– А при чем же здесь курды?

Мак-Грегор, щурясь от выглянувшего солнца, всматривался туда, где за вершинами гор роились разноцветные облака.

– Мы против независимости курдов потому, что мы опасаемся за свои нефтяные концессии в курдских районах Ирака, и потому, что это поставило бы под угрозу все наше влияние на Востоке. Гордиан правильно говорил.

– Мы это всегда знали, – задумчиво произнес Салим, почивая головой. Но цели, которые преследуют английские власти, никогда не бывают ясны.

– Я думаю, что наша цель любыми средствами добиться раскола в среде курдов, уныло сказал Мак-Грегор. Для этого мы готовы поддерживать одно курдское племя в борьбе против другого, натравливать курдов на их соседей. Может быть, мы будем подстрекать курдов напасть сейчас на азербайджанцев, чтобы и те и другие истощили свои силы в борьбе, а то и уничтожили друг друга.

– Если тебе тяжело произносить такие слова, – участливо сказал Салим, – не говори ничего больше.

– Правда мучительна сама по себе, – с горечью возразил Мак-Грегор. – От слов не становится больнее.

– Но мне больно за тебя, – мягко сказал Салим, и они снова зашагали по выстланному снегом уступу; Мак-Грегору это нужно было, чтобы умерить свое волнение.

– Очень важно услышать все это из уст англичанина, – продолжал Салим. – О многом я догадывался, но цели и стремления англичан мне не были ясны до конца. Впрочем, я никогда не доверял их сложным и хитрым интригам. Теперь я знаю, какие решения принимать в Соудж-Булаге, потому что мне теперь понятны тайные причины, рождающие распри в наших рядах. Ясно, что курды не должны следовать коварным советам английских агентов, иначе дело нашей независимости обречено на гибель.

– Об одном прошу тебя, ра-ис, – горячо сказал Мак-Грегор. – Не презирай всех англичан за политические интриги английских министров.

– Напротив, я никогда так хорошо не относился к англичанам и никогда так не понимал их, как сейчас, – сказал Салим, желая сделать приятное Мак-Грегору. – Если нам приходится строить планы, направленные против них, то это лишь потому, что англичане строят планы, направленные против нас. Если же они предпочтут быть в дружбе с нами, они узнают, что нет в мире более благородного союзникам преданного друга, чем курд. Я уверен в этом, и в том, что ты понимаешь нас, я тоже уверен, а потому я решаюсь просить тебя о большой услуге.

Мак-Грегор молчал. Внизу, между палатками, он заметил Кэтрин, и это отвлекло его внимание. Она шла с Пирузой по направлению к шатру Салима; Эссекса с ними не было.

– Да? – повернулся он к Салиму, когда обе фигурки скрылись в шатре.

– Может быть, это будет нелегко, – сказал Салим, – но это очень важно для курдов, для всех курдов. Если бы я попросил тебя быть защитником курдов перед правителями твоей страны, все было бы просто, но тут речь идет о большем. Мы хотим, чтобы ты рассказал у себя в стране о том, что знаешь сам, так, чтобы весь твой народ понял и оценил борьбу, которую мы ведем. Дело самих курдов решать, как должно сложиться политическое будущее Курдистана, но многое тут будет зависеть от того, друзьями или врагами окажутся для нас, в конце концов, могущественные англичане. В мире, наверно, немало народов, подобных нам, которые живут, как жили много веков назад, но стремятся стать независимыми, получить политические права, улучшить свою жизнь. Кое-чего мы тут можем достигнуть сами, но многое, очень многое зависит от больших государств. Это их правительства своей силой и влиянием решают судьбу малых народов. И потому многое в нашем будущем зависит от людей твоей страны. Если твой народ не узнает о стремлениях курдов или отнесется к ним равнодушно, если он не попытается побудить своих правителей отнестись к нам по-иному, – тогда нам не на кого надеяться, кроме самих себя. И тогда, увы, неизбежна кровавая и жестокая борьба, потому что, пусть знают твои министры, мы не сдадимся, пока не добьемся национальной самостоятельности и равных прав с другими народами. Вот почему я прошу тебя об этой услуге, дорогой брат, – услуге необходимой и важной, потому что наш быстрый и полный успех будет зависеть от силы и разума тех, кто сейчас противится нашим целям. Если англичане захотят попрежнему обращать все свое могущество и влияние против нас и против азербайджанцев, значит они задушат в нас первый порыв свободной человеческой воли. Раздавить нас им не удастся, но все же это будет дурное, позорное дело, и память об англичанах навсегда сохранится в веках как память о подлых злодеях, которые хотели заглушить стремление людей идти вперед. Вот почему нам так важна поддержка среди твоего народа и среди правителей твоей страны. Многое обернется по-другому и многое нам будет легче и проще решать в Соудж-Булаге, если мы будем знать, что в вашей стране у нас есть настоящий защитник, такой, который сумел понять и оценить борьбу курдов за политическую самостоятельность и за лучшую жизнь, – друг и брат. Смею ли я просить тебя об этом?

