под локоть и увести прочь от Лозинского.

— Помните же — я непременно нанесу вам визит следующего дня, сударь, — проговорила Мария, отходя. Ее глаза так и говорили Лозинскому: «Держитесь подальше до моего визита! Держитесь подальше!», хотя губы сложились в вежливую располагающую улыбку.

Но Лозинский снова ступил в ряды наблюдателей, но уже ближе к офицерам русской гвардии, так встал у стола, чтобы слышать их разговоры, и понять кто именно из тех, чьи эполеты сверкают в свете свечей, тот, кого он ищет с тех самых пор, как армии союзников ступили в Париж. По правде говоря, он надеялся, что Оленин сгинул на полях сражений, по которым пришлось пройти русской армии, если действительно не погиб тогда, на Бородино, как говорил французский солдат Лодзю. Но, как оказалось, тому удалось благополучно миновать все опасности, выжить в аду кровопролития и ступить в Париж победителем. Победителем!