Сначала он был сама любезность, а голос был тих и спокоен. Отменно скрывал свою злость и разочарование:

— Pardonnez-moi, je vous ai bien donné de la peine [423], - говорил Лозинский, улыбаясь, словно с визитом прибыл в этот дом, а люди, сидящие напротив него на канапе и в креслах, приняли его радушно. — Но в вашей воле остановить все. Только в вашей воле. Не смотрите на меня, как на неприятеля, прошу вас. Я вам не враг. И я могу прекратить сей excès [424] в любой миг по вашему знаку. Смотрите на меня, как на того, кто пришел в этот дом, как на претендента на сердце и руку панны Анны. Ведь именно этого я и ищу, только и всего.

— Отдать вам сестру? Вы потеряли рассудок! — вспылил Петр, бросая на Лозинского яростный взгляд. — Вам уже было сказано, что ваша персона недостойна даже порога этого дома переступать! Не то, что искать расположения Анны Михайловны!

— Что ж, воля ваша, — вздохнул Лозинский притворно разочарованно. — Я желал быть с вами добрым и любезным, как и полагается будущему родственнику. A l'impossible nul n'est tenu [425]. Вы сами сделали сей выбор, — он поднялся на ноги, замер, словно прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнат и со второго этажа — грохоту выворачиваемых ящиков, звону битого стекла, треску, с которым отдирали панели в поисках тайников. — Что ж, позвольте за сим откланяться. Мне предстоит в поиски выехать. Я знаю, что ваши девицы где-то подле усадьбы, труда не составит отыскать их. Только зря вы так, monsieur Шепелев. Анна ведь не одна скрывается, с ней определенно и остальные паненки. Увы, все, что станется с ними, когда их отыщут мои уланы, не моя забота. А ведь могло быть бы иначе, коли б иначе и со мной. За сим оставляю вас, monsieur, mesdames. Приятной вам ночи!

Лозинский не успел выпрямиться из поклона, в который склонился перед ними с хищной улыбкой на губах, как Петр вдруг прыгнул на него, вцепился в горло капитана, пытаясь задушить того прежде, чем тот выдвинется на поиски в окрестные земли. Завизжала Мария, вскакивая на ноги, когда на молодого Шепелева тут же навалился один уланов, стал бить того с силой, сжимать шею, угрожая свернуть ту. Лозинскому удалось сбросить с себя Петра, оттолкнуть на пол, подняться с трудом, вдыхая воздух ртом, обжигая каждым вздохом горло, что горело огнем в этот миг.

— Arrêtez! Arrêtez lui! [426] — Марья Афанасьевна не могла смотреть, как улан бьет Шепелева, стукнула тростью об пол. — Как можно так? Он же немощен! И вы думаете, Анна Михайловна будет благосклонна к вам после всего? Вы сильно заблуждаетесь!

— Premièrement [427], не думаю, что она проведает о том, — отрезал Лозинский холодно и жестко. — И после… неужто вы думаете, у нее будет иной выбор?

С этим словами он поклонился и вышел вон из комнаты. Непримиримый и злой хищник, отправившийся по следу своей добычи, которую он наметил на эту ночь. Более его не видели — он так и не вернулся в дом, только прислал около полудня человека сообщить своим людям, чтобы выдвигались вон из усадьбы. Лозинский заставил и своих людей, и французов поторопиться, понимая, как мало времени у них осталось, не разворачиваться обратно, когда в спину раздались выстрелы из окна второго этажа. «Un vieux sot!» [428], проговорил он зло себе под нос, с трудом сдерживаясь, чтобы самому не взять ружье и не убрать этого безумного стрелка, так заметного на фоне оконного проема.

И в доме замерли после отхода неприятеля, что быстрым шагом догоняли кирасиров, не желая идти по этим землях в одиночку до Гжатска, куда уже вскоре прибудет проездом Наполеон. Замерли до самого вечера, когда посланный в сторожку лесника Денис не привел молчаливых перепуганных барышень и мадам Элизу. Только Анна выглядела спокойной и усталой, ушла проведать отца, не желая говорить ни с кем. И мадам Элиза снова заплакала, пряча лицо в тонком полотне платка, вызывая тем самым в графине смутные подозрения. А на следующий день в доме узнали, что Анна провела последние сутки вовсе не в сторожке лесника…

Анна вдруг остановилась, обогнув угол дома, заметив у крыльца лошадей, которых обтирали после долгой скачки солдаты. Она замерла, чувствуя, как сердце прыгнуло в груди от испуга. Неужто снова французы пришли в Милорадово? Но вот один из них что-то сказал другому, и она разобрала русскую речь. Теперь сердце стало биться совсем по-иному, а губы не могли не раздвинуться в улыбке. Русские! Господи, русские солдаты!

