Мак-Грегор остановился перед картиной, показавшейся ему знакомой. Он видел ее впервые в жизни, но, посмотрев на название, тотчас же вспомнил, что об этой картине говорила ему Кэтрин. Это была «Аллея в Миддельхарнисе» Гоббемы, того самого, про которого Кром, умирая, сказал: «Как я любил тебя, Гоббема». Пейзаж действительно напоминал тополевую аллею, возле которой избивали Джавата и капитана. Именно там Мак-Грегор особенно остро ощутил, что в его жизни наступает перелом, что он должен сделать выбор, но в Лондоне он не знал, как сделать этот выбор.

Теперь он понимал, насколько глупо было его намерение выступить против Эссекса во время беседы с корреспондентами в Тегеране. Кто он такой, чтобы делать публичные заявления? Хорошо, что он ничего не сказал; никто и не стал бы его слушать. Здесь, в Лондоне, где все стало на свое место, это особенно ясно. Мак-Грегор не знал, как нужно действовать через печать, и боялся обращаться к ней. Но, с другой стороны, как опровергнуть Эссекса и высказаться самому, если не через печать – прямо или косвенно?

Судьба, видимо, хотела подсказать Мак-Грегору именно это решение, ибо когда он вернулся домой из галереи, ему представился случай опровергнуть в печати точку зрения Эссекса. В гостиной пансиона миссис Берри его дожидался посетитель. Это был человек уже немолодой, но крепкий, в добротном драповом пальто; загорелая лысина, окруженная редкими волосами, указывала на то, что он привык ходить без шляпы. У него были седые усы и густые брови. При появлении Мак-Грегора он встал и поздоровался с ним, назвав его по имени. Потом, быстро, но отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил, что он из «Дейли уоркер», и назвал себя – доктор Росс. Мак-Грегор сразу вспомнил это имя, в свое время довольно известное в медицинском мире, и, недоумевая, что этому незаурядному человеку может быть от него нужно, повел своего гостя наверх.

– Мистер Мак-Грегор, – начал доктор Росс не садясь. – Мы хотели бы, чтобы вы высказали свою точку зрения на события в Иранском Азербайджане. Со времени приезда лорда Эссекса распространяется односторонняя и лживая версия, при помощи которой подготавливают почву для политического выступления против Советского Союза в Совете безопасности. Я буду с вами откровенен. Мы считаем, что только вы можете разъяснить истинное положение вещей в Азербайджане и опровергнуть версию лорда Эссекса. Мы хотели бы опубликовать все, что вы имеете сказать по этому вопросу. Если угодно, мы не назовем вашего имени, но нам необходимо получить от вас точные сведения о положении в Иране, без прикрас и без обмана. Эти сведения нужно сделать достоянием гласности. Вы сами видите, куда гнут дипломаты и пресса, обманывая и дезориентируя общественное мнение. Их цель – как можно скорей и решительней свергнуть новое правительство Азербайджана. Чтобы предотвратить эту политическую ошибку, нужна ваша информация. Вы нам дадите ее?

– Почему вы думаете, что я намерен опровергать Эссекса? Кто вам сказал?

– Вас знают, мистер Мак-Грегор. Многие могли сказать нам.

– Очень немногие.

– Это неважно. – Доктор Росс шагал взад и вперед, засунув руки в карманы пальто. – Важно только, чтобы вы опубликовали свою точку зрения на события в Азербайджане.

– В «Дейли уоркер»?

– Да. Мы напечатаем все, без всяких изменений.

– Но я же не коммунист!

– Знаю, – сказал доктор Росс. – Это ничего не значит. Каковы бы ни были ваши политические взгляды, мы готовы принять ваше объяснение событий в Иране. Вы можете дать этим событиям любое политическое освещение.

– Это нужно для русских?

– Господь с вами! С чего вы это взяли?

– Их это ближе всего касается.

– Разве? – резко спросил доктор Росс. – А вы не допускаете, что мыслящему человеку и без указания русских может не нравиться то, что происходит вокруг азербайджанского вопроса.

– Допускаю, – сказал Мак-Грегор. – Но вы коммунисты.

Доктор Росс досадливо поморщился. – Это вас пугает?

– Конечно, нет.

– Тем лучше, значит, вы согласны на мое предложение?

Мак-Грегор в упор посмотрел на доктора Росса. – Я не могу этого сделать, – сказал он.

– Потому что мы коммунисты?

– Может быть.

– Понимаю. Вы что, боитесь проявить нелояльность?

– Не в этом дело.

– Значит, вы не любите коммунистов. Если так, то я очень сожалею об этом, но вы слишком умны, чтобы это могло повлиять на ваше решение. Вы знаете, как много поставлено на карту.

– Знаю, – подтвердил Мак-Грегор. – И все-таки я не могу сделать того, что вы мне предлагаете.

– Почему?

– Это было бы неправильно, вот и все.

