– Я к вам погреться, – объявила она, потирая руки. – Этот старый сарай дяди Поля совершенно не рассчитан на затруднения с топливом.

Джейн Асквит отложила в сторону свои письма. – Почему вы не живете с матерью, Кэти?

– У нее вечно полон дом каких-то невозможных личностей. Вот сейчас там обосновалась одна польская графиня. Вся третьесортная знать Европы состоят у нее в знакомых. Уж пора бы этим полякам ехать к себе в Польшу, и пусть они там получат по заслугам.

Мак-Грегор уступил ей кресло, а сам сел на стул между нею и Джейн. Кэтрин искоса посмотрела на него и сказала: – Здравствуйте.

– Здравствуйте, – ответил Мак-Грегор.

Кэтрин, попрежнему обращаясь к Джейн, повздыхала по поводу отсутствия всех тех удобств, к которым они привыкли в посольстве в Москве, и между прочим упомянула, что сэр Френсис Дрейк отозван в Лондон, а Кларк-Керр окончательно покончил с Москвой и теперь направляется в Индонезию, чтобы разобраться в драке, которая там идет, хотя с этими дураками голландцами совершенно невозможно иметь дело.

– А вы думаете возвращаться на работу, Кэти? – спросила Джейн.

– Мне предлагают ехать в Вашингтон, – сказала Кэтрин. – Странно, не правда ли?

– Не думаю, чтобы вам там пришлось по душе, – сказала Джейн Асквит. – Если вам мамины поляки не нравятся, то едва ли вам понравится Вашингтон. Город вообще хороший, но сейчас он переполнен людьми именно такого типа. И потом там не можешь отделаться от отвратительного чувства, что американцы на всех нас смотрят, как на нищих, которые явились к ним за подачками и в то же время пытаются их учить. Это очень неприятно и довольно унизительно.

– Ну, это меня не смущает. Мне необходимо обновить свой гардероб.

– Едва ли из-за этого стоит туда ехать. Все сейчас ищут случая сбежать в Америку под тем или иным предлогом. Вам это как-то не к лицу.

– А что мне к лицу, Джейн, дорогая, – засмеялась Кэтрин. – Не все ли равно, здесь ли я, в Америке или еще где-нибудь? Как по-вашему, мистер Мак-Грегор?

– Да, пожалуй, все равно, – безучастно согласился Мак-Грегор.

Кэтрин посмотрела на него с неудовольствием, но ничего не ответила, только взяла у него с колен кошку и откинулась назад в спокойной, ленивой позе. Такой Мак-Грегор давно уже ее не видел.

– Здесь так хорошо, что мне не хочется с вами спорить, – сказала она, подняв глаза к потолку. – Но уж очень меня раздражает ваша наивность, ваша вера в то, что эти обозленные люди могут простить такое выступление. Только Мак-Грегор способен вообразить, что можно пойти против всего мира и при этом уцелеть. А насколько было бы легче, если бы вы тогда обошлись полюбезнее с Джеком Бикфордом. Он бы написал все то, что вы хотели сказать, даже больше, и дело обошлось бы без таких грозных улик, как письмо в редакцию. Или вы еще надеетесь, что грозу пронесет?

Снова Кэтрин полушутливо, полунавязчиво вмешивалась в его дела, почти напрашиваясь на доверие. Но как ни была она нужна ему, он все же отказал ей в этом, из мести, из обиды, из духа противоречия. Она взглянула на него, и он вспыхнул от интимности этого взгляда. – Я выдержу грозу, – сказал он. Это означало, что он все равно выдержит, с Кэтрин или без Кэтрин.

– Простите, – сказала она. – Больше я ничего не буду говорить.

