– И вам не нравится, что Эссекс будет проводить свою линию?

На это Мак-Грегор не ответил. Она нащупала подлинную причину его раздражения. Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь, просто чтобы выяснить все для самого себя, он знал, что это не единственный его мотив для разговора с Кэтрин Клайв. С ней он всегда был излишне болтлив, потому что она любой разговор делала разумным, непринужденным, слегка насмешливым – таким, как надо. Но он не доверял ей. Ему казалось, что, подружившись с Эссексом, она перешла другой лагерь. Он даже не отдавал себе в том, что это за лагерь. Он знал только, что это лагерь Эссекса – Эссекса лично, или Эссекса в связи с Ираном, или Эссекса как главы миссии. Он едва сдерживал свое раздражение и чувствовал какой-то подвох в иронических шутках Кэтрин.

– Вы искали Эссекса? – спросил он ее.

– Нет, – коротко ответила она, и эта недомолвка была похожа на вызов.

Мак-Грегор смотрел, как зажигались над Кремлем красные звезды – зрелище, которое он уже привык ожидать. Он подумал, что Кэтрин, вероятно, видела Эссекса. Она стояла, заложив руки за спину, явно никуда не торопилась, и его молчание ее не смущало.

– Вы уже покончили с работой? – спросил он.

– Нет еще, – сказала она со вздохом. – Мне кажется, я засиделась в Москве. Я провожу половину своего времени бесцельно, без всякого дела, блуждая из одной комнаты посольства в другую, и работаю не слишком много. Я не могу целыми днями сидеть за письменным столом: это мне начинает надоедать. – Она не проявляла огорчения по этому поводу и говорила так, как будто все это было для нее несущественно.

– А я думал, что на сегодня вы уже все кончили, – сказал он.

– Я было кончила, но Кларк-Керр прислал с Балкан Майкла Кэртиса, и все, что ему требуется, конечно, сверхспешно. Ему бы проще было отправиться в Лондон и получить все материалы там.

– А что ему требуется?

– Сведения о некоторых болгарах и путаннейшие доклады нашей разведки о Венгрии. Все это напрасная трата времени.

– Да? – сказал он вежливо, не желая углубляться в этот вопрос.

– Конечно, напрасная, – сказала Кэтрин. – Они, видите ли, занимаются расширением правительств балканских стран за счет включения некоторых политиканов, которые нам нравятся, но я не верю, чтобы русские или те, кто сейчас у власти в этих странах, вдруг согласились передать свою власть обратно негодяям, которые правили там раньше. Это было бы просто глупо.

– Вероятно, во всех странах происходит одно и то же, – сказал Мак-Грегор.

– Вы поработаете немножко в нашем посольстве и тогда убедитесь, что это именно так. Хотя в ряде случаев новые люди, повидимому, не лучше старых, – едко добавила она. – Так что выбирать, собственно, не из кого. Это в точности, как в вашем Иране. И на Балканах есть сторонники реформ, но кто они такие? Никогда не знаешь наверняка, откуда исходит реформа – от самого народа или от русских. Правда, я не вижу в этом большой разницы, если перемены действительно происходят. Разве вас, например, волнует то, что в вашем Азербайджане реформы, может быть, проводятся по инициативе русских?

Он и сам задавал себе этот вопрос и никогда не находил на него ответа. Наполовину этот ответ состоял в том, что ему не хотелось бы видеть посторонних в Иране; отчасти же он верил, что азербайджанцы и сами могли бы провести у себя реформы, но настоящего ответа так и не было.

– Было бы лучше всего, – сказал он, – если б Иран обходился совсем без иностранцев.

– Пока в Иране есть нефть, – сказала она, – до тех пор там всегда будут иностранные влияния, так что вам остается только выбирать лучшее.

Он подумал, что Кэтрин, может быть, права, но это ему не нравилось, и он промолчал.

– Я пришла спросить вас о профессоре Онегине, – сказала она.

– Вы разыскали его?

– Вы уверены, что он профессор? – спросила она.

– Да, вполне уверен.

– Я позвонила в Московский университет, и единственный профессор Онегин, которого там знают, – это патологоанатом из Киева. Он не имеет никакого отношения к геологии. А вы знаете, в каком университете работает ваш Онегин?

