– Ну нет! – сказал Эссекс. – Далеко не все! Поймите, что вы вложили смертоносное оружие в руки наших противников. Поймите, что ваше дурацкое письмо может сорвать нам все дело в Совете безопасности. Это не просто сумасбродство, это – опасное сумасбродство. И если вы сделали это не сознательно, а по глупости, так чорт бы побрал вашу глупость!

Мак-Грегор сунул свои влажные от пота руки в карманы пальто.

Эссекс попробовал подойти с другого конца. – Мы боремся за свое существование, Мак-Грегор, и нас уже почти поставили на колени. Так время ли сейчас высказывать такие взгляды, которые легко могут быть обращены против нас. Что же, вы хотите, чтобы мы были разбиты в пух и прах в органах международного сотрудничества? Чтобы нас еще больше теснили на Востоке? Чтобы нас поднимали на смех за мелочные внутренние распри и безответственные выступления? Чтобы мы стали таким же жалким посмешищем, как французы? Все сейчас против нас, Мак-Грегор, и каждый наш промах, даже самый маленький – это еще одна рука, готовая схватить нас за горло. Можно делать ошибки, но нельзя допускать, чтобы они оставались неисправленными. Можно иметь свое мнение, но нельзя позволить себе его высказывать, если оно может быть использовано против нас. Мы не в идеальном мире живем, Мак-Грегор, мы живем в мире, который с каждым днем становится все непокорнее. Мы должны воспитывать в себе способность приносить в жертву свои лучшие стремления ради того, чтобы только выжить. Мы – самая цивилизованная нация на земле. Это дает нам естественное преимущество, за которое мы должны держаться когтями и зубами. Если этого не будет, мы наверняка скатимся к коммунизму. Никогда не забывайте этого, Мак-Грегор. Вам кажется, будто вы имеете право на собственное мнение, но помните, что у вас есть враг, который только и дожидается, чтобы использовать это мнение против вас. Мы можем расходиться во взглядах между собой; это естественно, и никто нам этого не запрещает. Но мы не имеем права обнаруживать свои разногласия перед лицом такого врага. Наши разногласия – это та щель, в которую коммунисты не замедлят вбить клин политического раскола. Протянуть им палец – значит отдать всю руку. Ссориться между собой – значит укреплять их позиции. Перед этой угрозой надо забыть все наши внутренние противоречия. Вот о чем сейчас идет речь, Мак-Грегор, и это важней, чем какие-то личные несогласия и политическая щепетильность. – Эссекс резко забарабанил по стеклу, чтобы спугнуть усевшихся на подоконник голубей. – Уразумейте это, тогда и вам будет легче пожертвовать своими взглядами ради общего блага. Ведь так легко впасть в ограниченность, Мак-Грегор, и так трудно понять те более общие и жизненно важные проблемы, которые перед нами стоят. Но вы, я знаю, способны понять. И поэтому вы возьмете назад это письмо, пока оно не привело к еще худшим последствиям. Вы выпустили демона, которого не собирались выпускать. Скорей же заприте его снова, пока это еще возможно.

Начали бить часы на башне парламента, и Мак-Грегор прислушался к мерным, торжественным ударам. Так чисто и гулко они звучали, почти не теряясь в уличном шуме. Никаких сомнений и колебаний. Бом-м! Бом-м! Бом-м! – и вот уже десять часов. Все очень просто.

– Садитесь, – сказал Эссекс.

Мак-Грегор расстегнул пальто, но остался стоять у окна.

– В половине первого мы с Кэти условились позавтракать вместе, – сказал Эссекс. – Можете и вы присоединиться, если мы до тех пор закончим наш разговор.

Мак-Грегор понимал, что на это ответа не требуется, но от неловкого молчания его избавило появление Асквита, в эту минуту бесшумно распахнувшего дверь.

– А, Джон! – воскликнул Эссекс. – Ну, что сказал Хорэйс ?

– А что он мог сказать, по-вашему? – Асквит развел руками. – Беседует с журналистами.

– Как? Официальное заявление?

– Да нет. Обычное опровержение со ссылкой на авторитетные круги.

– Ну и глупо, – сказал Эссекс. – Такие опровержения только подливают масла в огонь, а все это дело можно уладить тихо и мирно, если кабинет не будет вмешиваться. Я, кажется, уже убедил Мак-Грегора сделать то, что нужно.

– Это верно, Мак-Грегор? – спросил Асквит.

– Не совсем.