– Мистер Мак-Грегор, нужно уметь различать между правильным в широком смысле и правильным в узком смысле. Я думал, что вы считаете долгом высказать свою точку зрения на иранский вопрос.

– Да, считаю. Но только не таким путем.

– Каким «таким путем»? Я вам предлагаю честный и открытый путь. Мы не просим у вас ничего, что не соответствовало бы вашим убеждениям, каковы бы они ни были. Если вас останавливают соображения этического порядка, «правила честной игры», то вы меня просто удивляете. Я думал, что опыт научил вас более здравым принципам морали. – Доктор Росс встал. – Может быть, мне все-таки удастся убедить вас?

– Едва ли.

Доктор Росс уже взялся за ручку двери. – В таком случае, не будем даром тратить время.

– Простите, – сказал Мак-Грегор, провожая гостя по лестнице, – но я не могу вам этого объяснить.

– Ничего, – доктор Росс помахал рукой. – Если вы человек принципиальный, то ваши взгляды изменятся под давлением обстоятельств.

– Сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор.

Доктор Росс не стал спорить. Он пожал руку Мак-Грегору своей широкой, смуглой рукой. – Прощайте, молодой человек, – сказал он и вышел не оглядываясь. Он, повидимому, уже забыл о Мак-Грегоре и всецело был поглощен мыслями о том, что ему предстоит сделать.

Мак-Грегор не стал раздумывать над своим отказом. Он был окончательным и бесповоротным. А основной вопрос попрежнему оставался нерешенным: как быть с Эссексом и с самим собой? Не разрешился он и к семи часам вечера, когда Мак-Грегор вместе с Джоном и Джейн Асквит входил в вестибюль отеля «Савой».

Джона Асквита немедленно подхватили двое из гостей, и он помчался вперед, а Джейн и Мак-Грегор шли за ним по просторному вестибюлю и широким коридорам. Как только они вошли в большой зал, где собрались делегаты ООН, Асквит исчез в толпе, и Джейн сказала Мак-Грегору: – Айвр, можно я возьму вас под руку? Не люблю чувствовать себя без опоры на таких сборищах.

Мак-Грегор догадывался, что Джейн Асквит сделала это, чтобы придать ему бодрости. Он в этом не нуждался, но все-таки ему приятно было чувствовать на своей руке ласковое прикосновение ее пальцев. Они подошли к незнакомому им хозяину, раскланялись с ним и, пробравшись сквозь толпу громко разговаривающих мужчин и женщин, направились к высоким окнам, за которыми в вечернем мраке текла черная Темза. Такое множество людей подходило здороваться с Джейн Асквит, что Мак-Грегор был ей благодарен за то, что она прямо прошла в дальний угол и скромно уселась на подоконник. – А вы прислонитесь к косяку и стойте возле меня, – сказала сна. – Единственное спасение от Джона на таких приемах это прижаться к стене и не трогаться с места. Не то он будет окликать вас со всех концов зала и тащить к вам всех по очереди, а я не хочу, чтобы он вас смущал.

– Теперь он уже не может меня смутить. – Мак-Грегор невольно улыбнулся, глядя на крупную голову Асквита, мелькавшую на другом конце зала. Никогда еще ни один человек не внушал ему столь глубокой симпатии. – Он всегда остается самим собой, правда? – сказал он.

– Только не учитесь у него сварливости, – предостерегла Джейн, но ее улыбающиеся глаза говорили обратное; они одобряли все, что делал Асквит, и поощряли Мак-Грегора следовать его примеру.

Больше разговаривать им не пришлось. Не успели они расположиться у окна, как им подали коктейли и сендвичи с анчоусами, а Джейн Асквит немедленно стали осаждать изъявлениями дружбы и любезностями. Она знакомила Мак-Грегора со всеми, но тот и не попытался разобраться в этом потоке имен и лиц, а в бессвязную светскую болтовню Джейн его не втягивала. Мак-Грегор стоял молча, прислонясь спиной к стене; он не тяготился своим одиночеством и с любопытством наблюдал, как выглядит в часы досуга весь этот мир официальных лиц, занятых созданием такой жизненно важной организации. Кое-кого он узнавал: тут были члены делегаций, их помощники, сотрудники, чиновники, советники. Все эти люди отличались изысканными манерами, каков бы ни был их возраст и на каком бы языке они ни говорили. Женщины держались приветливо и дружелюбно, ровно настолько, насколько полагалось. Самым неотесанным человеком в зале был Асквит. Время от времени его голос покрывал шум и говор толпы, и тогда Джейн Асквит слегка поднимала брови и смотрела на Мак-Грегора, дожидаясь, чтобы он встретился с ней глазами. Приятно и спокойно было возле Джейн Асквит, но ее муж то и дело вторгался в этот мир тишины и покоя, подводя к ним людей, которым, по его мнению, следовало послушать, что Мак-Грегор имеет сказать об Иранском Азербайджане.