Исключение мог бы составить только грек Лерос, которого Асквит представил как своего старого друга. Асквит сказал, что хотя Лерос и не официальный представитель Греции в ООН, но связан с греческой делегацией, и поэтому Мак-Грегор должен с ним познакомиться. Они отлично столкуются друг с другом, потому что в греческом и иранском вопросах очень много сходного. Асквит тут же удалился, предоставив им самим начать разговор, но из этого ничего хорошего не вышло. С первых же слов Мак-Грегору пришлось сознаться, что он почти ничего не знает о Греции – ни об английских войсках, оккупировавших Грецию, ни о путанице в ООН по вопросу о Греции.

– Об этом должен знать каждый англичанин, – взволнованно сказал Лерос. – Английские войска находятся у нас в Греции, так же как русские – в Иране, но это никого здесь не беспокоит. Правда, русские требуют, чтобы Совет безопасности обсудил вопрос о присутствии английских войск в Греции, но это ни к чему не приведет. Никто не поддержит жалобу, если она будет исходить от русских. Почему ваши лейбористы в парламенте не поставят вопрос об английских войсках в Греции? Если их так тревожит Иран, почему бы им не побеспокоиться хоть немного о Греции? Или они хотят, чтобы английские войска оставались там на веки вечные? Хотят превратить нас в английскую колонию? Ваше Форейн оффис уже сейчас обращается с нами так, как оно не посмело бы обращаться с вашими доминионами. Один из наших делегатов в Организации Объединенных наций попробовал было поставить вопрос об английских войсках в Греции перед Советом безопасности – и где он теперь? Вернулся в Грецию! Маленький нажим со стороны Форейн оффис – и готово, он уже отозван. Повидимому, весь мир так занят вопросом о русских в Иране, что английские солдаты преспокойно могут оставаться в Греции до скончания века. Чем Греция хуже Ирана?

– Думаю, ничем, – сказал Мак-Грегор.

– А нам не позволяют бороться. Не только делегат, о котором я говорил, уехал. Сам министр иностранных дел вернулся в Афины и подает в отставку, потому что премьер не хочет требовать вывода английских войск. Меня тоже отзовут. Каждый, кто противится английской политике в Греции, будет снят с должности марионетками вашего Форейн оффис. Почему ваши лейбористы в парламенте не протестуют против этого? Почему они думают только об Иране? Пусть они добиваются вывода русских войск из Ирана, но пусть уведут собственные войска из Греции! Разве это не позор?

Мак-Грегор и с этим согласился. Он так мало знал о положении в Греции, что ему не совсем ясно было, чем вызвано негодование Лероса, а говорить с ним об Азербайджане не имело смысла. Лерос был слишком занят собственными заботами. Может быть, Лерос и прав относительно Греции, но ведь главный спор идет об Иране. Мак-Грегор не мог проникнуться сочувствием к Греции, и Лерос пошел искать сочувствия у кого-нибудь другого, а Мак-Грегор остался ждать очередного собеседника.

Мак-Грегору казалось, что из всех людей, толкавшихся в зале, только одна Кэтрин не перемолвилась с ним ни словом, и когда она, наконец, подошла к нему, то сделала это явно по настоянию Асквита. Мак-Грегор уже целый час следил за Кэтрин, и все это время ее осаждали полчища молодых людей и галантных старичков. Она, вероятно, видела Мак-Грегора, но притворялась, что не замечает его. Даже и сейчас она подошла прямо к Джейн Асквит и стала разговаривать с ней, не глядя на Мак-Грегора, и обернулась только тогда, когда Асквит тронул ее за плечо.

– Довольно вам болтать с Джейн, – сказал он, – здесь Мак-Грегор.

– Вижу. – Она в упор посмотрела на Мак-Грегора. – Что вы здесь делаете?

– Я привел его повидаться с вами, – сердито сказал Асквит.

– Вы привели его, чтобы он поговорил со всеми делегатами ООН, которых вы тащили к нему за шиворот через весь зал, – сказала Кэтрин. – Зачем вам это понадобилось?

– Тише, тише, – сказала Джейн Асквит, – не надо семейных сцен. Айвр пришел потому, что ему так захотелось, и потому, что у него были свои причины.

– Какие причины? – спросила Кэтрин, глядя на Мак-Грегора.

– Почему вы разговариваете с ним таким тоном? – возмутился Асквит.

– Уйдите, – сказала ему Кэтрин.

