– Эссекс добивался приема у Сталина? – спросил один из незнакомых Мак-Грегору журналистов.

– Нет. Сначала он надеялся на встречу со Сталиным, но потом потерял надежду. Сталин сам пригласил Эссекса, и для Эссекса это был последний шанс чего-нибудь достигнуть. Он сказал Сталину, что ситуация в Иранском Азербайджане подрывает англо-советские отношения, и просил Сталина использовать свое влияние для достижения компромисса. Эссекс сказал, что наш интерес к Азербайджану – это не вмешательство, а желание сохранить исторически сложившуюся связь, что мы помогали создавать иранское государство и что мы там не чужие; кроме того, мы не можем отказаться от своих законных интересов на юге, поскольку почти вся наша нефть поступает оттуда. Эссекс сказал еще, что ситуация на севере Ирана представляет собой угрозу и что новая власть в Азербайджане приносит Ирану один только вред, так как это власть мятежников, основанная на грабежах и терроре. Он просил Сталина рассмотреть еще раз английскую точку зрения и отнестись с доверием к добрым намерениям английского правительства.

– Что Сталин ответил Эссексу? – спросил Хэмбер. – Повторите слово в слово.

– Слово в слово я не помню, – ответил Мак-Грегор. – Но Сталин сказал Эссексу, что тот, видимо, неправильно осведомлен о положении в Азербайджане, и спросил, не хочет ли Эссекс лично ознакомиться с тем, как там обстоит дело. Эссекс ответил согласием, и Сталин сказал, что предоставит нам самолет и что мы можем отправиться в любую часть Иранского Азербайджана. Таким образом мы и попали туда, – заключил Мак-Грегор.

– Это слишком общо, – сказал один из корреспондентов. – Вы лучше сообщите нам, в какой последовательности происходили переговоры и точные даты, и приведите хоть два-три высказывания Молотова и Сталина. Побольше фактов и поменьше комментариев.

– У меня имеются копии всех моих докладов, – сказал Мак-Грегор, дотрагиваясь до бокового кармана. – Я могу сообщить вам все, что вас интересует.

– Вы их нам покажете?

– Да, – сказал Мак-Грегор.

– Пусть он раньше договорит, – крикнул Джеб Уилс, покрывая гул голосов. Он едва сдерживал нетерпение. – Газета – не журнал: у нас времени меньше, чем у вас. Валяйте, Мак-Грегор. Остается какой-нибудь час, чтобы успеть тиснуть.

– Я буду по возможности краток, – сказал Мак-Грегор.

– И давайте побольше фактов, – сказал мистер Смит.

– Одно исключает другое, – возразил Мак-Грегор. – Я сделаю общий обзор, а если вам нужны будут факты, вы после почитаете мои доклады. Но факты – это еще не все. Я очень мало понимаю в вашем деле, но я уверен, что голое перечисление подробностей ничего вам не скажет о наших подлинных намерениях в Москве. Внешние факты не скажут вам о наших тайных происках. Мы жульничали с первого дня нашего пребывания в Москве. Мы думали, что сумеем обмануть русских и они пойдут на наши махинации, а все махинации имели только одну цель – оградить наши собственные интересы в Иране. Никто в нашем посольстве и не говорил об этом иначе, когда разговор шел начистоту. Там, у себя, мы не распинались за суверенитет малых наций и «свободу народов», мы придумывали уловку за уловкой, чтобы перехитрить русских. Но русские оказались умнее, чем мы думали, и поэтому все наши планы провалились. Мы потерпели поражение в Москве не потому, что Англия уважает, а Россия не уважает права малых стран. И не потому, что русские не проявили духа дружбы и сотрудничества. Мы просто-напросто не сумели перехитрить их – и все.

– А что вы скажете о намерениях русских? – спросил Стайл.

