– Это невозможно, – сказал Мак-Грегор.

– Это не только возможно, но абсолютно необходимо, – твердо возразил сэр Роуленд. – Вы поставили под угрозу авторитет лорда Эссекса в Совете безопасности. Что же касается вашего личного положения, тут многое будет зависеть от заместителя министра и от дальнейшего хода событий. Советую вам сейчас же сесть и в письменной форме принести извинения лорду Эссексу, а также дать удовлетворительное объяснение своего поступка. Адресуйте непосредственно лорду Эссексу, а он уж урегулирует вопрос с прессой. И прошу вас пребывать в готовности, на случай если вы понадобитесь. Это все, Мак-Грегор.

Мак-Грегор встал, поклонился и вышел из кабинета.

Он вовсе не намерен был «пребывать в готовности». Он хорошо знал, как в армии держат людей «в готовности», пока у них не сдадут нервы и они не совершат какого-нибудь нарушения дисциплины, давая повод к выговору и наказанию. Метод весьма эффективный, и Мак-Грегор в своем нынешнем состоянии особенно это учитывал.

Мак-Грегор присел к столу и, не обращая внимания на любопытствующих соседей – молодых людей в полосатых брюках, – написал на имя сэра Роуленда Смита прошение об отставке. Он уже вручил эту бумагу секретарю, но тут дверь кабинета распахнулась, и сэр Роуленд Смит снова позвал его к себе.

– Пойдемте со мной, Мак-Грегор, – сказал сэр Роуленд. – Я только что беседовал по телефону с лордом Эссексом, и он выразил желание повидать вас. Я сейчас направляюсь к заместителю министра, так что нам по дороге. Кто знает, может быть, Эссекс придумал для вас какой-нибудь выход.

Молча шагать бок о бок с сэром Роулендом Смитом было не так уж тягостно. Они пошли не двором, а в обход, через Уайтхолл. Мак-Грегору нечего было сказать, а сэр Роуленд Смит вообще говорил только в тех случаях, когда это было необходимо. Они шли бодрым шагом, и когда поравнялись с Могилой неизвестного солдата, старик приподнял шляпу и кашлянул. Мак-Грегор был без шляпы, но тоже кашлянул; это у него вышло совершенно непроизвольно. Оба они лично друг против друга ничего не имели, но Мак-Грегор все время ощущал, что прикован к сэру Роуленду невидимой цепью и не может от него убежать. Это ощущение усилилось, когда они вошли в здание Форейн оффис. Мак-Грегор вдруг реально почувствовал всю тяжесть своих прегрешений, и тут началось самое страшное. В стенах Форейн оффис Мак-Грегору стало казаться, что его письмо в «Таймс» было ошибкой, ужасной, трагической ошибкой.

Он молча и даже как бы неохотно расстался с сэром Роулендом в одном из коридоров и вошел в кабинет Эссекса, комнату с высоким потолком, выходившую окнами в Сент-Джеймс-парк. Эссекс его ждал; он стоял, прислонясь к каминной доске, и диктовал маленькой женщине с очень белым лицом. Он указал Мак-Грегору на стул, не прерывая диктовки; видимо, это была какая-то записка по процедурному вопросу, связанному с заседанием Совета безопасности. Когда он кончил и стенографистка вышла, он подошел к высокому, светлому окну и остановился, заложив руки за спину.

– Мак-Грегор, – сказал Эссекс печально-недовольным тоном, глядя не на Мак-Грегора, а в окно. – Я хочу, чтобы вы сели и написали извинение по поводу вашего письма в «Таймс». Я хочу, чтобы вы написали, что все ваши замечания следует рассматривать как личный выпад против меня, а отнюдь не как выражение вашей настоящей, добросовестной оценки положения в Иране.

Мак-Грегор настороженно потянул носом воздух, но ничего не сказал.

– На моем столе есть перо и чернила; не торопитесь, обдумайте все. – Эссекс попрежнему стоял к нему спиной. – Если вам трудно будет подобрать нужные формулировки, в моем бюваре вы найдете проект текста, который можете частично использовать или даже просто подписать, если захотите. Вас это устраивает? – Эссекс повернулся к нему лицом. Мак-Грегор встал.

– Нет,- отрывисто сказал Мак-Грегор волнуясь. – Меня это не устраивает.

– Вот как? Вы можете предложить что-нибудь лучшее?