Мак-Грегор отрицательно мотнул головой.

– Жаль, – сказала она. – А так едва ли вы его найдете. Может быть, вам лучше написать ответ в форме статьи и послать ее в один из русских геологических журналов?

– Да, конечно, – сказал он,- но я еще не собрал достаточно новых данных, чтобы это получилось убедительно.

– Тогда что вам даст встреча с профессором?

– Не знаю, но для начала я мог бы поспорить с ним. Когда он писал свою статью, у него было только краткое резюме моей работы. Я послал ему полный оттиск, но он ничего на это не ответил. Если бы я мог встретиться с ним, я думаю, мне удалось бы убедить его, что он ошибается.

– А вы уверены, что не ошибаетесь сами? – Она опять дразнила его.

– Конечно, я мог ошибиться, – сказал он. – Но не думаю.

– Тогда я его вам найду, – сказала она уходя. – Хотя бы для того, чтобы убедиться, так ли уж вы умны, как я предполагаю. – И Кэтрин ушла, оставив его в недоумении, почему же она не расхохоталась ему в лицо.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Какой-то дурак в Лондоне сует нам палки в колеса, – сказал Эссекс Мак-Грегору. – И если мы не получим сегодня разрешения вручить эту ноту, нам останется только уложить чемоданы и отправиться восвояси. Сегодня пятница, – продолжал он, – а под воскресенье из Лондона вообще трудно что-нибудь выжать. В понедельник будет уже поздно. Они, должно быть, собирают по этому поводу весь кабинет министров.

Глядя, как Эссекс расхаживает взад и вперед по комнате, Мак-Грегор и сам заразился его нетерпением.

– Это все из-за нашего проклятого посольства, Мак-Грегор, – сказал Эссекс. – Оно живет слишком изолированной жизнью, слишком поглощено собой. Пойдемте-ка, пройдемтесь по Москве. Хочу испробовать на себе воздействие этой культуры. Прокатимся на их подземке, или метро, как они его называют. Это нас освежит.

Они дошли до станции метро на площади Революции, спустились вниз на переполненном эскалаторе и протиснулись сквозь толпу, нырявшую в узкие блиндированные двери. На первый поезд они не попали, и Эссекс стал расхаживать взад и вперед по платформе, рассматривая бронзовые статуи на фоне красного гранита. Он сказал Мак-Грегору, что гранит действительно хорош, а скульптуры плохи. Иностранцы сразу привлекли внимание пассажиров, но Эссекс бесцеремонно расхаживал среди них, помахивая тростью черного дерева, которую он прихватил в вестибюле посольства. Они проехали весь арбатский радиус, потом вернулись и, пройдя длинным мраморным туннелем, пересели на поезд, идущий до станции Сокол. Одна из облицованных мрамором станций привлекла внимание Эссекса, они в последнюю минуту выскочили из вагона, осмотрели ее и поехали дальше следующим поездом. Все это заняло у них почти два часа, и, наконец, Эссекс решил, что с него довольно.

– Вот теперь мне лучше, – сказал он, когда они вышли на улицу. – Необычное зрелище – подземка из мрамора. Это причудливо, но в этом чувствуется размах, как вы находите, Мак-Грегор?

Мак-Грегор промолчал.

– А теперь пойдемте домой и посмотрим, нет ли там каких новостей, – сказал Эссекс. Ему хотелось почувствовать, что хотя бы Мак-Грегор понимает, как его беспокоит молчание Лондона, но Мак-Грегор был, как всегда, безучастен и замкнут и даже несколько молчаливее, чем обычно. Эссексу это было неприятно, но он разрядил свое недовольство тем, что на обратном пути в посольство обогнал Мак-Грегора. Дрейк встретил их сообщением, что Лондон наконец ответил.

Эссекс прочел телеграмму в кабинете Дрейка и хлопнул себя по ляжке. Это была почти carte blanche – больше, чем он ожидал. Ему разрешалось действовать по своему усмотрению – написать ноту, настаивать на выполнении поставленных в ней требований и предпринимать любые шаги, которые он сочтет нужными, впрочем, с одной оговоркой: вручить ноту должен был Дрейк.