– Тут нужно решать быстро, Мак-Грегор, – вмешался Эссекс. – Иначе это теряет смысл.

– Не торопите его, Гарольд, – сказал Асквит. – Дайте ему время подумать.

– Долго думать некогда, – сказал Эссекс. – Знаете что, Джон, возьмите его с собой. Сегодня заседание кабинета, так что я сейчас очень спешу. Захватите текст, Мак-Грегор, и поработайте над ним. Джон вам поможет, если нужно. – Эссекс вежливо выпроваживал их из кабинета. – Я вернусь примерно через час.

Асквит и Мак-Грегор очутились в коридоре.

– Да, неловкое создалось положение,- сказал Мак-Грегор.

– Неловкое! – Асквит уже спускался по лестнице. – Вас просто сотрут в порошок, если вы не поостережетесь, но если бы вы подписали этот текст, я бы вам голову оторвал.

– А так ее оторвет Эссекс. Не все ли равно?

– Нет, не все равно. – Асквит направился в свой кабинет, по дороге бросив секретарю на стол пачку бумаг. – Вообще говоря, вы заслуживаете хорошей взбучки. Вероятно, вас уже сто человек спрашивало, зачем вы написали это письмо в «Таймс». Ну, я буду сто первым и тоже задам этот глупый вопрос.

– Если вы не понимаете, – сказал Мак-Грегор, – мне объяснить трудно.

– Это не ответ, – сказал Асквит. – Я заслуживаю более толкового.

– Мне трудно объяснить, – повторил Мак-Грегор. – Просто я должен был написать.

– Понимаю. Понимаю, что вам нужно было облегчить душу, но почему именно таким способом? Разве вы не видите, что вы совершили великий грех и нарушили великий закон? Теперь найдутся тысячи правил и постановлений, с помощью которых вас можно будет сжить со света. Разве я не говорил вам, что выйти и прокричать во все горло то, что думаешь, – этого недостаточно. Далеко не достаточно. Так только шею себе сломаешь. Чорт возьми, Мак-Грегор, я ведь предупреждал вас, что тут нужно действовать с расчетом.

– Другого способа у меня не было, – стоял на своем Мак-Грегор.

– Чушь! – Асквит пнул ногой корзину для бумаг. – Вы что же, рассчитывали одолеть Эссекса с помощью писем в «Таймс»?

– Нет, но это начало.

– Неудачное начало!

– Сколько же я мог сидеть и молчать, по-вашему? – воскликнул Мак-Грегор, весь вспыхнув. – Для расчетов у меня не было времени, а к хитростям я и не способен и не склонен.

– Можно было действовать поосторожнее, – сказал Асквит, – и не писать писем в «Таймс».

– А мне казалось, что вы меня поймете.

– Я и понимаю, – сказал Асквит сквозь зубы. – Но если я еще не сошел с ума, Мак-Грегор, можете мне поверить, что вам грозит опасность. Мне вас очень жаль, но я не могу простить вам этого поступка. Я прекрасно отдаю себе отчет в вашем положении, я знаю, что вы чувствуете и что заставляет вас возмущаться. Но именно потому, что я знаю, я не хочу, чтобы эта история погубила вас. Все это не такие пустяки, как вам кажется.

– Я знаю, что это не пустяки.

– Так какого же чорта вы сами лезете в петлю! – закричал Асквит.

– Прекратим этот разговор, – сказал Мак-Грегор. – Мы только запутываем совершенно ясный вопрос.

– Ничего подобного. Мы стараемся спасти вашу шкуру.

– Я не буду отказываться от своих слов.

– Вас могут заставить. – Асквит дергал себя за усы. – Ведь против вас ополчились все силы земные и небесные. Вы расстроили эту иранскую затею, милый мой; пусть по неловкости, но от этого не легче. Сейчас во всех этажах здания, где мы находимся, высчитывают, сколько ущерба вы причинили, какие преимущества дали дипломатическим противникам, насколько повредили Эссексу, который до сих пор не предвидел ни малейших осложнений в Совете безопасности. Вы довели Гарольда до бешенства. Того, что вы сделали, уже достаточно, чтобы сорвать его назначение в ООН. Вы не только свели на нет его труды, вы подложили мину под весь наш маленький заговор в Совете безопасности. Гарольд сейчас помчался выяснять истинные размеры бедствия – не провалилась ли вообще вся затея. Он досмерти боится, что вы на этом не успокоитесь и скажете еще что-нибудь. Тогда ему совсем крышка. Но вы ведь больше ничего не говорили?