– Нет.

– В таком случае, садитесь и пишите.

Мак-Грегор покачал головой. – Я этого не могу сделать, – сказал он.

– Почему?

– Это вовсе не был личный выпад против вас, и я писал то, что я на самом деле думаю о положении в Иране. – Слова очень туго сходили у него с языка.

– Не будем вдаваться в это, – сказал Эссекс. – Ради вашей же пользы не будем в это вдаваться. Я вам даю возможность дешево отделаться и спасти свою шкуру.

– А не поздно ли?

– Оставьте этот тон, Мак-Грегор. У вас есть только один способ спасти положение и избежать серьезных неприятностей: объявить, что своим письмом вы просто сводили со мной личные счеты – и ничего более. Это отведет от вас обвинение в дискредитации и срыве правительственной политики. Это даст вам возможность пристойно уйти.

– Не так уж пристойно отказаться от собственных слов и признать их сведением каких-то мелких счетов.

– Достаточно пристойно, а главное правдоподобно, – сказал Эссекс. – Я стараюсь избавить вас от крупных неприятностей, Мак-Грегор, и с вашей стороны глупо не понимать этого.

– Я понимаю, – сказал Мак-Грегор, чувствуя, что все это действительно выглядит, как нелепое упрямство. – Я понимаю, но я ничего не могу сделать.

– А зачем вы вообще все это затеяли? – Эссекс стал мерить шагами комнату. – Почему вы не пришли и не поговорили со мной?

– Чем бы это помогло?

– Я бы удержал вас от этой глупости.

– Не думаю, – сказал Мак-Грегор.

Эссексу не понравился такой ответ. – Чорт возьми, Мак-Грегор, – сказал он раздраженно. – Я знаю ваше сентиментальное отношение к Ирану и знаю, что мы с вами во многом не сходимся, но это еще не давало вам права выносить наши личные политические несогласия на страницы печати. Своим письмом вы нанесли оскорбление и мне и моей миссии.

– Разве не соглашаться с вами – значит наносить вам оскорбление?

– Да. Когда это делается гласно и в письменной форме.

– Здесь ничего личного не было, – настаивал Мак-Грегор. – И мне очень жаль, если вы это так воспринимаете.

– Не упрямьтесь, Мак-Грегор. – Первый раз Мак-Грегор видел Эссекса таким рассерженным. – Вам все равно придется отказаться от своего письма, так откажитесь сейчас, и вы избавите себя от множества неприятностей. Я делаю все возможное, чтобы помочь вам выпутаться из этой истории.

– А я, может быть, вовсе не хочу выпутываться, – возразил Мак-Грегор. Спор с Эссексом отчасти возвратил ему уверенность, которую было поколебали газеты.

– Чорт возьми! – Проходя мимо стола, Эссекс изо всей силы стукнул по нему кулаком. – Поймите, у вас нет выбора. Вы не хотите считаться с затруднениями личного порядка, созданными вашим письмом, но вы не можете не считаться с его политическим значением. Вы хотите испортить нам все дело с Ираном, Мак-Грегор. Чуть не накануне заседания Совета безопасности вы подрываете мой авторитет, вы пытаетесь поколебать доверие ко мне. Это просто недопустимо. Вы – государственный служащий, и вам не дано права публично выражать любое свое мнение без соответствующей санкции.

– Я больше не государственный служащий. Я подал в отставку.

– Слишком поздно вы до этого додумались, – сказал Эссекс. – Никто теперь вашей отставки не примет. То есть ее могут принять, но только в том случае, если вы публично откажетесь от своего письма. Иначе, можете быть совершенно уверены, что вам придется держать ответ перед коллегией. А там я уже не смогу вам помочь.

Мак-Грегор не нашел, что на это ответить. Он был слишком потрясен.

– Вот, теперь видите, что вы натворили, – сказал Эссекс. – Если вы не воспользуетесь разумным выходом, который вам подсказывают, вы никогда вообще не выпутаетесь из этого дела.

Мак-Грегор посмотрел в окно и, бессознательно подражая привычке Эссекса, ухватил себя руками за локти. – Я с вами не могу спорить, – сказал он, – и вряд ли есть смысл пытаться объяснить вам, что я думаю. Мне очень жаль, что все так получилось, но я не могу взять письмо назад, потому что это значило бы отказаться от мнения, которое я считаю справедливым. Вот и все.