– Тут не о чем просить, – угрюмо ответил Мак-Грегор, глядя вниз, не покажется ли снова Кэтрин. – Мы неправы, вы правы. Стать на сторону правого – значит прежде всего оказать услугу самому себе.

– Прости меня! – Печальная откровенность Мак-Грегора поразила и тронула Салима. – Я не подумал о том, какое значение этот вопрос может иметь для тебя, как для англичанина. И все-таки нам нужна именно твоя помощь, потому что ты, может быть, единственный англичанин, который так глубоко понимает положение нашего народа.

– Я стою за азербайджанцев, за курдов, за персов – за всех, – сказал Мак-Грегор серьезно и с некоторой грустью. – Уже тем, что я тут беседую с тобой, я иду против своего министра.

– Он старый человек, – пробормотал Салим.

– У него превосходное здоровье, – возразил Мак-Грегор, отвечая на мысль Салима.

– В курдских горах часто случаются несчастья.

– Нет, нет. Все равно это ничего не решило бы.

Салим прищурился. – Как хочешь. Но помни, что он, верно, и сейчас плетет свои козни с Амир-заде, от которых нам и вам будет только вред.

– Может быть, – согласился Мак-Грегор, мысленно гадая, нашла Кэтрин Эссекса или нет.

– В душе Амир-заде всегда борются два начала: с одной стороны, жажда убивать, с другой – честолюбивые замыслы о политическом возвышении племени мукри. И трудно сказать, что одержит верх.

– Тогда поспешим в селение, – сказал Мак-Грегор. Он глубже засунул руки в карманы и с удивлением обнаружил, ствол пистолета кажется ему теплым; только по этому он понял, что озяб.

Повеселевший Салим взял Мак-Грегора за локоть.

– Везир хитрый человек, – сказал он. – Пожалуй, он сам не даст себя в обиду Амир-заде.

– Он неразумный человек, – сказал Мак-Грегор.

– Ты говоришь это, словно озабоченный отец, – заметил Салим.

Они стали осторожно спускаться со скалы. Дорогой Мак-Грегор сказал Салиму, что они хотели бы тронуться в путь как только будут получены какие-нибудь известия об Аладине и форде.

– Я пошлю всадника ему навстречу, в Табин-Тепе, – сказал Салим.

– Как ты думаешь, когда он может попасть туда? – спросил Мак-Грегор.

Салим первым спускался по крутым ступеням. – Если твое письмо застало его в Сеннэ, он должен быть в Табин-Тепе завтра к утру. Отсюда в Табин-Тепе путь нелегкий, но я дам вам хороших лошадей, и это займет у вас полдня, не больше.

– Можешь ты обуздать Амир-заде на время до нашего отъезда?

– Сегодня я буду говорить с людьми племени мукри о том, что нам предстоит в Соудж-Булаге. Может быть, это немного образумит Амир-заде, но поручиться за него не могу.

– Зачем ты вообще его терпишь? – спросил Мак-Грегор с оттенком раздражения.

– Он неразумен, как и твой везир, но он мукри и кровный мой родственник. Я не хочу умножать распри и ссоры между людьми нашего племени. И так Гордиан ожесточил его душу.

Салим уже был внизу и дожидался Мак-Грегора. – Амир-заде неукротим, но я поговорю с ним, и, может быть, он поймет и послушает меня.