— Анна Михайловна! Барышня! — позвал ее с крыльца Иван Фомич, махая ей рукой, мол, скорее идите сюда. И она направилась быстрым шагом к дому, подобрав мокрый подол пальто, на ходу кивнув с улыбкой поклонившимся ей солдатам. — Где вы гуляли, барышня? Я и в кухне, и в покоях ваших… и в парк бегали за вами… Вас разыскивают битый час, уж поболе далее!

— Я подле дома была, — коротко ответила она, расстегивая пальто, чтобы передать ему в передней, оставить для просушки. — Что за солдаты? Армия близко? Откуда они тут?

— Ну, так я о чем вам хочу толковать-то, — Иван Фомич даже тронул ее за рукав платья, придерживая, чтобы она не пошла вверх по лестнице, куда направилась переменить обувь. — Андрей Павлович, барышня…, - и Анна окаменела, ступив на первую ступеньку. Вспомнила, как тут же на этом месте смотрела на кольцо с аметистами и нефритами на своей ладони. — Он в диванной… ждет вас уж столько-то времени!

Как же она не почувствовала? Почему сердце не встрепенулось в груди при виде светлых мундиров солдат, что ходили за лошадьми у подъезда? Анна попыталась выровнять дыхание, успокоить сердце, что пустилось в какую-то бешеную пляску при словах старого дворецкого. Протянула ему шаль, которую сняла с головы и отпустила ранее, чем тот взял, позволяя тонкому кашемиру соскользнуть на пол. А потом, затаив дыхание, пошла мелкими шажками через анфиладу холодных комнат к диванной, где чуть помедлила у дверей, боясь распахнуть те и увидеть, что она пуста.

Но Андрей был там. Спал, полулежа на софе, склонив голову на правое плечо, вытянув ноги в забрызганных грязью сапогах. Видимо, сон сморил его сразу же после позднего завтрака, потому что на столике перед софой стоял поднос с остатками трапезы.

Анна, казалось, забыла, как дышать, заметив его. Весь мир замер для нее в тот миг, когда ступила на порог диванной и пошла, аккуратно ступая по ковру, стараясь не разбудить его, не потревожить сон, который, как она догадывалась, был таким редким гостем для Андрея в последнее время.

Но ей не удалось подойти неслышно, как бы тихо и медленно ни ступала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться с места и не броситься к нему на грудь. Андрей вдруг открыл глаза, словно почувствовал чужое присутствие рядом, повернул голову в ее сторону, выпрямляясь резко, замер, глядя на нее. И Анна встала на полпути к нему, вдруг смутилась отчего-то, покраснела, сама ненавидя себя за эту неожиданную робость.

Андрей тут же вскочил на ноги, медленно поклонился ей, отвечая на ее вежливый медленный реверанс. Она протянула руку для поцелуя, и ему пришлось шагнуть ближе, чтобы взять ее ладонь в свою руку.

— Андрей Павлович, рада видеть вас в здравии, — такая короткая вежливая реплика, когда грудь буквально распирало обнять его, прижаться к нему всем телом. Вздрогнула, когда он взял кончики пальцев в свою ладонь и поднес к губам в легком приветственном поцелуе.

— Я рад не менее, что вы и ваши родные живы и невредимы. Тем паче, ныне, в настоящие дни, — ответил Андрей. Отстраненно и коротко, в тон ее реплике. Как ранее, в самом начале знакомства. Анна едва сдержалась, чтобы не скривить губы, пытаясь не показать своего недовольства, своего разочарования этой встречей. Она думала, все будет совсем не так, иначе представляла себе их свидание после долгой разлуки. Не так — в напряженном молчании, на расстоянии друг от друга, в предельной вежливости, будто незнакомцы, будто и не было прошлых дней… того самого дня. Сама отчего-то стала холодна с ним, растерялась от его присутствия так близко к ней.