– Идем, Джейн, – обратился Асквит к жене, но та была занята делегатом одной из славянских стран, который, поцеловав ей руку, начал что-то рассказывать по-французски. Асквит, пожав плечами, отошел от них, и Мак-Грегор видел, как он остановился невдалеке, сердито теребя свой длинный ус.

– Почему вы не отпустите себе такие усы, как у Джона? – сказала Кэтрин Мак-Грегору. – Тогда вы могли бы теребить их, вместо того чтобы делать каменное лицо.

Мак-Грегор чувствовал облегчение и понимал, откуда оно взялось: уж слишком бессмысленно было все вокруг него. Не он, а Кэтрин нервничала. Лицо ее было бледно, по-английски замкнуто и бесстрастно, а глаза казались больше обычного. Маленькие брильянтовые серьги были почти незаметны и только изредка вспыхивали, когда на них падал свет. Они еще сильнее подчеркивали жесткое выражение ее глаз.

– Вы плохо выглядите, – с вызовом сказал Мак-Грегор.

Кэтрин пропустила его замечание мимо ушей.

– Что вы тут делали? – спросила она. – Убеждали все Объединенные нации по очереди?

– Я старался, по вашему же совету, быть умным и рассудительным.

– А это вам не слишком трудно? У вас такой разочарованный вид. Неужели так-таки никого и не убедили?

– Вы опять такая? – спросил он.

– Какая «такая», позвольте узнать?

– Вы иногда действуете мне на нервы, вот как сейчас.

– Не говорите дерзостей, – почти грубо сказала она.

Мак-Грегор взял себя в руки. – Если бы вы раз навсегда решили, кто вы, у меня бы хватило терпения приноровиться к вам.

– Вот как? – она гневно посмотрела ему в лицо. – А вы? Вы решили, какой вы? Вы сразились с кем-нибудь ради вашего Азербайджана? Подняли голос протеста?

– Я не намерен поступать опрометчиво…

– Оно и видно. – Она презрительно усмехнулась. – В Иране вы готовы были к бою. Что же вы, вступили в бой?

– Нет, – сказал он с излишней запальчивостью, – нет!

– Тогда вы просто теряете здесь время. Как же вы смеете упрекать меня?

– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал он. – Я только хочу понять, кто вы в данную минуту.

– Считайте меня кем хотите, и ну вас к чорту. Если вы ни на что не можете решиться, возвращайтесь в Иран, там вам и место. А здесь вы пропадете, как всякая мелюзга, если не сумеете найти себя и стать человеком.

– Не читайте мне наставлений, – сказал он. – Еще неизвестно, кто из нас двоих больше грешен.

– Это не ответ. – Она в упор посмотрела на него. – Вы палец о палец не ударили с тех пор, как вернулись, и вы хотите уклониться от решения. Я это знаю. Вы потихоньку уползаете в свой маленький, замкнутый мирок. Это отвратительно! Отвратительно! – крикнула она. – Хуже выбора вы сделать не могли.

– И ваш не лучше. – Он кивнул на переполненный зал.

– Вы можете предложить мне что-нибудь взамен?

– Нет, – сказал он. – Это именно то, что вам нужно.

– Вы глупы, – сказала она.

– А вы неисправимы.

– Тогда уезжайте. Возвращайтесь в Иран.

– Слушаюсь.

Она стиснула зубы и, сердито тряхнув головой, отошла от него.

Мак-Грегор сам не понимал, как это вышло, что поддразнивание Кэтрин превратилось в серьезное обвинение, а он утратил спокойствие и дал волю своему гневу. Но случилось непоправимое, – так, по крайней мере, было написано у Мак-Грегора на лице. Асквит немедленно приволок к нему еще одного собеседника. – Это востоковед, – сказал Асквит, – иранский ученый. Вы ведь свободно владеете персидским языком. Побеседуйте с ним. Он говорит, что все знает про Иран.

– Далеко не все, – осторожно поправил Асквита иранский ученый.

Асквит немедленно исчез, а делегат заговорил с Мак-Грегором по-персидски, цитируя всем известные загадки Акел-хана и называя их божественными, возвышенными, вдохновенными; при этом он так шевелил пальцами и причмокивал губами, что Мак-Грегора чуть не стошнило, хотя, погруженный в свои мысли, он почти не слушал. Его упорное молчание было столь красноречиво, что иранский ученый отвернулся от него и вступил в беседу со стоявшим неподалеку арабом. И снова Джон Асквит, расталкивая толпу, шел к Мак-Грегору, на этот раз в сопровождении Эссекса.