– Каковы бы ни были намерения русских, – сказал Мак-Грегор, – наши намерения от этого не станут чище. Мы не имеем права обвинять русских перед ООН, заявляя, что они вмешиваются во внутренние дела Ирана. Мы сами всегда вмешивались в дела Ирана и сейчас вмешиваемся. Для этой цели мы и ездили в Москву. Даже наше так называемое обследование положения в Иранском Азербайджане очень быстро превратилось в попытку путем подкупа и посулов приобрести там политическое влияние, которое шло бы нам на пользу, а русским – во вред. Перед отъездом из Тегерана, на совещании в нашем посольстве, нас проинструктировали. Нам сказали, что нужно как можно скорей прекратить деятельность партии тудэ и других политических партий, требующих свободных профессиональных союзов и широкой аграрной реформы. Нам разъяснили, что мы потеряем свои позиции в Иране, если демократическая партия останется у власти в Азербайджане и проведет экономические и социальные реформы. Нам сказали, что это имело бы катастрофические последствия для наших нефтяных концессий на юге и для политической ситуации на всем Среднем Востоке. Нам сказали, что для нас единственный выход – это укреплять другие партии, враждебные демократической, в особенности религиозную партию сеида Эл-Зила, которого мы выслали из Ирана во время войны, потому что он был сторонником Германии. Иранцы вообще не отличаются религиозностью, но мы хотим восстановить в Иране влияние ислама в противовес влиянию русских и сторонников реформ. Никого не смущало такое явное вмешательство, напротив, мы хотели вмешиваться как можно больше, и никто не скрывал этого. Даже маршрут нашей поездки в Азербайджан был намечен экспертами посольства с таким расчетом, чтобы Эссекс по дороге мог встретиться с нужными людьми и заверить их в нашей поддержке, что бы они ни предприняли против азербайджанского правительства. Значительная часть нашего пути проходила по центральной части Курдистана, потому что там имеются шейхи, которым нужно было внушить, чтобы они действовали поэнергичнее в нашу пользу. Мы решили подбить курдов на немедленное вооруженное выступление против Азербайджана, не только ради того, чтобы свергнуть азербайджанское правительство, но и чтобы натравить курдов и азербайджанцев друг на друга. Курды для нас не меньшая угроза в будущем, чем азербайджанцы, потому что наши нефтяные промыслы в Ираке окружены курдским населением, но пока что мы надеялись держать курдов в узде, разжигая вражду между ними и другими народами, а также между отдельными курдскими племенами. Потом Эссекс решил, что курды могли бы стать нашей главной опорой на Среднем Востоке, если взять их в руки и объединить все племена под нашим руководством; но эта мысль пришла ему в голову уже после того, как мы побывали в Курдистане. При отъезде из Тегерана нам вручили большую сумму денег для укрепления нашего влияния, но мы так и не добрались до большинства наших агентов, потому что нас задержали курды из племени мукри. Но одного из наших людей мы все-таки повидали, а именно губернатора Зенджана. Нам очень нужно было поговорить с ним, но, когда мы приехали, оказалось, что он осажден в собственном поместье одним из руководителей демократической партии в Азербайджане – Джаватом Гочали.

– А Кэти? – прервал его Хэмбер. – Поскольку вы, очевидно, говорите и от ее имени, то объясните нам, как это вышло, что она поехала в Азербайджан, а нас не взяли? Она поехала как официальное или как частное лицо?

Мак-Грегору неприятно было это напоминание о его собственных подозрениях, и он не знал, куда Хэмбер клонит. Мак-Грегор посмотрел на Кэтрин. Лицо ее выражало полное равнодушие, словно речь шла не о ней, и Мак-Грегор почувствовал досаду.

– Относительно Кэтрин мне ничего не известно, – сказал он. – Я знаю только, что она поехала с нами.

Тут в комнату тихо вошла экономка с ведерком, подбросила угля в огонь и так же бесшумно вышла. Кое-кто из корреспондентов воспользовался случаем, чтобы наполнить стаканы из хрустальных графинов, стоявших на столе красного дерева, и Мак-Грегор снова посмотрел на Кэтрин, прося ее восстановить порядок.

На этот раз Кэтрин улыбнулась, потому что поняла, что значили оба его взгляда.

– Мне не стоило особого труда уговорить Эссекса взять меня с собой, – сказала она. – Он тогда не был уверен, поедет ли с ним Мак-Грегор. Они из-за чего-то поссорились.

– Из-за чего? – спросил Хэмбер.

– Насколько я помню, Мак-Грегор был против этой поездки.