Мак-Грегор тут же пожалел о своей глупой мстительности, но ему оставалось только одно: извиниться и уйти наверх спать или, вернее, не спать, а думать о том, что он еще до боя потерпел поражение, беспокойно шагать по комнате, отчего на душе становилось еще смутнее, и приходить в отчаяние от самой страшной для честного человека мысли о бесчестье. В конце концов он решил, что завтра же повидается с профессором Уайтом, одним из правительственных геологов, состоящих при Англо-Иранской компании. И если обстоятельства сложатся благоприятно, он уйдет далеко-далеко от всего этого: он вернется в Иран.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Когда-то он слушал лекции профессора Уайта в Лондонском университете, а позднее работал под его руководством в лаборатории на промыслах Англо-Иранской компании. Мак-Грегор уважал в профессоре Уайте ученого и, кроме того, солидного, обстоятельного человека, который сразу же скажет ему, может ли он, микропалеонтолог, найти себе работу, если вернется в Иран. Узнав о приходе Мак-Грегора, профессор тотчас же к нему вышел и пригласил его в кабинет. Он улыбнулся своему бывшему ученику с лукавым любопытством и извинился, когда Мак-Грегору пришлось снять с десяток книг со стула, чтобы сесть. В кабинете профессора Уайта ничто не напоминало о международной борьбе монополий за нефть, так тесно связанной с его специальностью; это была скорей университетская лаборатория, причем содержавшаяся в хаотическом беспорядке. Книги и бумаги громоздились на четырех или пяти столах; стены были увешаны картами и планами, кроме того, штабеля карт и планов лежали на полу; образцы пород и почв валялись повсюду – на подоконниках, на столах, на полках, во всех свободных уголках и, между прочим, в застекленном шкафу, стоявшем у стены. Несмотря на все это нагромождение предметов, комната казалась голой и несколько походила на музейный зал. Словом, это был типичный рабочий кабинет геолога. Мак-Грегор сразу ощутил его вкус и запах и почувствовал себя так, словно после долгих скитаний вернулся домой.

– Вы, я слышал, оказались центральной фигурой последнего политического скандала в Англии, – сказал профессор Уайт. – Вот уж не ожидал от вас, Мак-Грегор.

– Я сам не ожидал, – уныло ответил Мак-Грегор. – Это вышло помимо меня.

– Вот как? – сказал профессор. Он говорил так, словно политические скандалы – самое обычное дело, только раньше Мак-Грегор умел держаться от них в стороне. – Глупейшая история, – заключил он и больше к этому вопросу не возвращался. – Как здоровье, Мак-Грегор?

– Отлично, профессор. А ваше?

– У меня что-то нервы пошаливают последнее время. Я плохо переношу самолет, а тут вдруг все дела на земле стали такими срочными, что люди должны носиться по воздуху, точно демоны. На днях я лечу в Иран, через неделю возвращаюсь в Англию, а еще через неделю нужно будет мчаться в Бирму, или на Яву, или еще куда-нибудь к чорту на рога. Я от природы тугодум, Мак-Грегор, и такие темпы не по мне. От этого становишься раздражительным, а я терпеть не могу раздражительных людей.

– Вы всегда были раздражительны, – сказал Мак-Грегор, – так что пусть это вас не беспокоит.

– Это меня не беспокоит, а злит, – заявил профессор. – Ну, а что вы собираетесь делать, Мак-Грегор? Долго вас еще там будут держать, в вашем департаменте?

– Пока не знаю, – сказал Мак-Грегор. – Я кстати хотел спросить вас, как сейчас обстоит с работой в Иране? Если мне удастся выпутаться из этой истории, я, пожалуй, охотно вернулся бы туда.

– Поскольку это зависит от меня, Айвр, в Англо-Иранской для вас всегда найдется место. – Профессор Уайт серьезно, испытующе смотрел на Мак-Грегора. – Я, правда, не главный геолог, но, как я вам уже говорил, я через несколько дней отправляюсь в Иран и, если вы успеете уладить свои дела, предлагаю вам лететь со мной. У нас теперь свои самолеты есть, будь они прокляты.

Мак-Грегор замялся. – Как раз в Англо-Иранскую компанию я бы не хотел возвращаться, – сказал он. – Это, знаете, для меня все связано одно с другим.

Профессор Уайт сочувственно кивнул. У него было доброе сморщенное личико с большими глазами навыкате и мирно торчащие уши. Рот казался беззубым, но когда он говорил, видны были ровные квадратные зубы. Он был низенький и коренастый, и его медлительная речь как-то не подходила к его малому росту.

– А все-таки, – сказал он, – если вы захотите вернуться, это легко можно устроить.

– Меня интересует, не ведутся ли какие-нибудь исследовательские работы на севере, – сказал Мак-Грегор. – Полевые или лабораторные, все равно. Может быть, вам случайно известно о каких-нибудь университетских или частных экспедициях в те края. Мне бы очень хотелось именно на север.